Жестокое перемирие - Александр Тамоников

Пули веером разлетелись над его головой.

– Но и мы отсюда не уйдем, – сделал резонный вывод Андрей.

– А где же наши, мать их за ногу? – процедил Рушило. – Ведь знают же, что мы должны выбираться из леса!

– Может, придут. – Голуб пожал плечами. – Или нет. Кто знает, где они нас ждут?

А потом случилось то, чего ополченцы подспудно боялись больше всего. Раздался пронзительный рев моторов, и из-за кромки леса на северо-востоке выехали два «Т‑72» с украинской символикой. Радостно заголосили солдаты, лежащие в поле.

Сначала танки с ревом двигались вдоль опушки, потом начали поворачивать. Вращались башни, орудийные жерла выискивали мишени. Танки приближались невыносимо медленно, неотвратимо, переползали косогоры, ныряли в канавы.

– Вот и все, – тоскливо выдохнул Голуб. – Наконец-то мы приехали.

– Утюжить нас будут, – сказал Рушило, перебирая гранаты.

Противотанковых в запасе не было, а слабенькие наступательные – что слону дробина.

– Ложись, мужики, – тихо сказал Андрей. – Сейчас пальнут.

Ополченцы рухнули на дно канавы. Натовский инструктор взвизгнул, вдавил нос в обрыв.

Первый танк произвел выстрел. Снаряд взорвался метрах в двадцати перед канавой. Ополченцев засыпало землей. Гавкнула пушка второго танка. Перелет!

У Андрея оставалась одна граната «Ф‑1». Немного не то против такого железного чудовища, но хотя бы мощная. Он приподнялся, вздохнул, стряхнул с себя землю, извлек гранату из подсумка.

– На медведя пойдешь? – Рушило бледно усмехнулся.

– Вроде того, – сказал Андрей и высунулся из канавы.

В этот момент какой-то снаряд вдруг прошил броню подходящего танка. «Т‑72» возмущенно лязгнул и встал. Башня безвольно провернулась и как-то накренилась. На ней распахнулся люк, и на броню в клубах дыма выкатился танкист. За ним второй, третий. Они слетели с брони и побежали прочь, надрываясь от кашля.

Рушило вскинул автомат, прицелился и вдруг замешкался, передумал стрелять.

Практически под носом второго танка грохнул еще один взрыв. Стальная махина попятилась. Гавкнула пушка, но наводчик едва ли видел, куда стрелял. Грянул еще один взрыв, снова рядом. Танк начал уходить.

Обстрел на этом не закончился. Снаряд рванул в том месте, где лежали, уткнувшись в землю, остатки украинской пехоты. Это стало последней каплей. Солдаты побежали к лесу.

Из леса, раскинувшегося за спинами ополченцев, выезжали другие танки. Сначала показались два, за ними – еще один. Они вели беглый огонь по отступающим силовикам, загоняли их в северный лес. Потом стальные махины построились в шеренгу и устремились через поле.

Из леса выбежали люди, устремились за танками, махали руками, автоматами. Северная опушка покрылась чередой разрывов. Украинских силовиков там уже не было. Их танк тоже убрался восвояси.

– Это же машины Салина, – неуверенно пробормотал Голуб.

Ополченцы недоуменно переглянулись, и словно пудовые гири рухнули с их плеч. Они сели на дно канавы, облегченно вздохнули, заулыбались. Подмога все-таки пришла. Лучше поздно, чем никогда.

Андрей выкарабкался из канавы, побрел по полю. Он уже не боялся получить пулю в голову. Капитан остановился возле товарища, скорчившегося в канаве, опустился на колени, перевернул неподвижное тело, и не поверил своим глазам!

Дорофеев завозился, застонал, разлепил глаза. На его лбу расплывалась здоровенная шишка.

Андрей засмеялся от радости, схватил его за плечи, затряс как грушу, попытался поднять. Дорофеев закричал от боли. У него была сломана нога в районе голени. Все понятно, могло быть и хуже.

– Андрюха, да что с тобой? – простонал товарищ. – Ты выглядишь, как щенок, наконец-то дождавшийся хозяина. Слушай!.. – Он приподнялся на локте, озадаченно повертел головой. – Я что-то пропустил, да?

– Не обращай внимания, – отмахнулся Андрей. – Так, пустяки.

– А где укропы?

– Мужественно сдали позиции.

– А со мной что? – Дорофеев начал осторожно ощупывать себя, коснулся больной ноги, вздрогнул.

– Жить будешь, – уверил его Андрей. – Если насмерть не упьешься на хмельной пирушке. Давай, дружище, соберись с духом. Надо подняться, я помогу. А то несолидно как-то. Наши на подходе, а ты лежишь… – Он приподнял товарища, пристроил себе на бедро.

Мимо уже бежали незнакомые автоматчики. Кто-то косился в их сторону, спрашивал, не нужна ли помощь.

