Обретение крыльев - Сью Кидд

Обычно я надевала цепочку с медальоном по четвергам, на урок с девочками. Мальчики каждое утро встречались в классной комнате с гувернером, приезжавшим из города, а я занималась с девочками по вечерам. Израэль соорудил ряд парт, прикрепленных к стене, и длинную скамью. Кроме того, в классе была грифельная доска, полки для книг и учительский стол, пахнущий кедром. В то утро я надела платье изумрудного цвета, которое носила редко, поскольку его цвет сильно напоминал утиные перья. Вырез горловины доходил до ключиц, и в ямке между ними приютился золотой медальон.

Заметив его, Бекки поднялась на цыпочки, и ее личико на миг озарилось светом. В течение следующего часа она отблагодарила меня тем, что каждый раз, когда я задавала вопрос, поднимала руку независимо оттого, знала ли ответ.

Я сама составляла расписание занятий, а потому решила, что «образование для деликатного женского ума» по системе моего давнишнего врага мадам Руфин совершенно нам не подходит. Я намеревалась учить девочек географии, всемирной истории, философии и математике. Они должны освоить гуманитарные науки и в конце обучения будут знать латынь лучше братьев.

Тем не менее я не была против естествознания и после особенно утомительного урока на тему долготы и широты открыла книгу Джона Джеймса Одбана «Птицы Америки», тяжелый том в коричневом кожаном переплете, весящий не меньше Бекки. Найдя страницу с воротничковым рябчиком, обитающим в местных лесах, я спросила:

– Кто умеет подражать его крику?

И вот мы, стайка рябчиков у открытого окна, принялись выводить трели и свистеть. Вскоре в комнату вошла Кэтрин и пожелала узнать, какой урок я веду. Она услышала наше щебетание, когда снимала в огороде последние огурцы.

– Вы так сильно шумели, – заметила она.

На руке у нее висела корзина с овощами, платье пепельного цвета испачкалось в земле. Бекки, почувствовав раздражение тети, заговорила первой:

– Мы звали рябчиков.

– Вот как? Понимаю. – Кэтрин взглянула на меня. – Это было чересчур громко. В следующий раз не шумите так.

Я улыбнулась ей. Она наклонила голову и подошла ближе, так что задела меня подолом платья. Глазами, увеличенными толстыми линзами очков, уставилась на медальон.

– Что это значит? – спросила она.

– …О чем вы спрашиваете?

– Снимите это!

Между нами вклинилась Бекки:

– Тетушка, тетушка!

Кэтрин проигнорировала ее:

– Я сразу разгадала ваши намерения, Сара, но я не думала, что у вас хватит наглости носить медальон Ребекки!

– …Ребекки?.. Хотите сказать, он принадлежал… – Слова застряли у меня в горле, и я на миг онемела.

– Жене Израэля, – закончила она мою фразу.

– Тетушка! – Поднятое кверху лицо Бекки, выглядывало из волн наших серо-зеленых юбок, словно умоляя о спасении. – Я сама дала ей медальон.

– Что ты сделала? Мне все равно, кто дал. Она не должна была его брать.

Кэтрин, шумно дыша, вытянула вперед руку, едва не задев меня за подбородок.

– …Но я… не знала.

– Дайте мне, пожалуйста, медальон.

– Нет! – вскрикнула Бекки и повалилась на коврик.

Отступив, я расстегнула цепочку и положила ее в руку Кэтрин. Затем наклонилась поднять Бекки с пола, ее тетя осторожно потянула ребенка за руку и вывела обеих девочек из комнаты.

Я спокойно и неторопливо вышла за дверь и по крутому откосу спустилась к пруду. Не доходя до лесных зарослей, я оглянулась на дом. Свет пока еще оставался ярким и прозрачным, но скоро должен приехать Израэль, и Кэтрин дождется его с медальоном.

Я вошла в заросли, остановилась на несколько мгновений, зажав рот рукой и собираясь с духом. Потом выпрямилась и пошла по тропинке к воде.

Еще не видя пруда, я услышала его – кваканье лягушек в тине, тонкий стрекот насекомых. Повинуясь порыву, прошла вдоль берега к брошенной лодке. Она увязла в тине, и у меня едва хватило сил перевернуть ее. Я подняла весло и осмотрела посудину – нет ли дыр и сгнившего дерева. Убедившись, что все в порядке, я приподняла юбку, забралась в лодку и поплыла к середине пруда, подальше от всех. Я раздумывала, что скажу ему и не подведет ли опять меня голос.

Шлепая веслом по воде, я плавала довольно долго. Над водой заклубился пар, по воздуху носились стрекозы, и все это казалось мне прекрасным. Я надеялась, Израэль не отошлет меня прочь. Надеялась, на этот раз не возникнет Внутренний Голос со словами: «Поезжай на Юг».

