Отмороженный - Фридрих Незнанский

Прозвенел звонок. Это жена.

– Подними трубку и скажи, что я у генерального на совещании, – сказал я. – Это наполовину правда. Я там должен быть.

– Здрасте, Ирина Генриховна! – радостным голосом поздоровалась Лара. – Я вас узнала. Ну что вы, что вы… Александр Борисович просил передать, что будет поздно. Но обязательно вам позвонит, как соберется домой. Вы так думаете? Вы в этом уверены? Ну не знаю, не знаю. По-моему, он не такой человек. Что вы говорите! Ох, поздравляю! Я не спрашиваю, сколько ей исполнилось, но от души поздравляю! Ну что вы, он все помнит. Спрашивал всех, что бы купить дочке, сегодня у нее день рождения. Ну закрутился, сами знаете.

Я слушал эту болтовню, чувствуя себя последней сволочью. Забыть про день рождения дочки! И что теперь делать? Вырвать трубку и заорать, что все не так, что я вот-вот приеду?

Лара положила трубку. Посмотрела на меня внимательно.

– Кто она? Это спросила ваша жена, Александр Борисович, а мне только остается присоединиться к вопросу Ирины Генриховны. Итак, кто же она? Я ее знаю? Чтобы из-за какой-то, простите меня, бабы забыть про свою дочь? – Ее голос дрогнул.

– Я ничего не забыл, – сказал я. – И не собираюсь перед тобой отчитываться.

– О да, кто я такая! – всхлипнула она. – Я думала, вы другой, не такой, как все! Из-за вас я живу в этой лжи, все время притворяюсь, отказываю достойным парням, своим сверстникам… Чего и кого ради?

Я молча собирался. Показать ей на дверь? Утешить, как всегда, прижав к себе? Запереть дверь на ключ, как это уже бывало, когда она устраивала мне истерики? Неплохо. Только у меня уже нет времени.

У меня важная встреча. У меня – дело. Мое профессиональное дело. А это на сегодня важнее всего. Даже дня рождения дочери. Которая, надеюсь, простит. А когда-нибудь поймет.

Так же молча я открыл дверь кабинета, а когда она, вздохнув, проходила мимо меня, чуть прижал ее к себе, но она меня тут же оттолкнула. Может, и к лучшему.

Военный городок не узнать. Чистота и порядок. Из окон казарм вместо разнузданной попсы доносится теперь сплошь оперная музыка. Солдаты маршируют только под марш из оперы «Любовь к трем апельсинам». Словом, всеобщая подготовка к постановке «Кармен» поставила весь личный состав на уши. Все подтянуты, наглажены и выбриты. В воздухе разлиты сплошное благолепие, благонравие и благовоние.

Солдатские ларьки перевыполнили планы по продаже одеколона, а техника простаивает в своих боксах – не до нее. Не так уж часто в полку появляются столь красивые женщины.

К тому же Алла сумела всех втянуть в это культурно-массовое мероприятие, которое приобрело особое значение в свете предстоящего смотра художественной самодеятельности округа.

В день премьеры съехались именитые гости. Включая офицеров штаба дивизии и местных руководителей.

За кулисами всем распоряжалась молодеющая день ото дня Аглая Степановна. Еще бы! При ней постоянно и безропотно трудились три солдатика, которых, пока шла подготовка, к ней прикомандировали по ее требованию, как они ни упирались. Проблема, судя по всему, была на троих одна: или тюрьма, или строить декорации под ее тяжелым, плотоядным взглядом. В полку все всё понимали, пацанов жалели, но поделать ничего не могли.

– Вы почему от меня прячетесь? – обычно выговаривала она этим бедолагам. – Будете со мной, пока не закончится спектакль, а вечером поможете мне убрать клуб, когда все разойдутся.

– Или пойдете на кухню котлы драить, – подытоживал, предлагая альтернативу, посмеивающийся сержант. В глазах солдатиков вспыхивала некая надежда, но тут же угасала, когда она обнимала их за плечи, выговаривая:

– Идите, идите, сержант, мы сами обо все прекрасно договоримся. Они хорошие мальчики, будут мне послушны и больше не станут от меня прятаться.

На сцене между тем развивалась драма, зрел и наливался кровью пресловутый любовный треугольник. Многие зрители невольно сопоставляли происходящее в спектакле с треугольником реальным, складывающимся у них на глазах.

Правда, не было в зале того, кто играл в жизни роль Хосе. Павел Тягунов был в карауле, куда его определил, как и было договорено, прапорщик Горюнов.

…И вот финальная сцена. Актеры, которые до этого пели как умели, все больше под фонограмму, теперь уже раскланивались.

Им все прощали, поскольку здесь все были свои. А главной парой – Аллой и Сережей – искренне восхищались.

Они раз за разом выбегали на бис, кланялись, взявшись за руки, а он время от времени шептал ей: «Сегодня, не забыла?»

