Полное собрание стихотворений под ред. Фридмана - Константин Батюшков

    ‹1814›

Пленный. Впервые ПРП, ч. 2, стр. 269—272. Печ. по «Опытам», стр. 86—90. О творческой истории стихотворения Пушкин писал: «Лев Васильевич Давыдов в плену у французов говорил одной женщине «Rendez-moi mes frimas» ‹«Верните мне мои морозы»›. Батюшкову это подало мысль написать своего „Пленного“» (П, т. 12, стр. 266). Л. В. Давыдов (1792—1848), брат поэта-партизана Дениса Давыдова, как и Батюшков, был во время заграничного похода русской армии адъютантом генерала Н. Н. Раевского-старшего. Батюшков, познакомившийся с ним еще в 1810 или 1811 г., относил его к числу «храбрейших и лучших из товарищей» (Соч., т. 2, стр. 329).

С полей победы похищенный Один — толпой врагов. По свидетельству Пушкина, эти строки — «любимые стихи» Вяземского (П, т. 12, стр. 265). Последний тоже изобразил плен Давыдова в стихотворении «Русский пленник в стенах Парижа» (1815).  

<О парижских женщинах>

("Пред ними истощает...")

Пред ними истощаетЛюбовь златой колчан.Всё в них обворожает:Походка, легкий стан,Полунагие рукиИ полный неги взор,И уст волшебны звуки,И страстный разговор, —Всё в них очарованье!А ножка... милый друг,Она — харит созданье,Кипридиных подруг.Для ножки сей, о вечны боги,Усейте розами дороги    Иль пухом лебедей!    Сам Фидий перед ней    В восторге утопает,    Поэт — на небесах,    И труженик в слезах    Молитву забывает!

25 апреля 1814

‹О парижских женщинах›. Впервые — «Памятник отечественных муз на 1827 г.», СПб., 1827, стр. 55. Входит в письмо Батюшкова к Дашкову от 25 апреля 1814 г. Сочинено в Париже, куда Батюшков попал при взятии города русской армией в 1814 г. Перед стихами говорится: «Я боюсь вам наскучить моими замечаниями. Но позвольте, мимоходом разумеется, похвалить женщин. Нет, они выше похвал, даже самые прелестницы».

Фидий (р. в начале V в. до н. э. — ум. ок. 432—431 до н. э.) — древнегреческий скульптор.  

Тень друга

("Я берег покидал туманный Альбиона...")

Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;

Luridaque evictos effugit umbra rogos.

Propertius

Я берег покидал туманный Альбиона:Казалось, он в волнах свинцовых утопал.     За кораблем вилася Гальциона,И тихий глас ее пловцов увеселял.         Вечерний ветр, валов плесканье,Однообразный шум, и трепет парусов,     И кормчего на палубе взываньеКо страже, дремлющей под говором валов, —     Всё сладкую задумчивость питало.Как очарованный, у мачты я стоял     И сквозь туман и ночи покрывалоСветила Севера любезного искал.     Вся мысль моя была в воспоминаньеПод небом сладостным отеческой земли,     Но ветров шум и моря колыханьеНа вежды томное забвенье навели.         Мечты сменялися мечтами,И вдруг... то был ли сон?.. предстал товарищ мне,         Погибший в роковом огнеЗавидной смертию, над плейсскими струями.         Но вид не страшен был; чело         Глубоких ран не сохраняло,Как утро майское, веселием цвелоИ всё небесное душе напоминало.«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!Ты ль это? — я вскричал, — о воин вечно милый!Не я ли над твоей безвременной могилой,При страшном зареве Беллониных огней,         Не я ли с верными друзьямиМечом на дереве твой подвиг начерталИ тень в небесную отчизну провождал         С мольбой, рыданьем и слезами?Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!Или протекшее всё было сон, мечтанье;Всё, всё — и бледный труп, могила и обряд,Свершенный дружбою в твое воспоминанье?О! молви слово мне! пускай знакомый звук         Еще мой жадный слух ласкает,Пускай рука моя, о незабвенный друг!         Твою с любовию сжимает...»И я летел к нему... Но горний дух исчезВ бездонной синеве безоблачных небес,Как дым, как метеор, как призрак полуночи,         И сон покинул очи.

Всё спало вкруг меня под кровом тишины.Стихии грозные катилися безмолвны.При свете облаком подернутой луныЧуть веял ветерок, едва сверкали волны,Но сладостный покой бежал моих очей,    И всё душа за призраком летела,Всё гостя горнего остановить хотела:Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!

Июнь 1814  

Тень друга. Впервые — ВЕ, 1816, № 17—18, стр. 3—5. Печ. по «Опытам», стр. 48—51, с учетом правки ст. 44, сделанной Батюшковым при подготовке нового издания книги. Эпиграф — из элегии «Тень Цинтии» римского лирика Проперция (р. ок. 49 — ум. ок. 15 до н. э.). По свидетельству Вяземского, Батюшков «написал эти стихи на корабле, на возвратном пути из Англии в Россию после заключения европейского мира в Париже» (см.: П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. 2. СПб., 1879, стр. 417). Поэт в 1814 г., после заграничного похода русской армии, посетил Лондон и возвратился из Англии на родину через Швецию, достигнув этой страны морским путем. Элегия посвящена памяти безвременно погибшего друга Батюшкова И. А. Петина, см. о нем стр. 283. Пушкин заметил об этой элегии: «Прелесть и совершенство — какая гармония» (П, т. 12, стр. 262).

