Война во времени - Александр Пересвет

Но самое примечательное было в этих людях, что они… люди. Существа одного с Сашей биологического облика…

Похоже, они тоже это поняли. Очень оживлённо залопотали, показывая на мальчика пальцами и что-то доказывая друг другу.

Было их трое. Один, очевидно, старший: он стоял в стороне, когда пленника вязали. А затем, когда того подняли на ноги, подошёл к нему и некоторое время тяжко смотрел, переводя взгляд с одной части тела на другую. Взгляд этот был таким, словно оценивал, насколько наказать провинившегося.

В школе так иногда смотрел директор — длинный, с полностью лысой головой дядька. У него были внимательные карие глаза и добрая, на первое впечатление, ухмылка. А на деле, как говорили, служил он раньше прапорщиком внутренних войск. И если ты попадался ему по результатам какой-нибудь бузы, то глядел директор как раз вот так: долго, внимательно, тяжело, как на заключённого. Точнее, как на заключённого, которому отмеряет срок в карцере. И когда вместо заключения всего лишь вызывал в школу родителей — это уже казалось милостью.

А ещё Саша как-то слышал, как химичка делилась с его классной, что, де, сама слышала, как директор выступал по телевизору и хвалил Берию. И делала при этом страшные глаза. Кто такой Берия, Сашка, естественно, не знал. Кроме того, что о нём пел любимый папой Высоцкий, диск которого временами играл в машине по дороге на дачу: «И, кстати, вашего соседа забирают, негодяя, потому что он на Берию похож!» А отец, которому после того случайно подслушанного разговора был задан соответствующий вопрос, ответил в смысле, что человек со странной фамилией был при Сталине начальником госбезопасности. После чего взгляд школьного директора в Сашкином сознании стал олицетворяться со взглядом главного борца со шпионами. И когда директор пару раз вёл у них историю, замещая заболевшую учительницу, он сидел тише травы, ниже воды, избегая по мере возможности пугающего внимания этого человека.

Вот старший «индеец» и смотрел сейчас на пленного мальчишку, как тот директор после достопамятного разбиения стекла в учительской. И точно так же молчал. И никого не было, кто бы арестовал его, негодяя, и вызволил Сашку из отчаянного положения.

Впрочем, он пока не паниковал. Ну, задержали какие-то новые люди. Но ведь люди же! Раз уж сумели договориться и даже подружиться с действительно зверовидными неандертальцами, то уж со своими-то! «Мы одной крови, ты и я», — вспомнилось вдруг.

Он уже хотел это и сказать, когда главный уронил несколько слов, и замолчавшие было «индейцы» снова бурно заговорили, обсуждая, очевидно, свою добычу. И судя по всему, они также пришли к выводу о единстве крови. Мимика и жесты были вполне выразительными, основное можно было понять даже без слов.

Саша приободрился. Расправил плечи, кашлянул многозначительно, готовясь со своей стороны сказать несколько слов в духе общечеловеческого братства и солидарности. По каковой причине совершенно незачем держать его тут связанным, словно врага, а следует немедленно освободить и вступить в переговоры о налаживании дружбы и сотрудничества. И поесть бы чего — с утра, после завтрака с неандертальцами, времени прошло немало.

Но на его дипломатическое покашливание никто не обратил внимание. Внимание чужаков было обращено на Сашкин нож, что валялся здесь же, рядом со срезанной и лишь на четверть расчищенной веткой.

Один из «индейцев» поднял не подходящее к нынешнему времени орудие и начал вертеть его в руках, зачем-то то близко поднося его к глазам, то отставляя его на длину вытянутой руки. Точно бабушка, когда пытается прочитать что-то без очков. Затем ощупал лезвие. То закономерным образом цапнуло мужика за палец. Дядька воскликнул что-то удивлённо и быстро отбросил нож в сторону. Словно тот мгновенно стал очень горячим.

На пальце у «индейца» выступила кровь. Выглядел мужик, мягко говоря, впечатлённым.

Саша ухмыльнулся.

Его ухмылка не ускользнула от внимания старшего. Он что-то лопотнул снова. Веское. Порезанный мужик наклонился, осторожно поднял нож, буквально двумя пальчиками, и подал его шефу.

Тот внимательно и очень осторожно осмотрел невиданное в здешних местах устройство. Тоже попробовал его остроту. Нож снова показал зубки. Указательный палец главного «индейца» окрасился кровью.

Но у босса нервы оказались покрепче, чем у его подчинённого. Он ещё обменялся несколькими словами со своими присными, а затем сделал шаг к Саше и провёл остриём лезвия по его груди.

— Ты чего, урод! — закричал мальчишка, отшатнувшись. — Больно же!

«Индеец» осклабился. Сказал своим что-то удовлетворённо. Понятно было без слов: дядька хотел убедиться, что вещь не волшебная, а в состоянии порезать своего хозяина так же, как и любого чужака.

Нет, порез был неглубоким, увидел Саша. Кровь текла, да, но не сильно. Щипало только здорово. Странно даже. Должно быть больно, а тут только щиплет.

Но размышлять об этом было некогда. Мужички эти, похоже, излишним гуманизмом не страдают. То есть совершенно неважно, что он попался в руки к «своим». Мало ли, что похож! Вон и немцы на нас похожи, а как воевали! А тут — тем более. Первобытные люди.

Помнится, рассказывал им как-то Антохин отец, что для первобытных — все чужие. Свои, дескать, только те, кто в одном племени. С кем рядом живут, вместе на охоту ходят, общие дела делают. Остальные — чужие. И не просто чужие, а как бы и не люди вовсе. И позволено делать с ними всё, что угодно. Что, например, со зверями делать можно.

В Новой Гвинее, рассказывал, еле-еле людоедство среди папуасов лишь недавно удалось приостановить. И то не потому, что те добрые стали, а просто полиция теперь почти до каждого племени добирается и людоедов изымает и сажает. Причём расследование труда не составляет — эти задержавшиеся ещё на стадии каменного века папуасы врать и запираться не умеют. Спросят их: куда делся там, скажем, Бурмаглот, что из соседней деревни в вашем направлении пошёл и пропал? А они и докладывают: очень кушать хотелось, господин полицейский. Вот мы супчика наваристого из него и сделали…

Конечно, многое из того, что Антохин отец рассказывал, такими вот шутками дополнялось, Чтобы, наверное, психику мальчишек поберечь. Но чего уж там — и читал Саша, и документалку смотрел из той же коллекции Антонова папки. Дикие люди эти папуасы. Насчёт супчика — это, верно, хохмочка, но насчёт людоедства… Да тот же отец Антона сам в журнале писал, когда из Папуасии этой возвратился, как там одного парня из-за свиньи копьём проткнули. А потом за малым не съели. Как раз страх перед полицией помешал.

А ещё он говорил, что папуасы действительно настолько друг другу чужие, что подчас соседние деревни не то что на разных языках разговаривают — к разным языковым семьям принадлежат. Как, например, мы и китайцы. Или индейцы из Амазонии. Словно из разных мест высадились.