Королевские идиллии - Альфред Теннисон

В пустыне, что хотите вы увидеть?[175]»

Тут замолчали все. И вдруг в тиши

Раздался резкий голос Галахада:

«Я видел, государь, Святой Грааль —

Да, видел я Грааль и слышал крик:

«О Галахад! О Галахад, за мной!»

«Ах, Галахад, – сказал Король, – виденье

Лишь для таких как ты, а не для них[176].

Лишь ты да та монахиня, которой,

Мой Персиваль, не отыскать святей,

Узрели это знаменье – предвестник

Того, что распадется Орден мой.

А что до вас, то вам всю жизнь идти

За колокольцем вожака». – Да, брат,

Король был к рыцарям своим суров. —

«Талиессин[177] – великий наш поэт

Едва запел, немые тотчас тоже…

Мой Ланселот на то и Ланселот,

Что пятерых осиливает разом.

А каждый юный рыцарь мнит себя,

Ни разу не сразившись, Ланселотом:

Пока не бит, ничто его не учит!

А вы – кто вы такие? Галахады?

Нет! И не Персивали!» – так вослед

За Галахадом соблаговолил

Назвать меня Король. – «Но все ж вы люди,

Имеющие силу и желанье

Восстановить добро и справедливость,

Способные обуздывать свои

Внезапные порывы исступленья.

Вы – рыцари, которые сумели

В двенадцати великолепных битвах

Залить его же варварскою кровью

Неистового Белого Коня[178].

Но увидал один, и все слепцы

Желают тотчас видеть… Что ж, идите!

Коль дали клятву, то она священна!

Однако знайте – ибо всем известно,

Что каждый крик, о помощи молящий,

Здесь, в этом зале, слышен, – если вас,

О рыцари мои, при мне не будет,

То не удастся больше совершить

Вам дерзновенных подвигов, гоняясь

За огоньком блуждающим по топям.

И многие, нет, большинство из вас

Сюда уже вовек не возвратятся,

Хоть кажется, наверно, слишком мрачным

Пророчество мое… Теперь ступайте!

И пусть мы встретим завтрашнее утро

Еще раз на турнирном нашем поле

Любимым развлеченьем, чтоб Король ваш

В последний раз пред тем, как с ним проститесь,

На поиски Грааля отправляясь,

Всех рыцарей своих несокрушимых

Увидел и порадоваться смог

Вновь Ордену, который создал он».

И вот, когда взошло наутро солнце,

Все рыцари Артурова Стола

Сошлись друг с другом на турнирном поле

И так сражались страстно, и так много

Переломили копий, как еще

Ни разу не случалось в Камелоте

С тех пор, как государем стал Артур.

А я и Галахад повергли столько

Могучих рыцарей, ибо виденье

Нам сил прибавило, что в возбужденье

Народ едва не разломал барьеры,

Крича: «Сэр Галахад! Сэр Персиваль!»

Когда вступил на землю новый день, —

О брат, видал бы ты наш Камелот,

Который возводился век за веком

Былыми королями и столь древний,

Что сам Король боялся, что он рухнет, —

Чудесный наш, богатый, мрачный город! —

То даже там, где крыши в небесах

Сходились, даже там теснились люди,

За нашей наблюдая кавалькадой.

А ниже – с галерей, где были дамы, —

С тех длинных галерей, поддержкой коим

Служили шеи мощные драконов,

Вцепившихся в растресканные стены,

Потоком бесконечным падал наземь

Дождь из цветов, когда мы проезжали.

На всех углах мужчины и мальчишки,

Сидящие верхом на лебедях,

Грифонах, львах и на крылатых змеях,

Всех называли нас по именам,

Крича: «Бог в помощь!», а внизу, вдоль улиц

Стояли, плача, рыцари и дамы,

И плакали богатый и бедняк,

И сам Король едва от огорченья

Мог слово вымолвить, а королева,

Скакавшая бок о бок с Ланселотом,

Все время причитала и кричала:

«На нас нашло безумье за грехи!»

Подъехав ко Вратам Трех Королев —

Мистическому символу сражений

Артуровых, расстались мы, и каждый

Своей дорогой дальше поскакал.

И духом воспарив, стал вспоминать я

О прежней моей удали в турнирах,

О том, как грозное мое копье

Повергло многих рыцарей известных.

И никогда еще мне не казался

Столь синим свод небесный, а земля

Такой зеленой, ибо кровь во мне

Бурлила, и я знал, я точно знал,

Что мне откроется Святой Грааль.

Но мрачное пророчество Артура,

Что будет гнаться большинство из нас

По топям за блуждающим огнем,

Вдруг словно тьмой мой ум заволокло.

И каждое мое дурное слово,

Которое когда-то произнес я,

И каждая моя дурная мысль,

Что в голову мне прежде приходила,

И все, что в прошлом сделал я дурного,

Ожив в моей душе, ко мне взывало:

«Нет, эти поиски не для тебя!»

