Я болею за «Спартак» - Михаил Ромм

— Авралили помаленьку, — отвечает Папанин.

Представляю себе, как они авралили. Папанин и сейчас приехал, чтобы, не теряя ни минуты, организовать выгрузку всего, что привез «Малыгин».

Надо съехать на берег и осмотреть зимовку раньше, чем начнутся разгрузочные работы.

С Брунсом и Валентиной поднимаемся к самой верхней постройке, павильону для изучения атмосферного электричества. Нас встречает молодой немецкий физик доктор Шольц, красивый, стройный, похожий на положительного героя из кинофильма. Увидев Брунса, он весь подтягивается; кажется, сейчас отдаст по-военному честь: генеральный секретарь «Аэро-Арктики» на иерархической лестнице немецких полярников стоит гораздо выше молодого ученого. Все-таки крепко у немцев чинопочитание. Рассказ Шольца о своих исследованиях и опытах похож на рапорт, советы Брунса — на указания начальника подчиненному.

Шольц уже успел сделать ряд интересных электрофизических опытов. Ему удалось заставить работать в влажном полярном воздухе чувствительные, требующие большой сухости приборы. Он достиг этого, умело используя обыкновенные примусы. Автором изобретения был, конечно, Папанин.

— Papanin ist uberhaupt ein famoser Kerl![3] — говорит Шольц.

Спускаемся вниз, осматриваем почти законченный второй жилой дом. Это многослойная стандартная постройка, части которой сделаны в Архангельске и которую в бухте Тихой надо было только собрать.

Входим в дом. Инженер Архангельский, специалист по радиоволнам, приехавший с нами на «Малыгине» и остающийся зимовать, шагами измеряет площадь своей лаборатории.

— Позвольте, — говорит он, — я просил у Папанина пятнадцать квадратных метров, а тут добрых тридцать.

В дверях показывается улыбающийся Папанин.

— Ничего, браток, просторнее будет работать.

...Начинается аврал. На палубе громко тарахтит лебедка.

Тяжело груженные карбасы отходят от ледокола к пристани, разминаются с пустыми «посудинами». Гребцы с трудом выгребают против волны и сильного бокового течения, карбасы лавируют между айсбергами, попадают у пристани в накат — береговой прибой. Люди соскакивают прямо в воду — температура ее ±0 (соленая морская вода замерзает при минус 1,5-2°) — и придерживают лодки, чтобы они не разбились о камни.

Однажды ветер и течение подхватили груженый карбас с двумя зимовщиками и понесли его в пролив Мелениуса. Не успели мы оглядеться, как Дубинин уже сидел с двумя матросами в шлюпке и шел под парусом вдогонку карбасу. Он догнал его в добрых трех километрах от «Малыгина». В бинокль было видно, как он ловко перескочил в него и сел за третью пару весел. Два часа, умело лавируя против ветра, гнал он карбас к пристани.

Был случай, когда аврал неожиданно прервался: из пролива Мелениуса в бухту вошло стадо белух[4]. Огромные серебристые животные, толстые, неуклюжие, похожие на опаленные свиные туши, лениво кувыркались в волнах. Первым заметил их Папанин.

— Белуха идет! — завопил он, метнулся с пристани в один из домов, выскочил оттуда с винтовкой, понесся сломя голову, округло растопырив руки, по базальтовым валунам к берегу. За ним — лучшие стрелки зимовки и серым клубком все сорок три лайки. Выстрелы. Одна белуха, раненая, бросилась к берегу, вздыбилась над водой, окрашивая море кровью.

— Дух из нее выходит! — кричал Папанин.

Но белуха повернулась и, оставляя кровавый след, быстро пошла в глубь бухты. Стрелять вдогонку нельзя было — с «Малыгина» рупор донес сердитый голос Черткова:

— Куда бьете, дьяволы, рикошетом в ледокол гвоздите!

Аврал продолжался.

В один из авральных дней мы с Юдиным, Брунсом, Юдезисом, Валентиной и тремя метеорологами взяли «отпуск» и поехали на лодке к скале Рубини. Два часа, сменяясь на веслах, борясь с течениями, пересекаем бухту. Пристаем к берегу.

Молодежь, забрав с собой все три наличные винтовки, карабкается на скалу, мы с Юдезисом остаемся внизу. Я уже был на вершине в прошлом году. Юдезис не любитель трудных прогулок. Мы уютно располагаемся на мху между камнями и мирно беседуем. Голоса наших путников доносятся все слабее, потом стихают.

Метрах в шестидесяти от нас на ледниковом гребне неожиданно показывается медведь. Черт возьми! За несколько дней, что мы пробыли на зимовке, мы совсем забыли об этих «милых» животных! Надо было оставить одну винтовку при себе. Теперь остается только сидеть не шелохнувшись и надеяться на милость судьбы...

