Нахимов - Наталья Георгиевна Петрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дискуссия о том, была ли помощь Греции законной или имело место нарушение международного права, получила новый импульс, когда начались современные события на Ближнем Востоке. Статья американского исследователя «Война без войны: Наваринское сражение, Оттоманская империя и миролюбивая блокада»137 начинается словами: «События в Ливии в 2011 году и в Сирии в 2013 году воскресили дебаты о законности и разумности гуманитарной интервенции». Казалось бы, какое отношение имеет к ним Наварин? Автор статьи подчёркивает, что его интересует исключительно юридический аспект, он рассматривает разные позиции в этой дискуссии: одни считают, что блокада турецко-египетского флота в Наваринской бухте была единственным способом прекратить истребление греческого населения и в то же время избежать большой войны; другие, напротив, склонны видеть «миролюбивую блокаду» незаконным изобретением Франции и Великобритании для нанесения ущерба другим, более слабым государствам. Главный вывод: Наварин — юридический прецедент, который даёт законное основание для «гуманитарной интервенции» в Ливию и Сирию. Нам кажется, противопоставление «гуманитарной интервенции» и «принципа невмешательства» не может рассматриваться абстрактно, лишь с юридической точки зрения. Необходимо учитывать исторический контекст, и здесь вряд ли уместны параллели между истреблением греческого населения в Османской империи и политическими реалиями Сирии и Ливии в XXI веке, якобы оправдывающими «гуманитарную интервенцию» США, Великобритании и Франции на Ближнем Востоке.
Русско-турецкая война и блокада Дарданелл
После сражения российская эскадра осталась в Средиземном море, чтобы защищать греческое население и помогать ему «жизненными и военными припасами». Командующему предписывалось не обострять отношений с союзниками и стараться сглаживать возможные конфликты.
«Вам предстоит, граф, — писал Гейдену 4 октября 1827 года русский посол в Турции А. И. Рибопьер, — указать им на необходимость строгой бдительности и принятия грозного характера, без чего нельзя надеяться на произведение какого-либо впечатления на Порту. Вам также надлежит примирить разногласные мнения и завистливые расположения, существующие, по-видимому, между г. Кодрингтоном и де-Риньи, и отстранить их опасения насчёт влияния и предпочтения, которыми Россия могла бы пользоваться в Греции»138.
Нелёгкую даже для опытного дипломата задачу утяжелили обязанностью Гейдена писать подробные рапорты, а также извлекать полезную информацию из встреч с Кодрингтоном и де Риньи и сообщать её в конфиденциальной переписке в Петербург. Моряк Гейден должен был не только стать дипломатом, но и выполнять задачи резидента, при этом от командования эскадрой его никто не освобождал.
Надо сказать, последующие события в Средиземном море и рапорты, которые Гейден отправлял в Петербург, показали его как человека осторожного и исполнительного. Вот что докладывал он министру иностранных дел графу К. В. Нессельроде 28 февраля 1828 года: «В одном из последних наших свиданий с сэром Кодрингтоном мы разговорились довольно откровенно о неприятных обстоятельствах...» Под неприятными обстоятельствами подразумевались отставка английского кабинета министров и назначение Веллингтона главой нового. «Вместо точных и положительных инструкций, которые сэр Кодрингтон потребовал у своего правительства, он получил доселе только вопросные пункты касательно наваринского дела, как это делается при судебном расследовании». Это значит, что честно исполнившего свой долг адмирала собирались привлечь к суду за «чрезмерную» исполнительность. «На эти вопросные пункты он написал весьма замечательный ответ. Несмотря на это, недавно от него потребовали снова излишних и бесполезных объяснений». Мало того, посол Чарлз Стратфорд-Каннинг покинул Константинополь. «Можно полагать, — сообщал Гейден, — что причиной его поспешной поездки в Лондон... то, что он желает оправдаться в советах, которые он писал адмиралу до битвы 8 октября»139.
Французскому адмиралу в отличие от английского коллеги были даны инструкции, но тоже весьма обтекаемые: Средиземное море не покидать, но и не вступать в боевые действия, тем более с турками. Так что Риньи вполне понимал Кодрингтона: «Любезный адмирал, понимаю всю затруднительность положения, в которое ставит Вас молчание Ваших министров: Вы и я, мы связаны тем неудобством, что наши поступки могут попасть на обсуждение публики. Гейден может делать, что хочет: русская печать его не тронет»140.
Действительно, русская печать в те годы не опускалась до травли своих армии и флота. Зато чиновники и дипломаты умело портили жизнь морякам, как говорил Гейден, «своим зловредным влиянием». Как тут не вспомнить меткое определение: «Дипломаты — это честные люди, посланные за границу, чтобы лгать в пользу своего государства»141.
От Нессельроде приходили депеши, противоречащие друг другу. Так, в марте 1828 года он предписывал Гейдену вести себя с турецкой стороной жёстко, как с находящейся в состоянии войны с Россией. С посредниками (имеется в виду в первую очередь Австрия), кои будут привозить туркам военные припасы и продовольствие, требовалось поступать «согласно с законами войны»142. Но не прошло и месяца, как в новой инструкции лишь указывалось на необходимость соблюдать Лондонский трактат и сохранять самые тесные контакты с союзниками. От военных действий против Турции, названных «второстепенными», следовало отказаться. Откуда же дули ветры, заставляя российскую внешнюю политику «менять галсы»?
Ещё при Александре I в Министерстве иностранных дел сложилась странная ситуация: его, по сути, возглавляли два человека. Одна часть ведомства подчинялась И. А. Каподистрии, другая — К. В. Нессельроде. Двух выдающихся (правда, каждый по-своему) людей роднило только то, что оба были иностранцами на русской службе. Но как по-разному они служили России!
Граф Каподистрия, грек по национальности, был человек энергичный, целеустремлённый, абсолютно преданный делу. На русской службе он, по словам историка, «усвоил себе интересы России несравненно глубже и вернее, чем большая часть правительственных лиц, его современников»143. Он решительно боролся с исламизацией христианских народов Балкан, поддерживал их национальное освобождение и считал, что Россия в союзе с европейскими державами может этого добиться. После получения Грецией независимости в 1830 году стал её первым президентом, умело руководил страной, активно восстанавливал экономику и одновременно жёстко пресекал междоусобные свары. Он погиб в 1831 году в результате покушения.
Нессельроде, сын немецкого дипломата, послужившего всем дворам Европы, родился на борту английского брига, стоявшего в Лиссабонском порту. По вероисповеданию он был лютеранин, знал несколько европейских языков, только русского до конца своих дней так и не выучил. Кроме дипломатических успехов прославился удачной женитьбой на самой богатой невесте России — дочери министра финансов Д. А. Гурьева. Любитель застолий, гурман Нессельроде и сам изобрёл несколько рецептов: супа, мороженого и пудинга, за что получил от Н. С. Лескова насмешливое прозвище «Кисельвроде».
Он умудрился