И поднял я глаза и увидал,

Что я один среди песков и терний,

И до смерти мне захотелось пить,

И я нежданно тоже закричал:

«Нет, эти поиски не для тебя!»

И поскакал я, и уже решил,

Что суждено мне умереть от жажды,

Но вдруг узрел зеленые лужайки

И речку со стремниной, на которой

Играли белые барашки волн,

Мой взор и слух чаруя. А за речкой

Был яблоневый сад, и с яблонь в речку

И на лужайку падали плоды.

Подумал я: «Вот здесь и отдохну

Я, недостойный поисков таких».

Но стоило к воде мне прикоснуться

И к яблокам, как тут же обратилось

Все это в прах, и я один остался,

Томимый жаждой средь песков и терний.

Затем увидел я прекрасный дом

И женщину за прялкою в дверях.

Взгляд женщины был добрым и невинным,

И все ее движенья были милы.

И поднялась она навстречу мне,

Раскрыв объятья, словно бы промолвив:

«Здесь отдохнешь!» Но стоило ее

Коснуться мне, как сей же миг она

В прах обратилась и в ничто, а дом

Стал старою лачугой, и лежало

В ней мертвое дитя, и обратилось

Все тотчас в прах, и я один остался.

И поскакал я вновь, измучен жаждой,

Но тут вдруг желтый луч прорезал мир,

И там, где он касался сошника,

Оставив плуг свой, пахарь падал ниц

Пред ним, а где касался луч ведра,

Бросалась ниц пред ним, ведро оставив,

Молочница. И почему-то я

Подумал: «Солнце всходит», хоть оно

Давно уже взошло. И тут узрел я

Того, кто ехал прямо на меня

В златых доспехах и в златом венце

Вкруг шлема с драгоценными камнями.

И конь его был в золотой броне,

Усыпанной брильянтами повсюду.

И был его я блеском ослеплен,

И мнилось мне, что он – владыка мира,

Таким он был громадным! Но когда

Подумал я, что на меня летит он,

Чтоб сокрушить меня – представь! – он тоже

Мне распахнул объятия свои.

И поспешил ему навстречу я,

И он меня коснулся, но тотчас

Стал прахом, и опять я был один,

Измученный страной песков и терний.

И поскакал я дальше, и увидел

Огромный холм и город в вышине,

Стеною обнесенный. Шпили башен

Невиданных прокалывали небо.

У городских ворот народ толпился,

Кричавший мне, пока я ехал вверх:

«Добро пожаловать, сэр Персиваль,

Чистейший и сильнейший из людей!»

Но вот, счастливый, въехал я на холм,

И все пропало – голоса и люди.

И я сквозь град, в развалинах лежащий,

Проехал и увидел, что когда-то

В нем жили люди, но нашел я там

Лишь старца одного преклонных лет.

«Где люди добрые, – его спросил я, —

Которые кричали мне?» В ответ

Услышал я невнятный тихий голос:

«Откуда ты и кто?» И в тот же миг

В прах обратился старец и исчез,

И был я вновь один и крикнул с горя:

«Боюсь, коль я найду Святой Грааль

И прикоснусь к нему, он станет прахом!»

С того холма спустился я в ущелье

Глубокое настолько же, насколько

Высок был холм, и там, на самом дне

Часовенка стояла и при ней

Лачуга, где отшельника нашел я,

Которому поведал обо всех

Моих виденьях, и сказал он мне:

«Нет истинной смиренности в тебе,

Сей высшей добродетели, сын мой,

А также матери всех остальных.

Когда Господь свою отринул славу,

Чтобы предстать пред нами человеком,

Она сказала: «Все мои одежды —

Теперь твои!» – и воссияла так,

Что изумились ангелы. Она же

За Господом последовала вниз

И стала путеводною звездой

Для седовласых мудрецов Востока[179].

Но ты ее не знал… И что ж с того,

Что думал ты о доблести своей

И о своих грехах? Ведь, чтоб спастись,

Не стал ты отрекаться от себя,

Как Галахад». Вот что сказал отшельник.

И вдруг возник пред нами Галахад

В сверкающих серебряных доспехах.

Копье оставив у дверей часовни,

Вошел он внутрь, и вот уж вместе с ним

Колени преклонили мы в молитве.

Там жажду утолил мою отшельник,

И я при освящении Даров

Зрил только их, но Галахад воскликнул:

«Ты больше не увидел ничего?

А я узрел Грааль! Святой Грааль!

Он на алтарь спускался. Видел я

Лик огненный, как будто детский. Он

Лишь прикоснулся к хлебу и пропал.

Сюда пришедшему, еще ни разу

Дотронуться не удавалось мне

До чаши той, что поначалу видеть

Меня твоя сестрица научила.

Но был Святой Грааль всегда со мной

И двигался со мной и днем, и ночью.