Юность олигархов - Павел Генералов

— Мой муж, — повторила Нюша и эти слова дались ей куда как легче. Может, всё дело в привычке?

Любовь переполняла её. Скорее, скорее к реке, чтобы хоть немного охладиться. Глупый–глупый Нур! О какой–такой татарке может идти речь, когда вот она, Нюша — здесь и сейчас. И вчера, и сегодня, и завтра. Навсегда.

А может, это вовсе не любовь, а желание собственника? Ну, как у Форсайтов, Сомса и компании? Гнусная мысль, ату её, ату!

Нюша вскочила, встала в стойку, как учил Нур, и сделала резкий выпад вперёд:

— Й–я–а! — и чуть не стукнула по голове неосторожно высунувшегося из зала мальчугана лет десяти.

— Тётенька, не скажете, сколько времени? — мальчик с уважением посмотрел на крутую каратистку. Он был очень аккуратненький: аккуратная чёлочка, ровный носик и чёткий, полукругом, синяк под глазом.

Нюша посмотрела на часы:

— Без трёх минут час, — синяк мигнул и исчез за дверью.

До конца тренировки оставалось три минуты. И тогда Нюша, вздохнув, как перед прыжком в пустоту, достала из сумочки упаковку противозачаточных таблеток и выкинула их в мусорную корзину. Прямо на порванную пополам тетрадку, на обложке которой красовались чьи–то крутые школьные отметки: 3; 3; 2.

Как хорошо в Москве в августе! Все в отпусках и почти нет пробок. А уж жару и пыль можно как–то и перенести, особенно если у тебя всё в порядке и настроение зашкаливает на отметке «ясно–прекрасно», как стрелка в барометре.

По Комсомольскому Гоша катил медленно, хотя можно было вовсю жать на газ. Но ему совсем не хотелось сейчас никуда торопиться. Он поглядывал по сторонам: на девчонок в коротких юбках, на молодых мамаш, толкающих перед собой коляски, на деревья, ещё зеленые, но уже какие–то усталые. Скоро осень — за окнами август.

Надо бы ребят на шашлыки вытащить, — думал Гоша. — А то сидим барсуками по своим норам да офисам, скоро вообще будем по факсу общаться.

Гоше вдруг жутко захотелось курить. Невиданное дело! Курил он так редко, что не помнил, когда брал сигарету в последний раз. Точно, пора на шашлыки.

Гоша притормозил у «Фрунзенской» и вышел к киоску. Покупая сигареты, он услышал за спиной громкий смех. Он обернулся — две девчонки, похоже, школьницы кисли от смеха над бутылкой газировки. Та, обалдев от долгого томления, окатила их с ног до головы сладкой оранжевой жидкостью.

Но закурить Гоша так и не успел. У спуска в подземный переход он увидел смутно знакомого человека, толкавшего перед собой инвалидную коляску. В коляске, сильно склонив голову набок, сидела, точнее, полулежала рыженькая длинноволосая девочка лет двенадцати. Скрюченными ручками, словно изломанными в запястьях, она держалась за поручни кресла. Ноги её были укутаны оранжевым пледом.

Сделав ещё несколько шагов, Гоша понял, что человеком с инвалидной коляской был старший сержант Полторадядько. Без привычной формы его и вправду было узнать не так–то просто. Он как раз развернул кресло с девочкой и стал, оглядываясь через плечо, пятился к съезду в подземный переход. Съезд был довольно крут для столь тяжелого приспособления, как старая инвалидная коляска, и Полторадядько двигался медленно и осторожно. Но вот, наконец, его голова исчезла за парапетом перехода. Девочка же как раз повернула голову и её взгляд встретился с Гошиным взглядом. Даже с расстояния трёх шагов было видно, что у неё пронзительно голубые красивые глаза. Она даже улыбнулась, но жалкой кривой улыбкой.

Церебральный паралич — поставил Гоша очевидный диагноз.

Больше не раздумывая, Гоша рванул в переход, выбросив так и не закуренную сигарету.

— Давай, помогу, старший сержант, — сказал он Полторадядьке, взявшись за изгиб ручки кресла. Его рука коснулась руки девочки. — Привет, — кивнул ей Гоша.

Та попробовала обернуться на Полторадядьку, но у неё не получилось. Она скривила личико и что–то пробормотала.

Они аккуратно скатили коляску в переход. Потом молча пошли до противоположного выхода. Девочка вновь что–то сказала.

— Это мой знакомый, — ответил ей Полторадядько. — Ты ей понравился, — объяснил он Гоше. — Она говорит, что ты красивый.

— Спасибо, а как тебя зовут? — Гоша склонился над девочкой, пытаясь разобрать ответ.

— Мила, — перевёл Полторадядько. — Мы в поликлинику едем, на процедуры, — объяснил он Гоше.

