Солдат - Василий Сахаров

— Если честно, то я была в здании Генштаба, когда ваш командир проходил через КПП, и представлялся дежурному офицеру. Мне подумалось, что было бы неплохо взять интервью у самого настоящего бойца с передовой линии.

— И столкновение на улице, где прохожих раз-два и обчелся, не случайность?

— Конечно, мне ведь надо было как-то разговорить такого сурового сержанта как вы, — она мило улыбнулась, и я понял, в чем ее основной козырь. Невозможно злиться или обижаться на женщину с такой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. — Так как насчет интервью?

— Я не против, Марина, вот только без разрешения своего комбата я этого сделать не могу.

— Очень жаль, а я так хотела расспросить вас про ваши подвиги.

— Эх, были бы подвиги, а так, самым обычным стрелком служу, и каждый день под ремень, то караул, то наряд, то работы по обустройству лагеря. Никаких подвигов, а про романтику, и говорить не приходится.

— Странно, а я слышала, что совсем недавно ваш батальон принимал участие в высадке на турецкий берег.

— Не знаю, может быть это кто-то другой, морпехи например или разведка.

— Видимо, действительно, разговора у нас не получится, — она покопалась в своей сумочке и показательно отключила небольшой диктофон, который писал весь наш разговор. — Может быть, без записи что-то расскажешь?

— Нет, Марина, только с разрешения комбата. Вот собирайтесь и к нам в гости приезжайте. Будем вам очень рады, и если получите разрешение командования, все расскажем и ничего не утаим.

— Я подумаю.

Алексеева собралась уходить и уже развернулась ко мне спиной, когда мне в голову пришла одна идея, и я окликнул ее.

— Марина, подождите.

— Да? — она красиво, как профессиональная танцовщица, одним слитным движением повернулась ко мне, ее сарафан от этого всколыхнулся и на миг обнажил красивые длинные ноги.

— Можно просьбу?

— Смотря какую.

— Каждый день с девяти до десяти вечера у вас музыкальная передача по заявкам радиослушателей идет. Нельзя ли заказать голосовое послание и песню?

Она снова улыбнулась:

— Вот видишь, на мою просьбу не реагируешь, а сам просишь. Нехорошо так поступать, тем более с женщиной.

— А я человек подневольный, не все от меня зависит.

— Ладно, давай, но у нас коротко, не более трех предложений, — она вновь достала диктофон и нажала на кнопку «Rec». — Говори.

Я знал, что Марьяна, оставшаяся в Трабзоне, каждый вечер слушает эту музыкальную передачу из Краснодара, и надеялся, что мое послание найдет ее. Нужно было сказать что-то успокаивающее, и желательно, чтоб я сволочью не выглядел. Прокашлялся и произнес:

— Здравствуй Мара, это Саша Мечников. Не смог я с тобой рядом остаться, и как бы мне того не хотелось, но мы не можем быть вместе, и пока, обстоятельства сильней нас. Прости и прощай!

Журналистка выключила запись, и достала блокнотик в шикарном бархатном чехольчике:

— Песню какую заказать хочешь?

— На ваш выбор, но что-нибудь трогательное, про любовь и про расставание.

— Кому адресовано послание?

— Марьяне из города Трабзон, от сержанта гвардии Александра Мечникова.

Услышав про Трабзон, Алексеева напряглась, хотела вновь атаковать меня вопросами, но на мое счастье появился Черепанов, и без всяких разговоров запрыгнул в машину. Я последовал за ним, и мне вслед донеслись слова журналистки:

— Теперь я точно приеду, Александр Мечников, и ты от моих вопросов никуда не денешься.

Шутливо козырнув, из уже тронувшейся машины, ответил:

— Вас понял. Все исполню, за все отвечу, но только по приказу. Честь имею!

Глава 20

Кубанская Конфедерация. Новороссийск. 19.07.2059

За время моего отсутствия в расположении родного батальона, в лагере многое изменилось. Во-первых, все подъезды к пансионату, где мы базировались, были перегорожены блокпостами, окопами, дотами и завалами из строительного мусора. В совокупности получилось, вполне неплохое укрепление, ничего долговременного, но и с наскока не взять. Во-вторых, пляж, где мы в прошлом году так любили загорать, был абсолютно безлюден, и украшен двумя деревянными табличками. На одной, ближней к лагерю и линии окопов, идущих по берегу, было написано: «Осторожно, мины!» На другой табличке, метра через три, поближе к воде: «Сказано же, что мины. Назад!», понизу подпись: «прапорщик Тукаев». И в третьих, в самом лагере были посторонние, полсотни молодых черноголовых и смуглых «индейцев» с Кавказа, которые с утра и до самой поздней ночи, под руководством наших инструкторов, занимались боевой подготовкой.

