Солдат - Василий Сахаров

Василий Сахаров

Солдат

Пролог

Северный Кавказ. Станица Зольская. 05.05.2060

Патронов оставалось два рожка, гранат нет, поддержки нет, тяжелое вооружение еще в прошлых боях потеряли и, походу, приходит нашему славному гвардейскому батальону, полный пендык. Сейчас «индейцы» перекурят, анаша их торкнет, они насваем сверху закинутся, подтянут минометы, накроют нас огнем, а потом пройдут поверх наших окопов и добьют выживших.

Мля, говорил мне поселковый староста, сиди в родном лесу и не вылезай в большой мир, так нет же, на романтику и приключения меня, долбоноса лесного, потянуло, сбежал из родного села и в армию ушел. Тогда мне казалось, что все замечательно, в один из лучших отрядов во всем нашем государстве попал. Да, уж, теперь-то я понимаю, что «попал» реально.

Из блиндажа до меня донесся рев нашего комбата, полковника Еременко, который в очередной раз по рации общался со штабом нашего экспедиционного корпуса:

— Пидары! Суки! Попомните мое слово, если я выживу, лично вас, тварей, кончу! Ушлепки! — на некоторое время его голос стих, но не надолго: — Чего ты меня лечишь, ге-не-рал сраный? Какая нахер позиция, какие фланги? Я тебе нормальным русским языком говорю, что ни справа, ни слева, на несколько километров никого вокруг нет, и мы здесь одни остались. Ты нас подставил, скотина! Да, пошел ты, мудак!

Еременко, как никогда похожий на медведя, огромный, здоровый мужик под два метра ростом, всклокоченный, в не застегнутой разгрузке, с АКМом в правой руке, вылетел из блиндажа и присел на пустой ящик рядом с входом.

— Козлы! — выдохнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ненавижу! — после этих слов комбат достал из нарукавного кармашка камка смятую пачку сигарет без фильтра, вынул одну скомканную белую бумажную палочку и обратился ко мне: — Саня, дай прикурить.

Приподнявшись, я перекинул ему коробок спичек и спросил:

— Что, Иваныч, плохо наше дело? — я был фамильярен с полковником, но сейчас, это не играло никакой роли.

Полковник прикурил, затянулся во всю мощь своих сильных легких, с наслаждением выдохнул и ответил:

— Да, Санек, дела наши не слишком хороши, но мы ведь, гвардия, и значит, будем стоять насмерть, чтоб им всем пусто было. Ты как, готов к подвигу?

— Ага, — только и ответил я, поскольку ничего иного мне на ум не пришло.

— Вот и правильно, — вновь затягиваясь сигареткой, философски заметил Еременко. — Пройдись по окопам, сержант, посмотри, сколько наших бойцов в живых осталось.

— Это я и так знаю, после крайней атаки считал, сорок два солдата и два сержанта.

— А кто второй сержант?

— Исмаил-ага.

Еременко швырнул бычок сигареты в стенку траншеи, и он, ударившись об земляной откос, сыпанул искрами и упал ему под ноги. Комбат тоскливо вздохнул, и сказал:

— Получается, Сашко, что ты теперь мой зам.

— Это так важно, командир?

— Командная цепь всегда важна, — он приподнялся, выглянул из нашего укрытия, и добавил: — Все, сержант, «индейцы» минометы на высотку вытягивают, у нас есть еще десять минут.

— Десять минут, — я в задумчивости посмотрел на небо, — это неплохо.

Комбат прикурил еще одну сигаретку, сплюнул с губы прилипший табак, и вслед за мной, задумчиво посмотрел на синее небо, которому было безразлично, сдохнем мы сегодня здесь или останемся жить. Затянувшись сигаретным дымком, он спросил:

— Что думаешь, сержант, есть там наверху кто-то, кто примет наши души в некий рай?

— Без понятия, Иваныч, никогда всерьез не размышлял над этой темой.

— Ну, да, конечно, ты молодой еще, — он усмехнулся и спросил: — А помнишь, как ты к нам попал?

— Это да, помню, — улыбка растянула мои пересохшие губы, — такое надолго запоминается.

— Хорошее время было.

Отвечать Еременко я не стал, нам стало не до того. В воздухе противно завыли мины, мы спрятались в блиндаж, а смертоносный груз, посылаемый «индейцами», падал на наши позиции и перепахивал землю. В блиндаже нас сидело трое: комбат, связист Костик Свиридов и я. Мы надеялись, что сможем переждать в укрытии время огневого налета, а после этого принять бой с «индейцами», еще какое-то время подергаться, но надежды наши не оправдались. В хлипкие перекрытия блиндажа сверху ударила начиненная взрывчаткой мина, и последнее, что я почувствовал в тот день, была непомерная тяжесть земли, обрушившейся на мою спину.