Медведь не спеша спускается по леднику к воде. Стоит, раскачивая из стороны в сторону злую змеиную голову. Очевидно, раздумывает, идти ли в воду, или прогуляться по берегу. Сидим и ждем, что он предпримет. Самочувствие «среднее». Медведь поворачивается, медленно поднимается обратно по глетчеру к тому месту, откуда он появился, исчезает за мореной. Пронесло...

С вершины скалы доносятся голоса наших возвращающихся спутников. Теперь нас охватывает охотничий азарт. Решаем немедленно идти по следам зверя. Мне винтовки не дают: кто-то вспомнил, что в прошлом году я уже «взял» свою шкуру. Зато, как «второгодника», назначают меня распорядителем охоты.

Разбиваю охотников по числу винтовок на три партии. Первая должна подняться по глетчеру и подойти к тому месту, где скрылся медведь, вторая — обойти справа морену и наверху соединиться с первой. Третью партию во главе с Брунсом оставляю на берегу, неподалеку от того места, где медведь спускался к воде: почему-то мне кажется, что если зверь будет ранен, он постарается спастись именно этим путем. Сам присоединяюсь ко второй партии.

Обходим морену, поднимаемся на ледник и видим невдалеке медведя. Он вырыл себе нору в снежном склоне и засел в ней. Желтоватая шкура сливается со снегом, тремя черными точками выделяются нос и глаза.

Убеждаю метеоролога с винтовкой подойти ближе и стрелять наверняка. Но неопытный охотник не в силах преодолеть нетерпение. Он прицеливается. Выстрел — раненый зверь выскакивает из снежной берлоги, в несколько прыжков оказывается на глетчере, присаживается на корточки и, как на салазках, съезжает вниз. Бросаюсь за ним, скольжу, падаю, лечу вниз по глетчеру, проваливаюсь в трещину. На мое счастье трещина неширока. Расставляю в стороны согнутые в локтях руки и повисаю на них. И так, вися на локтях по грудь в трещине, наблюдаю за дальнейшим ходом событий.

Медведь съехал к воде, но, ослабев от раны, очевидно, не решился плыть, повернул вдоль берега и большими скачками помчался на Брунса. Тот выстрелил ему навстречу, медведь продолжал бежать. Брунс выстрелил еще раз, медведь подскочил вверх, упал, ткнулся головой в снег. Пуля пробила ему горло, кровавое пятно расплывалось по снегу и гальке.

Огромный зверь лежал неподвижно. Я попробовал приподнять его лапу — добрый пуд весу. Именно лапами, отбивается медведь от собак, ударом лапы перебивает позвоночник тюленю.

Валентина молча смотрела на нашу добычу.

— Какие вы жестокие! — сказала она с укоризной. — Зачем вам понадобилось убивать его? Что он вам сделал? Ни за что не поеду с вами, пойду на зимовку пешком.

Я указал ей на пятикилометровую дугу бухты и едва видневшиеся вдали домики.

— А сколько таких милых зверей встретятся тебе по пути?

Валентина смущенно замолчала. Мы не без труда погрузили медведя в лодку и пустились в обратный путь...

...26-го августа, окончив погрузку и захватив с собой часть плотников, «Малыгин» поднял якорь, вышел проливом Мелениуса в Британский канал и пошел на север к Земле Рудольфа — строить самую северную в мире радиостанцию.

Опять, как и год тому назад, проходят мимо нас острова архипелага. Показалась вдали угрюмая громада острова Джексона. А вот и семикилометровая дуга бухты Теплиц сверкает на солнце зелеными обрывами глетчера. На этот раз она свободна от льда, и «Малыгин» бросает якорь невдалеке от берега. Смолкает постукивание судовой машины, в бухте воцаряется тишина. Внезапно слышен глухой рокот: рождается айсберг. Большой кусок ледяной стены обламывается, обрушивается в воду и, покачиваясь, всплывает на поверхности.

Четыре зимовщика — начальник зимовки Балабин, метеоролог Кузьмин, радист Расщепкин и промышленник Соловьев — съезжают на берег вместе с Пинегиным и Чертковым, чтобы выбрать место для радиостанции. С ними съезжаем и мы с Юдиным.

Начинается разгрузка. Готовые части жилого дома, радиооборудование, антенна, трехгодичный запас продовольствия и топлива, снаряжение переправляются на берег. Сводят по сходням двенадцать пушистых камчатских лаек. Последним ведут на поводке вожака.

На пустынном острове совсем по-домашнему слышится перестук топоров: плотники обтесывают бревна для постройки электростанции. Но уж совсем не по-домашнему выглядят прислоненные к бревнам винтовки на случай, если медведям вздумается навестить строителей.