Богиня на кухне - Софи Кинселла

Натаниель провел пальцем по моей спине, нарисовал на ней круг.

– Шесть минут – это не секс, – услышала я, закрывая слипающиеся глаза. – Шесть минут – это яйцо вкрутую сварить.

Когда я проснулась, малинник уже частично оказался в тени. Натаниель выбрался из-под меня, соорудил мне подушку из моей собственной, помятой и заляпанной малиновым соком юбки, натянул джинсы и сходил в дом за пивом. Я села, покрутила головой, прогоняя остатки сна, и посмотрела на него. Опершись спиной на дерево, он пил из горлышка.

– Лентяй, – сказала я. – А Гейгеры думают, что ты горошек подвязываешь.

Он повернулся ко мне и усмехнулся.

– Хорошо спалось?

– Сколько я продрыхла? – Я поднесла руку к волосам, извлекла из них камешек. Какое дурацкое состояние…

– Пару часов. Хочешь? – Он указал на бутылку. – Холодное.

Я встала, отряхнулась, надела юбку и бюстгальтер – кто скажет, что я не соблюдаю приличий? – и переместилась на траву к Натаниелю. Он вручил мне бутылку, и я сделала осторожный глоток. В жизни не пила пива. Холодное, пенистое… Ничего вкуснее мне пробовать не доводилось.

Я прислонилась спиной к стволу дерева. Трава приятно холодила босые ноги.

– Господи, я такая… – Я вяло подняла руку – и снова уронила ее на землю.

– Ты не такая дерганая, как раньше, – заметил Натаниель. – Помнишь, как подскакивала на целый фут, когда я с тобой заговаривал?

– Я не подскакивала!

– Еще как подскакивала. – Он кивнул. – Как кролик.

– Ты же меня барсуком обозвал.

– Ты – редкая порода. Помесь кролика с барсуком. – Он ухмыльнулся и глотнул пива. Некоторое время мы молчали. Я лениво следила за крошечным самолетом, оставлявшим на небе белый след.

– Матушка тоже считает, что ты меняешься. – Натаниель метнул в мою сторону испытующий взгляд. – Она говорит, что те, от кого ты убежала… или от чего… в общем, они тебя больше не пугают.

Он явно ждал ответа, но я промолчала. Мне вспомнилась Айрис и наш с ней вчерашний разговор. Как она позволила мне выплеснуть на нее все раздражение, все страхи. Можно подумать, ей своих забот мало.

– У тебя замечательная мама, – наконец проговорила я.

– А то.

Я поставила бутылку, вытянулась на траве и уставилась в голубое небо. Пахло землей, трава щекотала ухо, где-то поблизости стрекотал кузнечик.

Да, я изменилась. Я сама это чувствовала. Стала… более смирной, что ли.

– А кем бы ты был? – поинтересовалась я, теребя травинку. – Если бы тебе пришлось убегать, менять свою жизнь?

Натаниель ответил не сразу, поглядел сквозь бутылочное стекло на сад.

– Собой, наверное. – Он пожал плечами. – Я вполне доволен тем, кто я есть. Мне нравится жить там, где я живу. Нравится делать то, что я делаю.

Я перекатилась на живот, прищурившись взглянула на него.

– Но наверняка есть что-то, чем бы ты хотел заниматься. Ведь о чем-то ты мечтаешь?

Он с улыбкой покачал головой.

– Я занимаюсь тем, что мне нравится.

Внезапно я вспомнила свою беседу с Триш и резко села.

– А как насчет питомника, который ты хотел организовать?

На лице Натаниеля отразилось замешательство.

– Откуда ты…

– Триш рассказала мне сегодня утром. По ее словам, ты подготовил бизнес-план. А потом забросил эту идею.

Он отвернулся – возможно, для того, чтобы я не увидела его лица.

– Это была всего лишь идея, – глухо сказал он.

– Ты отказался от нее ради мамы? Чтобы сохранить пабы?

– Может быть. – Он дотянулся до нижней ветки дерева и принялся ощипывать с нее листву. – Все меняется.

Но тебе в самом деле нравится эта работа? – Я подалась вперед, словно пытаясь прочитать выражение его лица. – Ты же сам говорил, что ты не бармен, а садовник.

– Что значит «нравится» ? – В голосе Натаниеля вдруг зазвенел металл. – Это семейный бизнес. Кто-то должен им управлять.

– Но почему именно ты? – не отступалась я. – Почему не твой брат?

– Он… другой. У него свои дела.

– А у тебя разве нет?

– У меня обязанности. – Он нахмурился. – Матушка…

– Твоя матушка была бы только рада, займись ты, чем тебе хочется, Я знаю. Ей нужно, чтобы ты был счастлив, а не чтобы жертвовал собой ради нее.

– Я и так счастлив. С чего ты взяла…

– Но ты бы мог быть счастливее.

Наступила пауза. Натаниель смотрел в сторону, его плечи согнулись, будто он старался защититься от моих слов.