Альбион — древнее название Англии.

Гальциона — чайка.

Вежды — веки.

Плейсские струи — воды находящейся в Германии реки Плейссы, близ которой был убит Петин.

Беллонины огни — военные огни.

На развалинах замка в Швеции

("Уже светило дня на западе горит...")

Уже светило дня на западе горит      И тихо погрузилось в волны!..Задумчиво луна сквозь тонкий пар глядит      На хляби и брега безмолвны.И всё в глубоком сне поморие кругом.Лишь изредка рыбарь к товарищам взывает,Лишь эхо глас его протяжно повторяет         В безмолвии ночном.

Я здесь, на сих скалах, висящих над водой,      В священном сумраке дубравыЗадумчиво брожу и вижу пред собой      Следы протекших лет и славы:Обломки, грозный вал, поросший злаком ров,Столбы и ветхий мост с чугунными цепями,Твердыни мшистые с гранитными зубцами         И длинный ряд гробов.

Всё тихо: мертвый сон в обители глухой.      Но здесь живет воспоминанье:И путник, опершись на камень гробовой,      Вкушает сладкое мечтанье.Там, там, где вьется плющ по лестнице крутой,И ветр колышет стебль иссохшия полыни,Где месяц осребрил угрюмые твердыни         Над спящею водой, —

Там воин некогда, Одена храбрый внук,      В боях приморских поседелый,Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук,      Броню заветну, меч тяжелыйОн юноше вручил израненной рукой,И громко восклицал, подъяв дрожащи длани:«Тебе он обречен, о бог, властитель брани,         Всегда и всюду твой!

А ты, мой сын, клянись мечом своих отцов      И Гелы клятвою кровавойНа западных струях быть ужасом врагов      Иль пасть, как предки пали, с славой!»И пылкий юноша меч прадедов лобзалИ к персям прижимал родительские длани,И в радости, как конь при звуке новой брани,         Кипел и трепетал.

Война, война врагам отеческой земли! —      Суда наутро восшумели.Запенились моря, и быстры корабли      На крыльях бури полетели!В долинах Нейстрии раздался браней гром,Туманный Альбион из края в край пылает,И Гела день и ночь в Валкалу провождает         Погибших бледный сонм.

Ах, юноша! спеши к отеческим брегам,      Назад лети с добычей бранной;Уж веет кроткий ветр вослед твоим судам,      Герой, победою избранный!Уж скальды пиршество готовят на холмах.Зри: дубы в пламени, в сосудах мед сверкает,И вестник радости отцам провозглашает         Победы на морях.

Здесь, в мирной пристани, с денницей золотой      Тебя невеста ожидает,К тебе, о юноша, слезами и мольбой      Богов на милость преклоняет...Но вот в тумане там, как стая лебедей,Белеют корабли, несомые волнами;О, вей, попутный ветр, вей тихими устами         В ветрила кораблей!

Суда у берегов, на них уже герой      С добычей жен иноплеменных;К нему спешит отец с невестою младой      И лики скальдов вдохновенных.Красавица стоит, безмолвствуя, в слезах,Едва на жениха взглянуть украдкой смеет,Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет,         Как месяц в небесах...

И там, где камней ряд, седым одетый мхом,      Помост обрушенный являет,Повременно сова в безмолвии ночном      Пустыню криком оглашает, —Там чаши радости стучали по столам,Там храбрые кругом с друзьями ликовали,Там скальды пели брань, и персты их летали         По пламенным струнам.

Там пели звук мечей и свист пернатых стрел,      И треск щитов, и гром ударов,Кипящу брань среди опустошенных сел      И грады в зареве пожаров;Там старцы жадный слух склоняли к песне сей,Сосуды полные в десницах их дрожали,И гордые сердца с восторгом вспоминали         О славе юных дней.

Но всё покрыто здесь угрюмой ночи мглой,      Всё время в прах преобратило!Где прежде скальд гремел на арфе золотой,      Там ветер свищет лишь уныло!Где храбрый ликовал с дружиною своей,Где жертвовал вином отцу и богу брани,Там дремлют, притаясь, две трепетные лани         До утренних лучей.

Где ж вы, о сильные, вы, галлов бич и страх,      Земель полнощных исполины,Роальда спутники, на бренных челноках      Протекши дальные пучины?Где вы, отважные толпы богатырей,Вы, дикие сыны и брани и свободы,Возникшие в снегах, средь ужасов природы,         Средь копий, средь мечей?

Погибли сильные! Но странник в сих местах      Не тщетно камни вопрошаетИ руны тайные, преданья на скалах      Угрюмой древности, читает.Оратай ближних сел, склонясь на посох свой,Гласит ему: «Смотри, о сын иноплеменный,Здесь тлеют праотцов останки драгоценны:         Почти их гроб святой!»

Июнь или июль 1814