Дорога превращений. Суфийские притчи - Джалаладдин Руми

Лучшее в мире место

Здесь, как и в других притчах, любовь между людьми служит символом стремления души к Богу и страстной любви к Нему. Величайшее из всех благ, обретаемых человеком, – это близость к Создателю и ощущение Его милосердия. Любые события, переживания и обстоятельства, которые позволяют приблизиться к единению с Творцом, представляются благом истинному суфию: «Неважно мне, этот ли мир, иль иной //Я вижу вокруг, – лишь бы ты был со мной!».

Д. Щ.

Друг, встретивший друга, прекрасного ликом,Спросил его голосом нежным и тихим:

«Во многих ты странах, мой друг, побывал,Какая же боле достойна похвал?»

А тот: «Мне любое селенье земноеПо нраву, где был бы ты рядом со мною.

И даже гробницы приятен мне вид,Коль нас она примет и вместе вместит.

Колодец, в котором Иосиф ПрекрасныйТомится, – есть рай для души моей страстной.

Неважно мне, этот ли мир, иль инойЯ вижу вокруг, – лишь бы ты был со мной!»

X. Шейх

Согласно мировоззрению Руми, как и суфизма в целом, изначальным, истинным и величайшим Шейхом– Учителем всех душ – является сам Бог. Притчи, включенные в этот раздел, разъясняют некоторые аспекты Божественного присутствия в жизни людей, показывают, как Создатель наставляет Свои творения.

Иисус

Сюжет притчи связан с раннехристианскими апокрифическими сказаниями. Иисуса суфии всех веков почитали как величайшего из своих Учителей, а его дар оживлять мертвых рассматривали как символ духовного воскрешения тех, кто идет по его стопам в поисках Истины. С суфийской точки зрения подлинным Воскресением из мертвых является именно внутреннее восприятие Духа («душой для Бога должен ты ожить»), а не биологическое оживление «сухих костей».

Раз некто Иисуса на путиУвидел – и решил за ним идти.

Им повстречались кости двух убитых,Давно истлевших, в землю не зарытых.

Сказал Иисусу спутник: «Как дышать,Тебе привычно мертвых воскрешать:

Ведь ты – посланник Божий, ты – Мессия!Так поделись со мной той чудной силой,

Которой ты сражаешь смерти тьму:Я этих двух у смерти отниму!»

Сказал Иисус: «Не двое их, а трое!»А тот: «Но где же третий? Я не скрою,

Что лишь двоих в песке заметить смог!»«Ты – этот третий! – отвечал Пророк. —

А потому оставь сухие кости,Но лучше о себе побеспокойся:

Чтоб на земле кому-то послужить,Душой для Бога должен ты ожить!»

Сокол среди сов

Рассказ отражает положение истинного суфия (отрекшегося ради познания Бога и служения Ему от земных благ) – в глазах людей, приверженных исключительно к «миру сему». Подозреваемый этими последними в лицемерии и в тщательно скрываемом корыстолюбии, «царской сокол» в действительности несет мрачным «совам» и их «пещере» весть о милости Создателя и Его горнем свете – «неугасимом луче».

Д. Щ.

***

Согласно смыслу притчи, «царь» – это Бог, «сокол» – суфийский мастер, «царская охота» – осуществление духовного спасения людей путем «выхватывания» их из «животной жизни», после которого они уже принадлежат Богу – «достаются царю» (ибо воскрешение души к новой жизни предполагает ее смерть по отношению к прежней – ср. в Новом Завете: «Мы умерли для греха...» – Римл. 6, 2). Мастер – мистик, обладающий безошибочной духовной интуицией, и только он бывает способен «проложить путь» Божественному Свету к той или иной душе («направить охоту царя») и, благодаря этому, привлечь в мир новое излияние благодати. Таким образом, миссия каждого истинного суфийского мастера уникальна, проявляясь в конкретное время, в данном месте и должным образом («за мной все следуют»). И, хотя классический суфизм отрицает реальность полного слияния Божественной природы ( Лахут) с человеческой ( насут), однако утверждает возможность проявления первой посредством второй: «Хотя ничтожен я, а он – могуч, // Во мне – его неугасимый луч!..».

М. Х.

Раз царский сокол залетел в пещеру,И стая сов встревожилась не в меру.

Она с волненьем, завистью и злобойКружилась над придворною особой:

«Что сокол делать здесь предполагает?Уж не на наш ли дом он посягает?!»

