Обращение Апостола Муравьёва - Аркадий Маргулис

Апостол думал изо всех сил. Прошедшая никчёмная жизнь мелькала чёрно-белыми всполохами. Он начинал понимать, что именно тормозило его, мешая подняться выше болотной осоки. Фон! Беспросветный серый фон, выгодно оттеняющий, позволяющий всякий раз возвыситься над толпой. Попранные кумиры добросовестно никли перед смыслом Бытия. Клавдий Антонович Пересунько, Арсен Ашотович Габриелян, Евгений Владиславович Кутовой – все они оказались преданы в столкновении противоречивых чувств. Очередное увлечение Апостола, а с ним и вскрывшийся талант неизменно оказывались бесцельными. За что бы ни брался – в итоге всплывал безнадёжный природный казус. Человек без цели, с одними ориентирами.

Марат с ужасом увидел себя шестидесятилетним, на корточках, с папироской и последним блеском в глазах – среди пацанов, внимавших старому вору в законе, отдавшему тюрьме и тюремной братве жизнь. О том мечтал? О таком ли предназначении? Несчастный младенец, возомнивший себя мудрецом, но запутавшийся в трёх буквах Книги.

Словно в подтверждение тяжких мыслей, послышался голос священника:

– Есть люди, обладающие безграничным потенциалом. Из них получаются превосходные начальники, политики, солдаты, любовники, друзья и даже враги. Да, сын мой, враг тоже может быть превосходным. Но вот печально: подобным людям нечего достигать, у них отсутствует смысл жизни. Отсутствует цель. Став прекрасным любовником, такой абсолют осчастливит на короткое время несколько женщин, но остаток жизни проведёт, играя в домино в городском парке. Рассказывая глухим старичкам о прошлых, никому не интересных подвигах. У тебя есть ответ на мой вопрос?!

– Я пуст, батюшка… И глуп…

– Человеческий сосуд никогда не бывает пуст, ведь в нём заключена душа. Каждая душа – это отдельный мир. Просто ты привык мыслить стереотипами, и не готов выйти наружу, за грани своего воззрения.

– То есть за грани разума? – уточнил для себя Марат.

– Да, сын мой, можно сказать так. Если напряжённо смотреть вперёд, никогда не увидеть, что творится наверху. После того, как Адам поименовал животных, он должен был воздать хвалу Господу, произнеся его имя.

– У Него есть имя?!

– Назвать имя Божье означает воскликнуть Аллилуйя – я верую, воздать ему хвалу, восславить во всеуслышание! Обычно, когда человек получает подарок ко дню рождения, всегда благодарит дарящего. Адам благословлён миссией на дарение имён, потому что был гениален. Попробуй дать имя чему-то, у чего имени да сих пор нет, – отец Серафим достал из внутреннего кармана пиджака небольшой резиновый шарик, покрытый длинными мягкими шипами, – что это?

– Резиновый шарик с шипами.

– Превосходно, но твои слова лишь простая констатация факта, выйди за рамки разума, подари предмету настоящее имя.

– Кругляк-мягкошип, – пожал плечами Марат.

– Пусть так, но даже теперь ты использовал уже известные миру понятия «мягкий», «шип», «круглый». Видишь, насколько сложная это работа – творить имена и понятия. Если нечто подобное, но живое, ты увидел в моих руках, смог бы назвать его ежом? Какой великий смысл заключён в двух звуков, произносимых последовательно: «ё» и «ж»? Никакого. Вдумайся в слово «Ёж»? Дать имя, не просто произнести звук. Сие есть рождение сути, отождествление, дарение бытия. Адам по своей воле обязан был назвать имя Бога, но не сделал этого.

– Что-то мешало? – спросил Апостол.

– Животные в Раю умели говорить, им необходим был пастух, лидер. Единственный, кто станет над ними. Кто направит.

– Пастух и его стадо?

– Именно так. Как Господь Иисус Христос и люди, – ответил служитель Божий.

– Неизменный принцип ведущего и ведомого? Энергия и движение? Священник и паства? – спросил Марат.

– Да, так, – согласился отец Серафим, глаза его блестели острее Иркутской слюды.

– Верующий человек и человек без веры?

– Бог, – произнёс святой отец, пропустив вопрос, – привёл животных к Адаму. Называя их имена, первый человек дарил им личности. Пусть они говорили на разных языках, но какой громкий призыв прозвучал бы, произнеси они вслед за своим пастырем имя Божье! О! То был бы вселенский гимн «Аллилуйя»!

