Ложная память - Дин Кунц

Если на ленте окажется Эрик, то она будет лупить его по мерзкой заднице до тех пор, пока не потребуется хирургическим путем удалять обломки каблуков ее туфель из его ягодиц. И потом навсегда вышвырнет его из своей жизни.

Если это окажется незнакомец, что ей казалось крайне маловероятно, то у нее будет доказательство для полиции. Пусть ей будет неимоверно тяжело передать в полицию фильм о насилии над собою, но она сделает то, что должна.

Вернувшись к столу за бокалом с вином, она продолжала гадать: что, если?… Что, если?…

Что, если после пробуждения она будет ощущать себя изнасилованной и оскверненной, почувствует омерзительную теплоту спермы и все же лента покажет, что она находилась в кровати одна, бьющаяся в экстазе или в ужасе, как душевнобольная в припадке? Что, если ее посетитель окажется потусторонним существом — допустим, инкубом, — которое не отражается в зеркалах и не оставляет своего изображения на видеозаписи?

Чушь.

Истина находилась за пределами ее квартиры, но в ней не было ничего сверхъестественного.

Она подняла бокал «Мерло» и одним большим глотком выпила сразу половину.

ГЛАВА 28

Эта комната казалась святилищем Марти Стюарт, богини современного американского дома. Два торшера с отделанными бахромой шелковыми абажурами. Два больших кресла со скамеечками для ног по сторонам чайного столика. Кружевные подушечки на стульях. Камин.

Это было самое любимое Марти место в доме. Множество вечеров за последние три года они с Дасти сидели здесь с книгами и молча читали, каждый углублен в свою книгу, и при этом оставались так же близки, как если бы держались за руки и внимательно глядели в глаза друг другу.

А теперь она сидела с ногами в кресле, слегка наклонившись влево, без книги. Она сидела очень спокойно и со стороны, вероятно, могла бы показаться воплощением безмятежности, хотя на самом деле это было не спокойствие, а предельное изнеможение.

Дасти пытался устроиться в другом кресле, в тщетной попытке спокойно обдумать и проанализировать случившееся, но каждый раз напряженно сдвигался на край сиденья.

Марти рассказывала о перенесенных ею испытаниях. Она часто умолкала от смущения, хотя чаще эти паузы были вызваны тем, что рассказчица не переставала поражаться невероятным деталям своего собственного сумасшедшего поведения. Когда повествование прерывалось, Дасти мягко направлял ее вопросами.

Самый вид Дасти успокаивал ее и придавал надежду, но Марти иногда не могла глядеть ему в глаза. Она пристально глядела в холодный камин, как будто керамические бревна облизывали гипнотические языки пламени.

Как ни странно, декоративный набор бронзовых каминных принадлежностей не встревожил ее. Маленький совок. Острые клещи. Кочерга. Совсем недавно от одного лишь вида кочерги ее нервы, натянутые, как струны арфы, сыграли бы убийственное арпеджио ужаса.

В ней все еще продолжали сверкать тлеющие угольки беспокойства, но в данный момент она больше боялась еще одного приступа парализующей паники, чем порыва совершить акт насилия.

Хотя Марти рассказывала о том, что с нею происходило, со всеми яркими деталями, но все же не могла передать, что чувствовала в это время. Действительно, ей было трудно воспроизвести в памяти всю силу того ужаса перед той сущностью, которая ненадолго поднялась с грязного дна ее души, а теперь снова скрылась в глубине. Казалось, что все это происходило с совсем другой Марти Родс.

Время от времени Дасти шумно встряхивал лед в своем стакане виски, чтобы привлечь внимание Марти, а когда она смотрела на него, то приподнимал стакан, напоминая о том, что ей тоже стоит выпить. Сначала Марти отказалась было от виски, опасаясь снова утратить контроль над собою. Однако, унция за унцией, «Джонни Уокер» с красным ярлыком доказал, что является отличным лекарством.

Славный Валет лежал рядом с ее креслом и время от времени поднимался, чтобы положить голову на ее колени и напомнить о том, что его нужно погладить по голове; в его проницательных глазах светилось сочувствие.

Пару раз Марти давала псу маленькие кубики льда из своего стакана. Он грыз их с видом странно торжественного удовольствия.

— И что же дальше? — спросил Дасти, когда Марти закончила свой рассказ.

— Утром отправлюсь к доктору Клостерману. Я договорилась о приеме сегодня, когда возвращалась от Сьюзен, даже до того, как мне стало по-настоящему плохо.

