Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

тобой по-доброму. Но ведь это из-за моего выбора ты осталась на их попечении, и бремя твоего несчастья – невыносимо. Ты заслуживаешь всех радостей этого мира, и мне стыдно осознавать, что из-за меня ты лишилась их. Прошу, скажи, что сможешь простить меня.

Девушка посмотрела в его синие глаза, которые были ярче океанских вод и полны обещания.

– Конечно же, я прощаю тебя.

– Благодарю тебя.

Следующие несколько дней Элеонора и Ифе готовили старую детскую. Комната была закрыта много лет, и когда девушки снимали очередной чехол от пыли, на них нападал приступ чихания и кашля. Они вымыли полы, вытрясли матрасы, вымели пауков из каждого угла и даже нашли небольшой тряпичный коврик, чтобы положить у кровати.

Но всё оказалось напрасно, потому что мальчик умер.

Чарльз сообщил новости, когда они уже закончили, – стоял в дверях детской, сжимая в руке письмо, судорожно сглатывая.

– Понимаю, вам нужна пара минут, чтобы прийти в себя, – сказал он. – Новость и правда шокирующая.

Ифе бросилась к лестнице для слуг. Элеонора, пошатнувшись, схватилась за спинку кровати, и обрывок детского воспоминания всплыл в памяти. Она сидела на полу у изножья материнской кровати, свернувшись клубочком, закрыв уши руками, желая только, чтобы прекратился этот кашель и стоны…

– Господи, – Чарльз ворвался в комнату. – Ты так побледнела.

Взяв девушку под локоть, мужчина повёл её в коридор на верхнем этаже. Элеонора привалилась к двери, ведущей к спальням для слуг. Сердце неистово билось.

– Отдохни остаток дня, Элеонора, – сказал Чарльз. – Я поговорю с миссис Филдинг. Ты не должна так перерабатывать – никто из вас не должен. Мы с отцом прекрасно сможем о себе позаботиться в течение вечера.

Элеонора покачала головой. Искушение было велико, но мысль о том, как она будет просто лежать в кровати, размышляя о том, что сделала, была невыносима.

– Я буду в порядке, Чарльз.

Он принёс из детской стул – одной рукой, как заметила девушка, – и усадил Эллу.

– Спасибо, но позволь мне судить.

Элеонора неуверенно улыбнулась:

– Может, ты тогда и полы за меня вычистишь?

Она пошутила, но Чарльз неожиданно задумался.

– Возможно, мне стоит попросить миссис Филдинг, чтобы поручила мне какие-то дела. Двигать мебель и прочее. Окно моей спальни то и дело заклинивает – может, попробую починить.

Элеонора уставилась на него:

– А ты знаешь как?

– Ну, нет, – Чарльз смущённо потёр шею, – но уверен, что сумею научиться. Мне неприятно бездельничать весь день, когда ты так усердно работаешь. У меня должно быть какое-то занятие.

Девушка помедлила.

– Если можно поинтересоваться, Чарльз… а чем ты занимаешься весь день?

Его лицо стало пунцовым.

– В том-то и загвоздка, – пробормотал он. – Я постоянно прошу отца, но он говорит: если я хочу чем-то помочь, я должен попытаться найти ещё одну богатую невесту. И он не даёт мне делать ничего.

– Ну, ты мог бы пробежаться по списку возможных невест, – предложила Элеонора.

Чарльз отвёл взгляд:

– Я никогда особо не разбирался в бухгалтерских книгах. Не так, как мама. Я могу проводить расчёты в уме, но, когда цифры записаны на бумаге, они словно сами собой перемешиваются. И голова начинает болеть. Отец продал последнее из наших владений, поэтому я не могу поехать осмотреть их. И нет смысла планировать ещё одну поездку, потому что отец хочет, чтобы я остался здесь, пока…

Он замолчал, но Элеонора и так поняла, что он собирался сказать: «пока не найду другую жену». Эта мысль зудела внутри. Чтобы отвлечься, она спросила:

– А ты правда хочешь снова уехать?