А сокол: «Вы волнуетесь напрасно:Мое жилище прежнее прекрасно,

Я ни за что в пещере не останусь,Еще немного – с вами я расстанусь

И возвращусь – услышьте эту весть —К царю, чтоб на его руке воссесть!»

Решили совы: «Это слово ложно!Быть в царской свите птице невозможно,

Он мелет чепуху, болтает зря:Ну, чем сумел бы он прельстить царя,

Или каким родством с ним обладает?!Нет, сокол сей за нами наблюдает,

Чтоб, усыпив нас баснями, напасть —И захватить над домом нашим власть!..»

А сокол: «Я бросаюсь за добычей,Когда выходит царь во всем величье

На царскую охоту, и за мнойВсе следуют, как звуки за струной!

Как луч, летящий сквозь небес покров,Я на добычу кинуться готов!

Мне, хоть я ростом мал и очень юн,Завидует сам вещий Гамаюн.

И царь, меня хранящий мощной дланью,Вам не отдаст меня на растерзанье:

Хотя ничтожен я, а он – могуч,Во мне – его неугасимый луч!..»

Царский слуга

Молитвенный экстаз истинного мистика («от любви сознание терял») позволяет ему невербально донести до Бога («шаха») «все просьбы и прошенья» других людей. Молитвы же тех, кто неспособен достигнуть прямого общения с Создателем, нередко «не доходят» до Него. Такие люди могут обладать высоким авторитетом в глазах верующих, но в действительности ими часто движет не любовь к Богу, а только боязнь («перед шахом сильный страх»), и озабочены они исключительно своим благополучием («мысль о собственных делах»).

Д. Щ.

Один слуга, весьма ценимый шахом,Служил ему с любовью и со страхом:

Когда входил он с дрожью в тронный зал,То от любви сознание терял.

А подданные клали подношенья,Посланья, и записки, и прошенья

Тому слуге в заплечную суму:Войдешь, мол, к шаху – передай ему!

Когда ж слуга тот от любви великой,Теряя память, падал пред владыкой,

Сам шах с его спины суму снимал,Все просьбы и прошенья вынимал —

И исполнял их, милостью богатыйК тем, за кого слуга тот был ходатай.

Из прочих тоже кое-кто дерзалВходить порою к шаху в тронный зал,

И подданные, зная их значенье,Передавали с ними порученья.

Однако перед шахом сильный страх,А также мысль о собственных делах

Их заставляли забывать про это —И люди оставались без ответа...

Муравей

Рассказ иллюстрирует различие между широтой и объемностью того восприятия жизни, которому учат суфийские наставники, – и односторонностью мышления обычных людей. Суфийское понимание бытия отождествляется с «мудростью Соломона». Согласно Корану, царь Соломон сказал: «Мы были обучены языку птиц, и нам были дарованы все блага» (Коран 27, 16). В суфийском понимании «язык птиц» – это способность образно описывать тайны, постигнутые возвышенными душами во время их духовных «полетов».

Д. Щ.

***

В отличие от муравья, человек не должен полностью отождествлять себя с той деятельностью, которой он занимается, будь то в семье, в профессиональной сфере, социальной жизни и т. п. Поступая иначе, он, по известной русской пословице, может «не увидеть за деревьями леса», а согласно притче Руми – оказаться в том состоянии, когда «скрыто Солнце, не видна Луна», т. е. – самое главное в жизни остается незамеченным из-за ослепляющей взгляд «соринки» некой частной ситуации. Таким образом, притча напоминает о необходимости расширения человеческого кругозора «до бесконечности вселенной». Именно такое «стереоскопическое» зрение жизненно важно для настоящего учителя: частные знания он должен стараться преподносить на фоне общей картины мироздания.

М. Х.

Отважный муравей, набравшись сил,Полз по? полу и зернышко тащил,

Гордясь собою, в трудовом угаре.А в этот миг хозяин был в амбаре,

И молвил он, следя за муравьем:«Вот так и мы одно зерно берем

Из целой груды мыслей, чувств и целей —И думаем, что в жизни преуспели!..»

...Наш ум убог, а Истина бездонна,И как постичь нам мудрость Соломона?

Коль есть в глазу соринка хоть одна,То – скрыто Солнце, не видна Луна.

Раздвинь завесу плотского ума —И воссияет Истина сама!..

Попугай и зеркало