Бабочки по дебету - Екатерина Владимировна Кольцова

Да и не на кого кафедру оставить… Ведь нужен человек, который будет вместо нее выигрывать гранты, кормить сотрудников, развивать новые направления. А такого нет, и не предвидится. Все самые талантливые уехали-разбежались.

Слезинка сбежала по щеке Марии Федоровны, и капнула в чай. Она размешала ее фамильной серебряной ложечкой, образуя в чашке вихрь. На мгновенье задумалась о системе уравнений Навье-Стокса, а потом мысли ее побежали сами собой, бесконтрольно и свободно, не мешая Марии Федоровне ощутить кисловатый, с корицей, вкус сухарика, который перед этим она обмакнула в горячий сладкий напиток. Тревога отошла. Мария Федоровна пила чай, наслаждаясь вкусом простой еды, закатом за окном, детским гомоном с улицы, тихим тиканьем часов. Ни о чем более не думая, она отдыхала, погружаясь в умиротворенную сонливость.

Из дремы ее вывел звук ключа, поворачивающегося в замке. Скрипнула дверь и вошла Татьяна. Мария Федоровна определила ее по тяжелому вздоху и жалобному скрипу обувной тумбочки, на которую с размаху плюхнулась дочь.

– Мам, ты дома? – спросила Татьяна усталым голосом.

Мария Федоровна вышла в коридор поздороваться и узнать свежие новости с любовных фронтов. Неудача с арабом подействовала на Татьяну неожиданным образом: она зарегистрировалась на сайтах знакомств, и теперь частенько ходила на свидания то с одним, то с другим ценителем ее красоты, женственности и ума. Мария Федоровна полагала, что так дочка восстанавливает веру в себя. И правильно, пусть веселится, пока молода.

Но сегодня вечером Танюша не выглядела веселой, и пришла слишком рано для удачного свидания. На ней был яркий синий сарафан с желтых подсолнухах, облегающий сверху и с широкой юбкой до колена, а на ногах синие же босоножки на платформе. Дочь молчала, и Мария Федоровна поняла, что с расспросами лезть не стоит. Во всяком случае, не сразу.

– Как насчет пельменей? – спросила она.

Татьяна еще раз вздохнула.

– Давай, только немножко.

Мария Федоровна ушла на кухню греметь кастрюлями, и вскоре по квартире разнесся аппетитный аромат изделий пищепрома из теста и фарша, которые совсем ни к чему есть вечером. Она и не будет. Ну ладно, возьмет один пельмешек, не сидеть же с пустой тарелкой. Положив экземпляр на блюдце, она критически его оглядела, и доложила еще два. Дочери она назначила пять штук: три от голода и два от нервов.

– Как погода? Не замерзла в сарафане? – спросила она Татьяну, которая как раз вошла на кухню.

– На улице жара, а в метро прохладно, – заметила дочь.

– Таня, надевай пиджак. Тебя же продует!

– Мам, пожалуйста! – раздраженно бросила Татьяна.

Мария Федоровна выдержала паузу, давая дочери возможность решить, что и как рассказывать. Татьяна тем временем заварила чай. Кухню наполнил восхитительный и успокаивающий аромат мяты.

– А я сегодня вспоминала Бальзака, – сказала Татьяна, подавая Марии Федоровне ее чашку.

– Оноре де Бальзака?

– Именно его. В «Гобсеке» есть такое место, где молодой и честный юрист Дервиль просит в долг у скупого и подозрительного ростовщика Гобсека, с которым соседствует, и даже приятельствует. Но тот сначала хочет взглянуть на метрику Девриля, то есть, на свидетельство о рождении. Дервиль спрашивает, зачем Гобсеку его метрика, ведь они и так знакомы. А Гобсек отвечает, что ему нужно знать точный возраст Дервиля, потому что до тридцати лет еще можно верить честному слову мужчины, у которого нет другого залога. А на честность мужчины после тридцати уже полагаться нельзя.

– Правда?

– Да. Очень верно подмечено, кстати. Ни чести, ни совести нет у мужиков после тридцати. А что уж говорить о тех, которым за сорок, – сделала Татьяна резкое умозаключение, которое, несомненно и к сожалению, подкреплялось ее жизненным опытом.

Обе дамы вздохнули, допили чай, и разошлись по своим делам.

Глава 22

Татьяна надела резиновые перчатки, чтобы не испортить маникюр. Мыть посуду в них не удобно, и это бесит. Вообще она сегодня раздражена и недовольна. А так хорошо все начиналось… Проснулась легко, в окно светило солнышко, и она отчетливо помнила, как подумалось: «Эх, жизнь хороша!». Надела любимый сарафан, полюбовалась на себя в зеркало, покружилась. Ножки у нее хоть куда, и грудь – высокая волна. Утро было веселое, задорное, наполненное волнующими ожиданиями: днем – подготовка к выпускному в школе, на вечер назначено свидание. А потом она растеряла кураж, и все пошло наперекосяк.

Татьяна на секунду замерла с намыленной тарелкой в руке. Что же произошло? Что отравило день, после чего жизнь перестала быть прекрасной? Она стала восстанавливать в памяти все, что случилось, шаг за шагом.

Выпорхнула из дома в прекрасном настроении. Времени было полно, поэтому в школу отправилась через парк. Встретила пожилого, но еще вполне бодрого дядьку, чья собака, заливаясь лаем, остервенело кидалась на дерево. Наверное, где-то там, на ветке, скрытая от глаз густой листвой, сидела белка.

– Не туда смотришь, бестолковый, – сказал мужчина псу, лукаво погладывая на Татьяну. – Вон какая красота идет!

Она кокетливо улыбнулась и прошла мимо, бойко помахивая сумочкой. В школе ее сразу взяли в оборот – выпускной на носу. Сценки, поздравления, музыкальные номера, репетиция с родительским комитетом. В актовом зале рассказала подруге о свидании и переписках на сайте знакомств. До слез хохотали над нелепыми комплиментами престарелых ловеласов. Потом обедали, а затем… Стоп. Затем настроение было уже гадкое.

Да-да, это случилось, когда мимо прошел физрук. И посмотрел с обидой, и даже, кажется, с презрением. Этим взглядом