Отмороженный - Фридрих Незнанский

– Павлик, ну простил бы ты их… – негромко сказала мужу Алла, ласково глядя ему в глаза. – Все-таки первые мои поклонники…

Павел, по-прежнему хмурясь, огляделся. Где этот Холин? Сбежал и бросил этих кавказцев на него.

– Харламов! – позвал лейтенант Тягунов своего разводящего. – Выведи их из караульного помещения, доведи до ворот, и чтоб я их больше не видел! Поклонники…

– Ой спасибо, дорогой! – прижал руки к груди Руслан. – Век тебя не забудем.

Павел дождался, пока их увели.

– Так, может, тебе лучше остаться? – спросил он жену. – Раз такой успех. И такие поклонники… – Он кивнул на дверь. – В Москву я могу один лететь.

Она опустилась на топчан. Посмотрела на себя в зеркальце.

– Фу, как я устала… Отделаться от меня хочешь, Павел Геннадьевич? Нет уж! Не дождешься. Куда ты, туда и я. Ты мне что обещал, когда руку просил?

– Именно обещал, – усмехнулся он, притянув ее к себе. – Но не просил.

– Можно я у тебя здесь останусь? – жалобно спросила она, посмотрев ему в глаза. – Ну пожалуйста! Только сегодня. Никто не узнает.

– Но я-то знаю, – говорит он, отрицательно качая головой.

– Да плевать, кто что скажет! Завтра нас здесь не будет. И все про нас забудут. Я знаю, что не положено. Знаю, что ты у меня такой дисциплинированный… Но один-то раз! И не за себя прошу. Вернее, не только за себя. За тебя – тоже.

Павел резко поднялся, открыл дверь, отчего от нее отскочили все, кто в этот час бодрствовал.

– Так. Почему не на месте? – спросил Павел. – Смолянин! Ну-ка почитай своей смене устав караульной службы.

Хлопнул дверью, мрачно посмотрел на жену.

– Опять? Опять во что-то вляпалась? Опять твои прибамбасы?

– Ну пожалуйста! Я на полу лягу, не буду тебе мешать.

Кажется, он что-то понял. Мотнул недовольно головой.

– Ляжешь здесь! – указал он на топчан. – А я – на полу. И чтоб тебя до утра не было ни слышно ни видно. Понятно?

Алла кивнула, с трепетом глядя на грозного мужа. Потом улыбнулась и обвила руками его шею. Это он с виду такой крутой. Потом оттает. Вздохнула: мол, что с тобой поделаешь, если не можешь себе позволить любить жену, выполняя боевую задачу. И стала укладываться. Павел внимательно смотрел на Аллу. Что-то здесь не так. Прибежала, как будто за ней гнались. Даже не переоделась. А утром – выезжать. Чемоданы собраны, но чем спать здесь, в караулке, в этом спертом воздухе, слушая храп, доносящийся из-за стены, не лучше ли было остаться дома?

Но спрашивать не стал. То ли боялся услышать объяснения, вернее, то, как она их ищет, то ли не желал узнать истинную причину. Вообще, вся эта возня с курсами при Минобороны казалась ему сомнительной. Что за спешка? Считается, будто у него лучшее подразделение полка. Наверное, так и есть. Но и другие неплохие офицеры, давно служащие, более опытные… Правда, никто не опротестовывал его направление. Он был лучшим по стрельбе, кроссу, тактике. Лучшую стрельбу показал его взвод, считавшийся самым управляемым. И все равно – что-то не так. Но не ясно, почему это надо связывать со странным поведением жены. До сих пор он безгранично ей доверял. Но в последнее время что-то произошло.

Но если действительно что-то произошло, лучше об этом не знать. Завтра они перевернут эту страницу. Он принял решение и почувствовал себя способным на большее. Он все-таки это заслужил. Самопроверка закончилась. Пора переходить к новому этапу карьеры.

Он накрыл жену своей шинелью. Она улыбнулась ему, не открывая глаз.

– А ты почему не ложишься? – спросила.

– Мне еще надо проверить посты, – тихо сказал он и поцеловал ее в губы. – Моя Кармен, – наконец улыбнулся и он.

– Мой Эскамильо, – улыбнулась она в ответ. – А может, Хосе…

Он вышел, закрыв за собой дверь. Она лежала какое-то время тихо, потом вдруг стала плакать. Сама не понимала, что с ней происходит. Но внезапно стало жалко всех. И себя в первую очередь. И даже немного бедного Сережу Горюнова. Ждет ее, верит ей… Он влюблен по-настоящему, но живет в нем какая-то тревога, что-то его сковывает и заставляет постоянно оглядываться. Эти чеченцы, например… Чего они к нему пристали? Она завтра уедет с любимым мужем в Москву, все будет позади, а у обманутого Сережи будет еще один шрам на изболевшемся сердце, который будет долго саднить. Она ему напишет из столицы – вот что она сделает. Она постарается смягчить удар. Но это все потом, после… Главное, что они уезжают. Поиграли в романтику – и будет.