– Да, – сказал он и коротко посмотрел на неё. – И нет.

Элеонора поняла, что краснеет.

– Ну что ж, – ответила она, – по крайней мере, я рада, что ты вернулся. Это… – Она осеклась, гадая, что он знает о поведении своего отца. – И знаешь, Чарльз, я точно смогу найти тебе занятие. Ты мог бы помочь отнести ведро с углём и двигать мебель, чтобы я могла протереть под ней.

Чарльз улыбнулся:

– Тогда я в твоём распоряжении.

Элеоноре показалось, что она услышала звуки мюзик-холла. Девушка села в постели и прислушалась. Только это ей и оставалось, если она хотела сохранить репутацию. В мюзик-холлах творилось всякое. Несколько лет назад девушки, танцевавшие канкан в одном из больших залов, устроили такое откровенное зрелище, что всему театру запретили нанимать танцоров. Это было в «Альгамра» или в «Гейети»? Она не сумела вспомнить.

Зато она прекрасно помнила Лею, которая вернулась домой раскрасневшаяся и окрылённая после того, как ночью ей удалось улизнуть. Такой счастливой, как тогда, Элеонора подругу больше не видела. Лея всё смеялась, пока снимала старую шляпку и приглаживала волосы. Прошла не одна неделя, прежде чем она перестала напевать «Чарли Шампань»[29]. А Элеонора тогда вспоминала миссис Пембрук, всегда такую спокойную и безмятежную, и думала, полагается ли настоящим леди так громко смеяться. И теперь она только и думала, что о Лее. Где же подруга сейчас?

Элеонора прислушалась, но мало что расслышала. Далёкий шум мог быть аплодисментами или звуком проезжающего кэба. Облако, окрашенное оранжевым светом уличных фонарей, плыло по небу, и звёзды подмигивали ему по пути.

Идеальная ночь для воровства.

Элеонора прокралась по лестнице для слуг и прошла по первому этажу. Остановившись в дверях, она прислушалась, не доносились ли сверху звуки. Тишина заставила её медлить. Спит ли мистер Пембрук или сидит в своём кабинете, прислушиваясь к шагам этажом ниже?

Девушка прошмыгнула в малую столовую и закрыла за собой дверь. Белые чехлы от пыли вырисовывались в темноте, словно призраки. Морщась при каждом скрипе половицы, Элеонора на цыпочках подошла к письменному столу. Там она обнаружила, что искала: адресную книгу миссис Пембрук.

Сердце девушки сжалось при виде знакомого аккуратного почерка. Чернила остались такими же чёрными и яркими, словно миссис Пембрук только что отложила перо. В начале книги чуть более небрежно был написан адрес её матери, а рядом значилось: «Элис Хартли, урождённая Уотерс». Это был тот самый дом, где умерла мать. Элеонора прижала красную книжечку к груди, внезапно почувствовав себя маленькой.

Как только она начала рыться на столе, то уже не сумела остановиться. Она просматривала старые счета, меню, которым до сих пор пользовалась миссис Бэнбёри, письма в конвертах. Элеонора нашла старые школьные отчёты Чарльза – он очень старался, но не сильно продвинулся, – несколько рекомендательных писем, любовных писем от мистера Пембрука, которые девушка тут же отшвырнула, и, наконец, письмо о ней самой. Её имя ярко выделялось на бумаге, и Элеонора тут же развернула письмо.

«Дорогая миссис Пембрук!

Осмотрев мисс Элеонору Хартли, я рад сообщить, что у неё нет никаких признаков чахотки. Однако я считаю маловероятным, что ребёнок когда-нибудь снова заговорит. Не исключено, что смерть её родителей, особенно матери, повредила её рассудок. Если вы решите оставить её в доме, я бы порекомендовал воспользоваться услугами сиделки…»

Элеонора уставилась на письмо. Оно было написано доктором Макреди, семейным врачом