— Я пойду с тобой.

— Я хочу пройти серьезное обследование. Полный анализ крови. Снимок мозга — вдруг у меня опухоль.

— У тебя нет никакой опухоли, — уверенно сказал Дасти, хотя основой для такой уверенности была одна лишь надежда. — У тебя нет никаких серьезных отклонений.

— Кое-что есть.

— Нет. — Мысль о том, что она могла заболеть, возможно, даже смертельно, вызвала у Дасти такой ужас, что он не смог скрыть его.

Марти уловила каждую черточку боли, появившуюся на его лице, потому что это выражение больше, чем все разговоры о любви, происходящие в мире, показывало, насколько он дорожит ею.

— Я согласилась бы на мозговую опухоль, — сказала она.

— Согласилась?

— Если это альтернатива психическому заболеванию. Опухоль можно удалить, и тогда остается шанс, что я останусь сама собою.

— Нет, это не так, — ответил он, и морщины, прорезавшие его лицо, углубились. — Это не психическое расстройство.

— Но что-то все же есть, — настаивала она.

Сидя в кровати, Сьюзен ела пиццу с пепперони и попивала «Мерло». Это был самый восхитительный обед из всех, которые ей когда-либо доводилось есть.

Она была достаточно проницательна и полностью сознавала, что компоненты ее простой пиши не имеют никакого отношения к той сочности и аромату, которыми она сейчас наслаждалась. Вкус пицце придавали не колбаса, сыр и поджаристая корочка, а перспектива выяснить истину.

Освободившись от заклятия, сковавшего ее цепями робости и беспомощности, она жаждала не столько истины и правосудия, сколько мести. Она, конечно, не питала никаких иллюзий по поводу того, что ей удастся отомстить так, чтобы это принесло достаточное удовлетворение. В конце концов в числе ее зубов, как и у каждого человека, имелись четыре клыка и четыре резца — чтобы рвать и откусывать.

Припомнив, как она защищала Эрика от нападок Марти, Сьюзен откусила огромный кусок пиццы и принялась с жестоким удовольствием жевать его.

Если ее агорафобия развилась как следствие болезненных переживаний после измены Эрика, то, возможно, он заслуживал какого-то наказания. Но если он был ее призрачным ночным посетителем, беспощадно издевающимся над ее мозгом и телом, значит, он совсем не тот человек, за которого Сьюзен принимала его, когда выходила за него замуж. Вообще не человек, а некое существо, ненавистное создание. Змея. Наверняка она без колебаний использовала бы закон, чтобы покончить с ним, как лесоруб не раздумывая пускает в ход топор, чтобы зарубить гремучую змею.

Во время еды Сьюзен изучала спальню в поисках наилучшего места для того, чтобы спрятать видеокамеру.

Марти, сидя за кухонным столом, следила за тем, как Дасти устраняет учиненный ею беспорядок.

Когда он втаскивал мусорный бачок с лестницы в кухню, его содержимое грохотало и позвякивало, как инструменты в мешке живодера. Марти, которая в этот момент подносила к губам второй стакан виски, понадобилось вцепиться в него обеими руками. Закрыв дверь, Дасти загрузил ножи, вилки и прочую посуду в посудомоечную машину.

Вид острых лезвий и вздымающихся зубьев, их стальной звон и скрежет друг о друга на сей раз почти не встревожили Марти. Лишь ее горло слегка перехватило, и согревающая струйка сильно разбавленного «Джонни Уокера» сочилась в ее желудок медленно, словно путь ей преграждал внезапно возникший в пищеводе комок.

Дасти вернул «Шардоннэ» и «Шабли» в холодильник. Бутылки не потеряли своей пригодности для того, чтобы рассечь скальп и раздробить кости черепа, но Марти больше не испытывала назойливого искушения взять бутылку за горлышко, широко размахнуться и с силой опустить…

Задвинув пустые ящики на место и убрав те предметы, которые можно было не мыть, Дасти сказал:

— А то, что в гараже, может подождать до утра.

Марти кивнула, но ничего не сказала в ответ. Она не настолько доверяла себе, чтобы заговорить здесь, где разворачивалась значительная часть действия ее поразительного припадка. Воздух тут, казалось, был насыщен миазмами безумия, как ядовитыми спорами, и она почти сознательно ожидала, что стоит ей открыть рот, как она вновь отравится ими и примется творить разные ужасные глупости.

Когда Дасти предложил пообедать, Марти не чувствовала никакого аппетита, но он настоял на том, чтобы она поела.