Полное собрание стихотворений под ред. Фридмана - Константин Батюшков

‹1814›

Элегия из Тибулла («Мессала! Без меня ты мчишься по волнам...»). Вольный перевод 3-й элегии (1-й книги) «Ibitis Aegaeas sine me, Messala, per undas...». Впервые — ПРП, ч. 4, стр. 204—211, с заглавием «Тибуллова элегия (кн. I, эл. 3)». С исправлениями — ССП, ч. 5, стр. 52—57; ВЕ, 1816, № 12, стр. 255—261. Печ. по «Опытам», стр. 19—26, с учетом правки ст. 69 и 108, сделанной Батюшковым при подготовке нового издания книги (ст. 108 был исправлен Батюшковым уже в «Опытах» на листе «Погрешностей и перемен»). Пушкин охарактеризовал стихотворение как «прекрасный перевод» (П, т. 12, стр. 259). Одобрительный отзыв Белинского см.: Б, т. 7, стр. 228 и 230.

Мессала — Марк Валерий Мессала Корвин (64 до н. э. — 9 н. э.) — римский оратор, поэт и государственный деятель, покровитель Тибулла.

Без меня ты мчишься по волнам. В начале элегии рассказывается о том, как в 30 г. до н. э., когда Мессала отправился в Азию, сопровождавший его Тибулл из-за нездоровья остался на острове Корфу.

Феакия — древнее название этого острова.

Миро — благовонное вещество.

Делия. Этим именем Тибулл называл свою возлюбленную Планию.

Фарийские — египетские.

Рало — плуг.

Сидонский багрец — пурпурная краска, производившаяся в финикийском городе Сидоне.

Нард — растение, из которого делали благовонное масло.

Киннамон — ароматическое растение (корица).

Адский пес — Цербер (греч. миф.).

Зеницы — зрачки.

Пряслица — прялка.

Пленный

("В местах, где Рона протекает...")

В местах, где Рона протекает      По бархатным лугам,Где мирт душистый расцветает,      Склонясь к ее водам,Где на горах роскошно зреет      Янтарный виноград,Златый лимон на солнце рдеет      И яворы шумят, —

В часы вечерния прохлады      Любуяся рекой,Стоял, склоня на Рону взгляды      С глубокою тоской,Добыча брани, русский пленный,      Придонских честь сынов,С полей победы похищенный      Один — толпой врагов.

«Шуми, — он пел, — волнами, Рона,      И жатвы орошай,Но плеском волн — родного Дона      Мне шум напоминай!Я в праздности теряю время,      Душою в людстве сир;Мне жизнь — не жизнь, без славы — бремя,      И пуст прекрасный мир!

Весна вокруг живит природу,      Яснеет солнца свет,Всё славит счастье и свободу,      Но мне свободы нет!Шуми, шуми волнами, Рона,      И мне воспоминайНа берегах родного Дона      Отчизны милый край!

Здесь прелесть — сельские девицы!      Их взор огнем горитИ сквозь потупленны ресницы      Мне радости сулит.Какие радости в чужбине?      Они в родных краях;Они цветут в моей пустыне,      И в дебрях, и в снегах.

Отдайте ж мне мою свободу!      Отдайте край отцов,Отчизны вьюги, непогоду,      На родине мой кров,Покрытый в зиму ярким снегом!      Ах! дайте мне коня;Туда помчит он быстрым бегом      И день и ночь меня!

На родину, в сей терем древний,      Где ждет меня красаИ под окном в часы вечерни      Глядит на небеса;О друге тайно помышляет...      Иль робкою рукойКоня ретивого ласкает,      Тебя, соратник мой!

Шуми, шуми волнами, Рона,      И жатвы орошай;Но плеском волн — родного Дона      Мне шум напоминай!О ветры, с полночи летите      От родины моей,Вы, звезды севера, горите      Изгнаннику светлей!»

Так пел наш пленник одинокой      В виду лионских стен,Где юноше судьбой жестокой      Назначен долгий плен.Он пел — у ног сверкала Рона,      В ней месяц трепетал,И на златых верхах Лиона      Луч солнца догорал.