Да, прикрывала она глаза, не забыла. Она все-все помнит. И все документы, включая авиабилеты и направление на курсы, у нее на руках…

И тут Сережа, в очередной раз согнувшись до пояса, вдруг увидел эти небритые рожи с бритыми головами – трех чеченцев!

Тоже бешено аплодируют, кричат «Аллах акбар» и смахивают с лица скупые слезы.

Вне себя Горюнов выбежал за кулисы. В часть проникли посторонние! Где этот чертов капитан Холин? Разжалую в младшие лейтенанты!

И тут же прибежали дежурные во главе с вечным капитаном и вечно дежурным Холиным. Он вытянулся перед разгневанным Хосе, только что пронзившим ножом нежную грудь любимой.

– Почему в части посторонние? – кричит вне себя Горюнов, так что в зале начинают прислушиваться и прекращают рукоплескать.

– Сейчас приму меры! – говорит испуганный Холин. – Все пришли на оперу, бросили на произвол судьбы посты… Вы правы, Сергей Андреевич, порядок надо наводить! С такой дисциплиной армия погибнет!

А сам все косится на сверкающий кинжал в руке писаря, охрипшего, топающего ногами, брызгающего слюной.

Но в зале публика берет джигитов под защиту. Ладно, мол, раз уж пришли, пусть их… Счас споют на бис, пусть послушают. Все тянутся к прекрасному, а чем они хуже нас?

А сами чеченцы, продолжая лить слезы над несчастной судьбой Кармен, суют капитану Холину деньги: возьми, дорогой! Что хошь проси. Только не гони! Слушай, такая девочка, а такому негодяю позволили ее зарезать! Ай, знаем, что понарошку! Мы его знаем – нехороший человек!

Холин вспылил.

– Вы мне, русскому офицеру, предлагаете взятку? Вы оскорбляете лучшего писаря полка нецензурными словами типа «Аллах акбар»! Вы арестованы! Возьмите их!

Легко сказать – арестованы. А куда их? Пока приедет милиция, которая через час их выпустит, больше двух часов дожидаться…

И тут на сцену снова выходит Алла, а за ней Сережа. И чеченцы сначала бешено аплодируют, потом столь же бешено кричат: «Зачем резал хорошую девочку, негодяй? Самого зарезать нада!»

Публика кто негодует, а кто смеется – мол, дети природы. Все принимают за чистую монету. Никаких понятий о театральной условности. Что с них взять.

И вот непрошеных зрителей куда-то уводят.

А привели их в караульное помещение, где начальником караула лейтенант Тягунов, еще ничего не знающий об ошеломительном успехе премьеры и своей жены.

Он поднял голову от книги, когда вошел Холин, а за ним арестованные.

– В чем дело? – нахмурился Тягунов. – Что происходит, Петр Авдеевич! Кто они?

– Слушай, не в службу, а в дружбу! – прижал руки к груди Холин. – Запри их у себя до утра.

– А что они сделали, кто это?

– Да эти, торговцы, надоели не знаю как… – махнул рукой Холин. – Прорвались сегодня на премьеру, нагло себя вели, обзывали исполнителя главной роли каким-то акбаром. При аресте оказали сопротивление.

– У меня здесь не гауптвахта, – сказал Павел. – В караульном нельзя находиться задержанным. Вам это известно? Тем более что эти люди не военнослужащие.

– Ну хоть до прихода милиции, – взмолился Холин. – Ну на время, а?

– Значит, музыку любите? – спросил Павел горцев, прислушивающихся к разговору.

– Любим, слушай, такая опера, где ее услыхать, да? У вас в городе можно послушать настоящую музыку, а? А как девочка там поет, как танцует, ай, жалко не видел! В карауле сидишь, да? Нельзя посмотреть совсем? – горячо говорил тот самый Руслан, «ангел-хранитель» Сережи Горюнова.

И тут же в караульное помещение прибегает та самая «девочка» в платье Кармен и на глазах потрясенных от неожиданности задержанных бросается на шею молодому лейтенанту.

– Пашенька, родненький, какой успех, если б ты знал! У меня в Москве не будет ничего подобного.

Павел не знает, как себя вести. Это видят солдаты. Его помещение начальника караула забито посторонними.

А тут, как назло, оживают ее небритые поклонники и откуда-то прямо из воздуха возникает бутылка коньяка.

– Вай, какой успех, слушай! Обмыть надо, да?

Холин, воспользовавшись сумятицей, мигнул своим дежурным и исчез из караульного помещения.

Павел тем временем взял бутылку за горлышко и выбросил ее в окно. Все затихли, услышав звон разбитого стекла.

– Вы где находитесь? – грозно спросил Павел. – Вы что себе позволяете?

В ответ – тишина.

– Павлик, ну простил бы ты их… – негромко сказала мужу Алла, ласково глядя ему в глаза. – Все-таки первые мои поклонники…