«Только бы не упасть, – подумал Андрей. – А может, ну его на фиг, пусть лежит, дождемся медиков?»

Окуленко пришел на городское кладбище через два дня. Лил проливной дождь, и мир раскис, как перезрелый помидор. Сидел в дождевике перед свежими могилами. Одна была стандартная, другая маленькая. Капитан тупо смотрел на них.

«Надо будет сделать нормальные памятники с хорошими фотографиями, облагородить тут все, поставить скамейку, обнести участок оградкой, – подумал Андрей. – Но не сейчас, конечно, а попозже, когда война пойдет на убыль. Теперь не до этого».

Он приподнял полы дождевика, добрался до дерева, которое росло неподалеку, пристроился под ним. Непогода поутихла, но дождь продолжал моросить. Капитан несколько минут безучастно смотрел в окружающее пространство. За пеленой дождя проступала кладбищенская аллея, несколько соседних могилок, перевернутый мусорный контейнер.

Неделю назад украинские силовики обстреляли кладбище из «Акаций». Что они хотели этим сказать, неизвестно. Но укропы взорвали несколько могил, повалили деревья и довели до нервного срыва кладбищенского сторожа, который вышел в туалет как раз в то время, когда в его каморку влетел снаряд.

Андрей извлек из кармана дождевика бутылку, из другого – складной стаканчик. Забулькало пойло. Он принял его залпом, даже не поморщившись.

Из дождевой слизи показались два человека. Один из них сильно прихрамывал и опирался на трость. Товарищи пристроились рядом, сняли капюшоны и несколько минут тоскливо помалкивали.

Андрей плеснул в стакан, протянул Голубу. Тот выпил, не отказался, крякнул, занюхал рукавом. Дорофеев тоже не стал артачиться, выхлебал водку мелкими глотками.

– Завязывай пить, командир, – пробормотал он, наблюдая, как Андрей наливал себе. – Три дня отпуска – это, конечно, гуляй не хочу, но не сильно ли ты усердствуешь в этом направлении?

– Да пусть пьет, – отмахнулся Голуб. – Недолго ему осталось. Завтра все равно на службу. Мне оставь чуток, командир. А то холодно как-то не по-осеннему.

– Что нового в мире? – спросил Андрей, отдышавшись после второй дозы.

– Все по-прежнему. – Дорофеев пожал плечами. – Перемирие в разгаре. Иногда стреляют и взрывают. Сложная международная обстановка. Чемпионат мира по санкциям. В Ломове все спокойно. Обстрелов нет.

– Надолго ли? – спросил Голуб.

– Поживем – увидим, – сказал Дорофеев. – Зимина и Рушило откомандировали в разведроту капитана Боева. Они уже убыли. Ходят слухи, что под Дебальцево скоро начнется что-то интересное. Передавали тебе привет. Наши продвинулись, воспользовавшись оказией, взяли Пастушье. Погибших укропы не тронули, не до этого им было. Всех ребят привезли в Ломов, сейчас они в морге. Завтра похороны.

– Господин Брюс Фишер сидит в контрразведке, горько раскаивается в содеянном и поет как соловей, – проговорил Голуб. – Жалуется на рваную рану души и на то, что, согласно какой-то конвенции, его не положено брать в плен. Он, дескать, разносчик мира и ярый приверженец прав человека. Жители Донбасса, видимо, людьми не считаются.

– Вчера его пытались заставить подмести двор в бывшем изоляторе СБУ, – сказал Дорофеев. – Как выяснилось, у господина Фишера аллергия на любую общественно полезную работу. Проводится активное трудовое перевоспитание. Там сортир сильно засорился…

Товарищи выпили еще по одной. Они сидели под деревом в плену осенней меланхолии. Каждый думал о своем.

Обстрелы Ломова действительно прекратились. Горожане воспрянули духом. Вновь ходил общественный транспорт. Коммунальные службы и отряды МЧС начали устранять аварии на теплосетях, водоводе и электрических подстанциях. Люди вспоминали, что когда-то была мирная жизнь, и задавались вопросом, почему бы ей однажды не вернуться?

А в тылах враждующих сторон дни и ночи шла упорная работа. Подвозились подкрепления и боеприпасы, подходили колонны тяжелой техники, спешно возводились мощные укрепрайоны. Перемирие нарушалось каждый день. Приближалась новая фаза братоубийственной войны.

Сноски

1

Солдат, что ты делаешь? Я американец, майор Уильям Гейтс, советник обеспечения боевой готовности! Это мои солдаты! Немедленно брось оружие! (Пер. с англ.)

2

Не прикасайтесь! Вам не разрешено ко мне прикасаться! Я неприкосновенен! У меня иммунитет! Я являюсь гражданином Соединенного Королевства, я буду жаловаться! (Пер. с англ.)