– Сара!

Я вздрогнула так сильно, что лодка закачалась и мне пришлось ухватиться за борта.

– Что вы делаете? – крикнул Израэль.

Он стоял на берегу в бриджах со сверкающими пряжками, без шляпы. Заслонив глаза ладонью, он махал мне рукой.

Я опускала весло в воду, потом вытаскивала, впопыхах ударяя им по остову шлюпки, и шлюпка, вихляя из стороны в сторону, шла к берегу.

Мы сидели на скамье, и я силилась объяснить ему, что ошиблась, была уверена, что медальон принадлежит его дочери Ребекке, а не его жене Ребекке. Рассказала Израэлю о вечере, когда Бекки дала мне медальон, и пусть я говорила с запинками, но высказала все, что хотела.

– …Я никогда не пыталась бы занять место вашей жены.

– Да, – откликнулся он. – И никто не смог бы.

– …Сомневаюсь, что Кэтрин поверит мне, хотя… Она очень рассержена.

– Она всего лишь пытается защитить меня. Наша мать умерла молодой, и Кэтрин заботилась обо мне. Она так и не вышла замуж. Ребекка, дети и я были ее единственной семьей. Боюсь, ваше присутствие растревожило ее. Думаю, она до конца не понимает, зачем я пригласил вас сюда.

– …Я, пожалуй, тоже этого не понимаю, Израэль… Зачем я здесь?

– Вы сами рассказывали – Бог велел вам ехать на Север.

– …Но он не говорил: «Поезжай в Филадельфию, в дом Израэля».

Он положил руку мне на плечо, слегка сжав его:

– Помните последние слова, которые моя Ребекка сказала вам на корабле? «Если вы снова поедете на Север, то должны остановиться у нас». Думаю, это она привела вас сюда. Ради меня, ради детей. Наверное, сюда привел вас Бог.

Я отвела от него глаза, взглянула на пруд, местами затянутый ряской. В лучах заходящего солнца вода стала бронзовой. Потом я вновь посмотрела на него, и он притянул меня к себе, прижал к груди. И я почувствовала, что обнимает он меня, а не свою Ребекку.

За полквартала от дома Денмарка Визи я почуяла запах кукурузного фриттера – аромат масла и сладкой кукурузы распространился по всей улице. Два года я при любой возможности тайком выбиралась на Булл-стрит, 20. Сейб, наш новый дворецкий, не следил за нами с той строгостью, какой отличался Томфри. За это можно было сказать госпоже спасибо.

Я сообщу, бывало, Сейбу, что у нас закончились нитки, пчелиный воск, пуговицы или крысиный яд, и ему волей-неволей приходится посылать меня на рынок. Порой его вообще не интересовало, где я. Он думал только о том, как бы приложиться к бренди и виски из погреба господина Гримке или позабавиться с Минтой. Они то и дело пропадали в пустой каморке над каретным сараем, занимаясь тем самым, о чем все догадывались. Я, Тетка, Фиби и Гудис частенько слышали их с крыльца кухонного корпуса, а Гудис, бывало, приподнимет бровь и посмотрит на меня. Все знали, что он положил на меня глаз сразу, как появился здесь. Специально для меня смастерил трость с кроликом. Я знала, он отдал бы мне последний кусок. Однажды, когда Сейб накричал на меня за отлучку, Гудис сунул ему в лицо кулак, и тот заткнулся. Ко мне ни разу не прикасался мужчина, и я не страдала по этому поводу, но иногда, слыша голоса Сейба и Минты из каморки над каретным сараем, думала, что Гудис не так уж плох.

С отъездом Сары дом постепенно приходил в запустение. Младшие мальчики уехали в колледж, и в доме не осталось никого, кроме госпожи и Нины да шестерых рабов в услужении. Госпожа все время талдычила о деньгах. Господин Гримке оставил ей солидный куш, но она говорила, что это пустяк и ей нужно гораздо больше. Со стен дома облупилась краска, и хозяйка продала лишнюю лошадь. Она больше не лакомилась пудингом с «птичьим гнездом», а в рабьей столовой мы ели в основном рис.

В день, когда я учуяла запах фриттера, помню, воздух пощипывал легким морозцем и венки из пальмовых листьев на дверях веранд причудливо сплетались, как косички. Два дня до Рождества. На этот раз Сейб послал меня отнести записку от госпожи в адвокатскую контору. Не думайте, что я не прочла ее.

Уважаемый мистер Хьюджер.

Я нахожу, что моего денежного содержания недостаточно для благополучной жизни. Прошу вас сообщить моим сыновьям о моих потребностях. Как вам известно, они владеют собственностью, часть из которой можно продать для пополнения моих средств. Такого рода предложение более веско прозвучит из уст человека с вашим влиянием, бывшего преданным другом их отцу.