– Тебе никогда не хотелось избавиться от обязанностей? – Я широко развела руки. – Просто выйти в мир и посмотреть, как там…

– Ты так и поступила? – спросил он, резко оборачиваясь, уже не пытаясь скрыть раздражение.

Я помедлила.

– Мы говорим не обо мне, – сказала я с запинкой. – Мы говорим о тебе.

– Саманта… – Он потер лоб, вздохнул. – Я знаю, ты не хочешь вспоминать прошлое. Но скажи мне, пожалуйста, одну вещь. Всего одну. И не обманывай.

Признаться, я забеспокоилась. Что он собирается спросить?

– Попробую, – сказала я. – Ну? Натаниель посмотрел мне в глаза, набрал полную грудь воздуха.

– У тебя есть дети? – выпалил он.

Я изумилась настолько, что онемела. Он решил, что у меня есть дети? Сдавленный смех вырвался на волю прежде, чем я успела его сдержать.

– Нет. У меня нет детей. Ты что, подумал, что я оставила в прошлой жизни пять голодных ртов?

– Не знаю. – Он снова нахмурился, покачал головой. – А почему нет?

– Неужели я… похожа на мать пятерых детей? – В моем голосе было столько праведного возмущения, что Натаниель тоже рассмеялся.

– Ну, не пятерых…

– Что ты имеешь в виду, негодяй? – Я собиралась кинуть в него его же футболкой, но тут воздух прорезал женский голос.

– Саманта?

Триш! Из дома! Они вернулись? Мы с Натаниелем недоверчиво уставились друг на друга.

– Саманта-а! Вы снаружи?

Черт! Мой взгляд заметался по саду. Я почти голая, не считая юбки и бюстгальтера, вся в пыли и в пятнах от ягод. Натаниель немногим лучше. На нем, по крайней мере, джинсы.

– Скорее! Моя одежда! – прошипела я, вскакивая.

– А где она? – спросил Натаниель, оглядываясь.

– Не знаю! – Меня скрутил внезапный приступ истерического хохота. – Нас таки поймали!

– Саманта! – Я услышала, как открывается дверь веранды.

– Черт! – пискнула я. – Она идет сюда!

Ладно. – Натаниель вытащил из куста малины свою футболку, надел ее и сразу приобрел благопристойный вид. – Я их отвлеку. А ты проберешься за кустами, войдешь через кухню, поднимешься наверх и переоденешься. Идет?

– Идет, – выдохнула я. – А что мы им скажем?

– Что скажем? – Он сделал вид, что напряженно думает. – Что мы не валялись на земле и не брали пиво из холодильника.

– Отличный план, – хихикнула я.

– Давай шустрей, Пыльный Кролик. – Он поцеловал меня, и я шмыгнула через лужайку под спасительную сень огромного рододендрона.

Держась все время в тени, стараясь не слишком шуметь, я пробиралась среди кустов. Земля холодила босые ноги; я наступила на острый камешек, но сумела не вскрикнуть. Я чувствовала себя десятилетней девочкой, играющей в индейцев и ковбоев; во всяком случае, смесь ужаса и восторга в душе точно была той же самой.

Ярдах в десяти от дома я затаилась. Минуту-другую спустя показался Натаниель: он вел Гейгеров через лужайку в сторону пруда.

– Кажется, у нас завелась милдью, – говорил он. – Я решил, что вы должны это увидеть.

Я дождалась, пока они отойдут, затем опрометью кинулась к веранде, влетела в дом и устремилась наверх. У себя в комнате я закрыла дверь на щеколду, потом рухнула на кровать; меня так и подмывало расхохотаться – над собой, над всем случившимся, над этим невероятным стечением обстоятельств. Наконец я поднялась и выглянула в окно. Гейгеры стояли у пруда, а Натаниель что-то им показывал, тыча палкой. Я юркнула в ванную, включила на полную мощность душ и понежилась под ним секунд тридцать. Затем надела чистое белье, джинсы и скромный топ с длинными рукавами. Даже мазнула по губам помадой. Обула сандалии, спустилась по лестнице и вышла в сад.

Натаниель и Гейгеры уже возвращались. Каблуки Триш глубоко вдавливались в почву; и она, и Эдди выглядели недовольными.

– Добрый день, – поздоровалась я, когда они приблизились.

– А, это вы, – проговорил Натаниель. – Я вас целый день не видел.

– Изучала кулинарные рецепты, – отозвалась я и повернулась к Триш. – Как съездили, миссис Гейгер?

Слишком поздно я заметила жест Натаниеля, приложившего палец к губам за спинами Гейгеров.

– Спасибо за заботу, Саманта. – Триш затянулась сигаретой. – Я бы не хотела вспоминать.

Эдди то ли фыркнул, то ли кашлянул.

– Никак не угомонишься, да? Я ведь только…

– Важно, не что ты сказал, а как! – Триш мгновенно перешла на крик. – Мне иногда кажется, что единственная радость в твоей жизни – это изводить меня!

Эдди молча развернулся и зашагал к дому, не замечая, что панама сидит набекрень.