    ‹1814›

Пленный. Впервые ПРП, ч. 2, стр. 269—272. Печ. по «Опытам», стр. 86—90. О творческой истории стихотворения Пушкин писал: «Лев Васильевич Давыдов в плену у французов говорил одной женщине «Rendez-moi mes frimas» ‹«Верните мне мои морозы»›. Батюшкову это подало мысль написать своего „Пленного“» (П, т. 12, стр. 266). Л. В. Давыдов (1792—1848), брат поэта-партизана Дениса Давыдова, как и Батюшков, был во время заграничного похода русской армии адъютантом генерала Н. Н. Раевского-старшего. Батюшков, познакомившийся с ним еще в 1810 или 1811 г., относил его к числу «храбрейших и лучших из товарищей» (Соч., т. 2, стр. 329).

С полей победы похищенный Один — толпой врагов. По свидетельству Пушкина, эти строки — «любимые стихи» Вяземского (П, т. 12, стр. 265). Последний тоже изобразил плен Давыдова в стихотворении «Русский пленник в стенах Парижа» (1815).  

<О парижских женщинах>

("Пред ними истощает...")

Пред ними истощаетЛюбовь златой колчан.Всё в них обворожает:Походка, легкий стан,Полунагие рукиИ полный неги взор,И уст волшебны звуки,И страстный разговор, —Всё в них очарованье!А ножка... милый друг,Она — харит созданье,Кипридиных подруг.Для ножки сей, о вечны боги,Усейте розами дороги    Иль пухом лебедей!    Сам Фидий перед ней    В восторге утопает,    Поэт — на небесах,    И труженик в слезах    Молитву забывает!

25 апреля 1814

‹О парижских женщинах›. Впервые — «Памятник отечественных муз на 1827 г.», СПб., 1827, стр. 55. Входит в письмо Батюшкова к Дашкову от 25 апреля 1814 г. Сочинено в Париже, куда Батюшков попал при взятии города русской армией в 1814 г. Перед стихами говорится: «Я боюсь вам наскучить моими замечаниями. Но позвольте, мимоходом разумеется, похвалить женщин. Нет, они выше похвал, даже самые прелестницы».

Фидий (р. в начале V в. до н. э. — ум. ок. 432—431 до н. э.) — древнегреческий скульптор.  

Тень друга

("Я берег покидал туманный Альбиона...")

Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;

Luridaque evictos effugit umbra rogos.

Propertius

Я берег покидал туманный Альбиона:Казалось, он в волнах свинцовых утопал.     За кораблем вилася Гальциона,И тихий глас ее пловцов увеселял.         Вечерний ветр, валов плесканье,Однообразный шум, и трепет парусов,     И кормчего на палубе взываньеКо страже, дремлющей под говором валов, —     Всё сладкую задумчивость питало.Как очарованный, у мачты я стоял     И сквозь туман и ночи покрывалоСветила Севера любезного искал.     Вся мысль моя была в воспоминаньеПод небом сладостным отеческой земли,     Но ветров шум и моря колыханьеНа вежды томное забвенье навели.         Мечты сменялися мечтами,И вдруг... то был ли сон?.. предстал товарищ мне,         Погибший в роковом огнеЗавидной смертию, над плейсскими струями.         Но вид не страшен был; чело         Глубоких ран не сохраняло,Как утро майское, веселием цвелоИ всё небесное душе напоминало.«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!Ты ль это? — я вскричал, — о воин вечно милый!Не я ли над твоей безвременной могилой,При страшном зареве Беллониных огней,         Не я ли с верными друзьямиМечом на дереве твой подвиг начерталИ тень в небесную отчизну провождал         С мольбой, рыданьем и слезами?Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!Или протекшее всё было сон, мечтанье;Всё, всё — и бледный труп, могила и обряд,Свершенный дружбою в твое воспоминанье?О! молви слово мне! пускай знакомый звук         Еще мой жадный слух ласкает,Пускай рука моя, о незабвенный друг!         Твою с любовию сжимает...»И я летел к нему... Но горний дух исчезВ бездонной синеве безоблачных небес,Как дым, как метеор, как призрак полуночи,         И сон покинул очи.

Всё спало вкруг меня под кровом тишины.Стихии грозные катилися безмолвны.При свете облаком подернутой луныЧуть веял ветерок, едва сверкали волны,Но сладостный покой бежал моих очей,    И всё душа за призраком летела,Всё гостя горнего остановить хотела:Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!

Июнь 1814