Как мне рассказали парни из моей тройки, горцы собрали почти полторы тысячи парней из молодняка, от пятнадцати до семнадцати лет, и по договоренности с Симаковым, группами по полсотни человек, распихали их по нашим самым боеспособным подразделениям. Здесь, вдали от дома, они постигали военную науку, и готовились в начале осени вернуться домой. Положение кавказцев день ото дня становилось все хуже, их еще неокрепший Союз трещал по швам, и под напорам южан из Халифата, они постоянно отступали и сдавали свои населенные пункты один за другим. Горцы не могли выделить бойцов, которые будут заниматься тренировкой подрастающего поколения, и самое главное, не имели для этого никакой материальной базы. Вот и приходилось, за счет нашей казны и на нашей территории, готовить для них пополнение.

Впрочем, тренирующийся горский молодняк, видел я не часто, они все время пропадали на полигоне, оборудованном за лагерем, а я находился на базе и занимался сортировкой информационного пласта из флэшек, прикупленных у компьютерного фаната Эдика. Однако один кавказец все же привлек мое внимание. Это был их наставник, контролирующий обучение своих питомцев, алим, что значит ученый, Иман Гойгов, старый и седовласый, но все еще крепкий высокорослый горец, лет около семидесяти, который, наверняка, очень хорошо помнил времена до пришествия чумы.

Жил он в отдельной комнате пансионата, и день этого старика начинался каждый раз одинаково, по пояс голый он выходил в лес, делал трехкилометровую пробежку, и после этого присоединялся к утренней зарядке своих воспитанников. Потом, в неизменной высокой папахе, в черной одежде, состоящей из рубахи и брюк, и таких же черных, мягких кожаных сапог, появлялся в лагере, где завтракал вместе со всеми. После чего уточнял у наших инструкторов план занятий на день, что-то одобрял, что-то переиначивал, и после этого, отправлялся на полуразрушенный каменный мол, вдававшийся в море, и до полудня сидел там в одиночестве. Вроде как, размышлял о вечном. Своеобразный человек, который чем-то запал в голову, и чем дольше он находился рядом, тем больше он беспокоил меня, и я никак не мог понять почему. Так продолжалось неделю, пока, совершенно случайно, я не увидел, как он проводит со своими пареньками ежевечерние занятия по рукопашному бою.

«Олег, — мелькнула в голове мысль, — этот самый старик, двигается точно так же, как и верный наемник Кары, который одолел меня в Пазаре, смог от пули уйти и спасти своего вожака». Присмотрелся к дедушке Иману поближе, и заметил, что общие у них с Олегом не только движения и ухватки, но и слова, и жесты, и даже манера сидеть у костра. Странно это? Еще как странно, и я, переговорив с командиром роты, решил обратиться прямиком к Еременко. Не откладывая дела в долгий ящик, прямо с утреннего построения, направился к комбату, и рассказал ему все как есть. Еременко, что характерно, ничуть не удивился, видимо что-то знал об этом старике, и только сказал, что ничего странного в этом нет, а мне надо переговорить со стариком, и я все узнаю сам. В связи с чем, он дал мне один выходной день, и разрешил взять свой спиннинг.

Намек про спиннинг был понят и, взяв рыболовные снасти, я отправился вслед за Гойговым на мол. Старик без движения сидел на раскладном стуле, и смотрел на море. Прямо, блин, Хемингуэй в кавказском варианте. Я примостился в метре от старейшины и начал готовить спиннинг. В это время он заговорил и с неистребимым кавказским акцентом спросил:

— Тебя ведь, Саша зовут?

— Да, — я повернулся к нему.

— Я заметил, что ты всю неделю наблюдаешь за мной. Что-то не так? — старик был невозмутим как скала, даже не повернул ко мне свою голову, и все так же продолжал наблюдать за морем.

— Вы напоминаете мне одного из моих знакомых.

— Кого же? — старейшина соизволил обернуться и посмотреть на меня.

— У наемника Бурова, по прозвищу Кара, есть один боец, Олегом зовут, фамилию не знаю, клички или позывного нет.

— Угу, — только и пробурчал он.

— И что, это все, что вы хотите мне сказать?

— А я тебе ничего и не должен говорить, парень. Я узнал, что хотел, и меня твое объяснение полностью устроило.

— Но ответа не получил я.

— Ха, — ухмыльнувшись в бороду, старейшина еле слышно засмеялся и сказал: — Ты не задал вопроса, Саша, а потому и не получил ответа.