– Святой отец, – едва выговорил Апостол, и трудно добавил: – батюшка…

– Слушаю, сын мой…

– Прости моё невежество, но первый грех? Он в том, что человек не назвал имя Божье?

– Думай… Крепко думай, завтра приду напоследок.

Апостол, как оглашённый, вскочил со шконки:

– Почему, святой отец? Я сказал кощунство?

– Нет, – успокоил его священник, – завтра истечёт твой срок одиночного заключения. Место указали на территории тюрьмы под церквушку. Наверняка, ты слышал, её построили. Радость! Сегодня с Божьей помощью освятим, а завтра, если воля пребудет, явишься в Божий дом. Там и встретимся.

Апостол остался. Скупой свет из зарешёченного окна нехотя смешивался с мраком, порождая сумеречные светотени. В воображении ангелы обрели противоречивые личины. Светлую – невысокий человек со свежим лицом, редкими волосами и белёсой бородкой. Тёмную – сухопарый старец с лицом, перечёркнутым бороздами морщин.

Чтобы немного успокоиться, Марат открыл книгу. Действительно, странно, что хорошо и загадочно. В первый день «… сказал Бог: да будет свет. И стал свет… И увидел Бог свет, что он хорош…». Во второй день «… назвал Бог сушу землёю, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо». На третий день «… произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду её, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что это хорошо». В день четвёртый «… создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днём, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды; и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днём и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо». В пятый день «… сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду её. И увидел Бог, что это хорошо». Шестого дня «… сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их… И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой». До сих пор всё шло хорошо. Что же случилось? Настал день седьмой, когда Бог отдыхал от трудов праведных, затем создал Рай. Дальше стало иначе, не так. «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему…»

Прав отец Серафим: произошло нечто, вставшее для Творца усомнением. Осознав это, арестант уснул.

Глава 12. Ступени. Оплошные пристрасти

Деньги должны выполнять детородную функцию – воспроизводить деньги, иначе они, упрятанные в укромное местечко, начнут иссякать. На достигнутом пике расходов человеку трудно терять приобретённые блага. Но деньги не водопад, бьющий из ледника. Скорее низинное озеро. Если постоянно вычерпывать воду, не пополняя, оно обмелеет до дна. Исподволь или быстро.

Участие Марата в воспитании дочерей прежде прочего включало финансовое обеспечение. Встречаясь за «семейным ужином», так и не ставшим вожделенной традицией Галимы, обменивались отжившими новостями. Удивительно, как быстро росли дети, как легко тратили и как стремительно отдалялись. Апостол жил в другом мире, всё глубже погружаясь в себя. Но и в себе чувствовал неуют. Ни узы семьи, ни расположение Ворона, ни элитный дом на Воздвиженке, обнесённый неприступным забором, ни приисковое золото, частью обращённое в номинальную «зелень», не могли заполнить обременительной бездны.

Случилось, Ворон пригласил Апостола на вернисаж известного в Киеве художника, своего приятеля. Фамилии Апостол не помнил, и работ не видел. Помнил лишь, что происхождением он – еврей. Ворон искренне считал себя спасителем киевской межпухи. Много, наверное, надо совершить, чтобы оправдать эту роль. Муравьев и сам ощущал раздражение против вскипавшей в обществе ненависти, когда виновники бедствий оговаривают невиновных, натравливая на них злобу и недовольство прочих. В такие минуты в душе Апостола бунтовала струна беспристрастия, и он в лоб парировал напрасные выпады: «Осточертело. Одна и та же дурь. Вам что, евреи в суп нассали?». У оппонентов находился дешёвый аргумент: «Поили, кормили, образование дали, а они сбежали за куском колбасы».

Жил Ворон строго по воровским «понятиям», на окраине города в мрачноватом доме сталинской постройки. Вокруг изолированной квартиры Ворона доживали неплодовитые «коммуналки». Соседи, пусть и пьянь, но тихо.

Любезными вечерами посиживал Апостол у Ворона на кухне, на усохшем, крашеном-перекрашенном табурете, смотрел и диву давался. Забежит босота, поклонится вору в пояс, выпьет похмелую рюмку, зажуёт тюлькой-ломтиком – и с глаз долой, пробормотав благодарность.