И с тем, успокоившись, она уснула.

Сережа Горюнов не спал всю ночь. Лежал не сомкнув глаз. Прислушивался в темноте. За стенами его пристройки текла обычная ночная жизнь полка. Шаги часовых, негромкий их разговор, шелест флагов под порывами сырого ветра.

Да! Чуть не забыл. Он же поспорил с офицерами, теми, кто ждал, не мог дождаться, когда это гордячка Тягунова придет ночью к писарю, как ходили к нему их жены, когда речь заходила о присвоении очередного звания или новом холодильнике. Приходили все, и всех это устраивало. И даже примиряло. Но вот появилась новенькая, самая привлекательная. И самая недотрога. Чего жеманиться-то? Чем ты лучше наших женщин? Но она упорно не шла, и это, как ни странно, заставляло их ненавидеть писаря. И эту парочку из столицы. Они, видите ли, выше этого. Им ничего не надо. Они не как все. А нам, значит, прикажете чувствовать себя серой скотинкой? Мы – дешевки? Вот почему Сереже пришлось открыть кое-кому, что именно сегодня он ожидает заветного визита одной прекрасной дамы. Пусть успокоятся. Тягуновым улетать в Москву, а ему, Сереже, здесь оставаться… Он не сомневался, что при случае ему это припомнят, если она не придет. Его власть будет подорвана.

Он сказал это трем офицерам, которые особенно настойчиво и все более грубо, с издевкой, спрашивали: когда же? Когда будет подавлен этот последний очаг сопротивления? Они были пьяны, настойчивы, они начинали вспоминать об утраченной субординации.

И он сказал им: это произойдет в последнюю ночь перед отлетом четы Тягуновых на курсы. Среди них, кстати, был и капитан Холин. Тоже обиженный…

Холин и предложил поспорить на интерес. Хотя они не могли не признать: все сходилось. Во-первых, Паша Тягунов, которого им начальство постоянно ставит в пример, действительно направляется на курсы, которые стоят иной академии, а во-вторых, в последнюю ночь он будет в карауле. За такие курсы надо платить. Чтобы не пришлось потом расплачиваться…

Поспорили на всю получку. Но не в получке дело. Пошатнется авторитет, вот чего он, Горюнов, больше всего сейчас боялся.

Но не побежит же он ее искать? Устраивать скандал, чего-то требовать? Он будет ждать хоть всю ночь. И вместе с ним – спорщики, которые, он не сомневался, заставили Холина наблюдать за происходящим. За тем – придет Тягунова к писарю этой ночью или не придет.

Она не пришла.

Утром Сережа все-таки ненадолго заснул. Проснулся поздно, услыхав знакомый шум мотора «газика» «бати». Он быстро оделся и вышел на плац. Там все то же. Кто-то марширует под марш из «Аиды», кто-то чистит асфальт.

А у дверей штаба небольшая группа офицеров и их жен. Прощаются с Тягуновыми. Солдаты загружают чемоданы в «газик», пока Павел обнимается с Иваном Прохоровым, а их жены обмениваются адресами.

Осенний ветер рвет со стены афишу с самодельным изображением Хосе, пронизывающего огромным кинжалом Кармен.

Почувствовав взгляд, Алла обернулась, неопределенно пожала плечами, жалко улыбнулась. Мол, вот как все получилось… Потом нахмурилась, оставшись недовольна собой. И у всех на глазах подошла к Сереже. Она все увидела на его лице: как он ее ждал. И как подавлен ее обманом. Но – молчит.

– Спасибо за все. – Она протянула ему руку.

Протянутая рука повисла в воздухе. И это увидели, а, увидев, переглянулись давешние спорщики. Что им до зарплаты какого-то прапорщика!

Куда большее моральное удовлетворение им дал проигрыш заключенного пари.

Алла смотрела на Сережу и ничего ни видела вокруг. Вот кто, быть может, любит ее по-настоящему. Вон как переживает.

Он невесело усмехнулся. Знала бы она, в чем тут дело. Но пусть лучше остается в неведении.

– Не сердись… – Она порывисто обняла его и поцеловала.

Он пожал плечами. Это поцелуй сестры, товарища по работе. И не больше того. Тем более под пристальным взглядом супруга.

– Все нормально, – сказал он, глядя ей в глаза. – Все будет нормально, – поправился он.

Она сомкнула брови, чтобы понять им сказанное. Странный тон. Она представляла их прощание по-другому. Но он сказал именно так, будто все еще можно исправить. Как будто он не особенно сожалеет.

Потом она вспомнила это странное, спокойное выражение его лица. Как если бы он сменил маску, обозначавшую подавленность.

Она вернулась к машине, еще раз оглянувшись. Он смотрел ей вслед.

Пока ехали в аэропорт, она прижимала к себе сумку с документами, словно не веря себе, что наконец они вырвались. И время от времени оборачивалась.