Одд и Ключ времени - Оак Баррель

Крокк с благодарностью и горечью посмотрел на товарища, ничего не ответив. Он озирался по сторонам, стараясь получше запомнить все. Дорогу, лица друзей, небо, тощих босоногих мальчишек, плетущихся за телегой и сидящих в ней, шапку пасечника с болтающимися ушами, лоснящийся круп вола, ощущение радости и смутной тревоги.

Там, за поворотом, Одд вышел из пролеска один, светло улыбаясь чему-то. В руке он держал потрепанную книжку в кожаном переплете.

«Возьми на память. Там всякая ерунда, конечно, но я могу лучше. Обещаю!» — они обнялись и Одд быстро повернул кольца на булаве — туда и обратно в «чуть позже» того момента, в котором они расстались.

Где-то там, в удаляющемся с каждой секундой прошлом, великолепный Крокк-младший в чудом сохранившихся проволочных очках, чудовищно оборванный и восхитительно грязный, подтянул лямку заплечного мешка, вздохнул и подошел к чугунной калитке.

Он бы, наверное, еще долго стоял там в нерешительности, обдумывая перспективу хорошей трепки от родителей и систему убедительных аргументов в защиту своего… «Ну, прошло-то не так уж много: месяца три-четыре, от силы пять… Почти полгода! Боги всех стихий, особенно защищающие от порки — даруйте мне крепость пред ремнем отцовским и укрепите уши мои пред криком матери… Братья будут издеваться до конца жизни… Да меня просто убьют! Трижды. И отберут сарай. Смертная казнь и год мытья посуды гарантированы…» Короче, ему было о чем подумать.

За прутьями калитки что-то неслось по песку — косматое, слюнявое и пыхтящее. Рубб встретил своего подопечного громким лаем, не дав завершить сложный мыслительный процесс. На крыльцо дома вышел отец благородного скитальца, лицо которого ничего хорошего последнему не предвещало.

«Почему мне сейчас страшнее, чем в Дымной яме?..» — с удивлением спросил себя Крокк и шагнул вперед.

Одд долго стоял под раскидистой старой яблоней, глядя на то, как у дома, который казался ему щемяще родным и незнакомым одновременно, в палисаде работала немолодая женщина в выцветшем черном платье. То ли высаживала поздние цветы, то ли устраивала какие-то еще дела в своем маленьком залитом солнечным светом царстве.

Клюпп, не имевший представления о родителях или родственниках вообще, тихо пристроился у ствола с его южной мшистой стороны и, кажется, дремал, убаюканный дорогой и августовским теплом. Во всяком случае, все то время, что Одд наблюдал за своей матерью, он не проронил ни слова.

Матерью… Женщина тяжело распрямилась, опираясь на черенок граблей — ее лицо и медлительность выдавали преклонный возраст. Отерла платком лоб и посмотрела в сторону старой яблони, под которой, кажется, невозможно было не заметить голенастого худого мальчика с соломенными волосами. Но если она и увидела его, то это никак не отразилось на ее лице — ни печалью, ни радостью, ни любопытством.

Все вокруг, что помнил таким недавним Одд, теперь словно покрылось серой паутиной, толстым слоем десятилетий, которые сам он пробежал без оглядки, словно в круговерти невероятной игры, столько раз избежав гибели, что хватило бы на несколько жизней.

Он вышел из тени и подошел ближе. Женщина, замешкавшись в палисаде, взглянула на него. Ее взгляд задержался на его лице… Одд замер… и скользнул дальше. Она повернулась и медленно вышла через калитку, идя куда-то своей дорогой.

Мальчик неподвижно стоял на месте еще какое-то время, а затем тихо произнес всего два слова: «Не стоит», и вернулся к своему дремлющему в тени другу.

На коленях у задремавшего под яблоней Клюппа лежала книга. «Великий меморий всемудрого Крокка (мл.)», — прочитал Одд на обложке и широко улыбнулся.

— Идем? — спросил он своего друга, приподнимая за край его плоскую потрепанную шляпу.

Маленький орк поднял лукавый взгляд, ничего не сказав в ответ. Затем он поднялся на ноги, чтобы продолжить путь и широко улыбнулся. Улыбка на лице орка, скажу я вам, производит неизгладимое впечатление. А в шляпе он смотрится просто сногсшибательно!