С Полторадядькой они поняли друг друга без слов. Сержант поудобнее взялся за ручки, а Гоша подхватил коляску снизу и они вдвоём вынесли Милу вверх по ступенькам.

— Спасибо, помог, — Полторадядько отёр пот со лба. — Для таких как мы у нас в стране всё плохо приспособлено.

— Давай, я вас провожу, — предложил Гоша и девочка радостно закивала. — Дочка? — спросил он просто для того, чтобы поддержать разговор.

— Дочка, — улыбнулся Полторадядько и улыбка преобразила его обычно насупленное лицо.

…Мила была долгожданным ребёнком. Володя Полторадядько женился рано, сразу после школы. Он уже в четвёртом классе раз и навсегда решил, что женится на весёлой рыжей Наташке. И Наташка тоже это знала. Родные уговаривали, мол, жениться надо после армии, мало ли что, но Полторадядько своих решений не менял. Не такие у него были принципы. Наташка ждала его из армии, окончив за это время медицинский техникум. Зажили совсем неплохо — Володька сразу после службы пошёл в милицию, они даже успели получить бесплатную квартиру от государства. Тогда оно ещё заботилось о тех, кто охраняет покой граждан.

Одно было плохо — никак у них с Наташкой не получалось родить ребёночка. Каждый год она ложилась на сохранение, но не вынашивала больше, чем до пяти месяцев. Она оставалась рыжей, но почему–то перестала быть весёлой. Лишь после пары бутылок пива становилась прежней хохотушкой. Но Полторадядько знал — у них обязательно будет ребёнок. Дочка, с такими же рыжими волосами и голубыми глазами, как у любимой Наташки.

И всё опять–таки вышло по Володькиному. Ну и что, что этого пришлось ждать десять лет? Девочка родилась восьмимесячной. Узнав о рождении дочери, Полторадядько напился в хлам — в роддом всё равно его не пускали. Счастье отцовства едва не стоило ему службы. В честь рождения Милы пьяный Полторадядько чуть было не устроил уличный фейерверк из табельного оружия. Благо, коллеги пили не столь отчаянно и отобрали у Володи пистолет.

Он узнал о том, что Мила больна, накануне её выписки.

— Церебральный паралич неизлечим, и будет прогрессировать с каждым годом, — объяснял ему с сочувствием пожилой завотделением. — Вы с женой ещё молодые, у вас будут другие дети, так что, — он вздохнул, — можете оформить отказ. Так многие пары делают.

— Какой отказ? — не понял Полторадядько.

— Ну, сдать девочку в Дом ребёнка, — терпеливо сказал доктор, потирая виски.

— Ты… — Полторадядько задохнулся, — ты предлагаешь мне отказаться от моего ребёнка?

— Именно, — вздохнул доктор. — Поверьте…

— Да я, я тебя! — Полторадядько полез в кобуру. Но на счастье доктора Полторадядько был в гражданке и кобуры вкупе с пистолетом при нём не было.

— Успокойтесь, папаша, — хладнокровно осадил его врач. За свою многолетнюю практику он и не такого навидался. — Если не будете сдавать, завтра выпишем. Кроме основного диагноза, девочка здорова.

— Она будет здорова! Я найду других врачей! — в запале пообещал Полторадядько скорее самому себе, чем этому грёбаному доктору.

С появлением Милы в их с Наташкой доме поселились счастье, беда и надежда. Наташка была умницей, хотя врачи предупреждали, что и умственное развитие детей с таким диагнозом останавливается к двенадцати–тринадцати годам.

— Значит, она должна закончить школу до тринадцати, — решил Полторадядько. И учителя ходили к ним домой, когда Мила простужалась.

Наташке, чтобы развеселиться, уже нужно было выпить не две, а три бутылки пива.

Всё, что удавалось заработать, шло на лечение. Кого только они не перепробовали: и знахари, и новые отечественные методики. Болезнь сопротивлялась. В десять лет Мила перешла с костылей на инвалидную коляску. А Наташка перешла на портвейн…

— А что наши врачи говорят? — задал Гоша глуповатый вопрос, но он, баловень судьбы, пожалуй, впервые в жизни вот так, лицом к лицу, столкнулся с настоящей бедой. Они уже катили в сторону поликлиники и разговаривали с Полторадядькой — вот удивительно! — как старые друзья.

— Наши? — Полторадядько, презрительно сощурившись, посмотрел на здание поликлиники. — Здесь могут только физиотерапию, мать их! Вот в Израиле, я узнал, лечат. Ну, не в полном объёме, но до нормально уровня. Чтобы хотя бы ходить, а не в коляске. И чтобы говорить.

Мила заволновалась и что–то сказала.

— Говорит, в Израиль лечиться поедет, — пояснил Полторадядько. — Поедем, обязательно, дочка, — успокоил он девочку. — Вот только дороговато, коплю, да пока никак… Ладно, Сидоров, бывай!