Глава 1

Кубанская Конфедерация. Поселок Лесной. 16.11.2056

Бежал я долго, и легкие уже отказывались прогонять через себя воздух, лицо было исцарапано ветками, а полушубок измазан в болотной грязи и изорван сразу в нескольких местах. Хотелось упасть на покрытую первым снежком землю, ухватить эту прохладу в ладони и размазать эту смесь по голове, хотя бы таким способом, остудить горящее от прилившей к щекам крови, красное лицо. Нет, останавливаться было нельзя и, превозмогая себе, пересиливая слабость тела, я заставлял себя раз за разом переставлять ноги и бежать.

Позавчера мне исполнилось семнадцать лет и, по меркам родного государства, я стал совершеннолетним. Празднование этого события у меня, сироты, пять лет назад оставшегося без родителей, и проживающего на попечении общины, в батраках у старосты, прошло вполне обычно: распитие самогона на конюшне с товарищами, такими же, как и я, временно подневольными работягами, и здоровый сон. В общем, день как день и прошел он вполне предсказуемо. Мой последний день в родном поселке Лесном, который расположился в лесах неподалеку от хребта Пшаф с одной стороны и городом Горячий Ключ с другой.

Ситуация вышла из под контроля в районе полуночи, когда ко мне в каморку проникла Верка, младшая дочка старосты, крепкая двадцатилетняя деваха, весьма разгульного образа жизни, которую батя никак не мог пристроить замуж. Не сказать, чтоб она была страшненькая или имела какой-то физический недостаток, врать не буду. На вид, Верка вполне нормальная и довольно симпатичная девушка, вот только мужиков любила сверх всякой меры и, наверное, не было в нашем поселке такого представителя сильного пола, с которым бы не провела развеселая старостина дочка ночь. Хм, видать, пришла и моя очередь.

Не зажигая восковой свечи, стоящей в изголовье моего топчанчика, Верка скинула с себя шерстяное платье и залезла ко мне под одеяло. Тело ее было жарким, хотелось обхватить его руками и мять, прикасаться ладонями ко всем манящим выпуклостям, но было как-то боязно. Впрочем, девушка полностью взяла инициативу в свои руки, и у нас все сладилось очень даже удачно, три раза подряд.

Уснули мы в обнимку, а когда рано утром я проснулся, то обнаружил, что надо мной нависают четыре бородатых лица. Одно лицо принадлежало старосте Никите, крепкому дядя с мощными кулаками, местному корольку, а три других, его амбалистым сыновьям: Семену, Игнату и Петру.

— Вставай, зятек, — староста ласково, как родному, улыбнулся мне, и в усмешке обнажил свои желтые прокуренные зубы.

Мне стало не по себе от таких слов, и я оглянулся на Верку, которая показала из под одеяла свою сонную растрепанную мордашку и недоуменно разглядывала отца с братьями.

— Чего это, сразу зять? — попробовал я отмазаться. — Дядя Никита, что за дела? Ты ведь знаешь, я теперь свободен и сам определяю, что мне делать и куда идти? Какой зятек? Ничего не знаю.

— Ах, ты, курвец, — улыбка не покинула старосту и стала еще шире, — мою девочку, цветок нераспустившийся, совратил, а теперь в кусты? Нехорошо так поступать, Сашко, неправильно. Придется тебе на моей дочке жениться. Ты не переживай, свадьбу в три дня сыграем, дом вам выделю, хозяйство какое-никакое, коровку, свинок, и станешь ты справным крестьянином, честным жителем Лесного.

— А если я не соглашусь?

— Тогда назовем тебя насильником и кастрируем, все по закону.

— Папаня, — вклинилась в разговор Верка, — а чего это вы здесь? — как сытая кошка она потянулась всем своим дебелым телом, и ее горячее бедро коснулось моего.

— Да, вот, доча, замуж за Сашку Грамотея тебя выдать хочу. Ты не против?

Верка повернулась ко мне, окинула оценивающим взглядом и, своими словами, подписала мой приговор:

— Нет, не против, справный мужик и мужем хорошим будет. Молод еще, конечно, но это еще и лучше.

— Ну, — староста встал с табуретки, на которой сидел, — раз все согласны, счастья и любви вам, дети мои. Благословляю вас. Совет и любовь, как говорится.

Никита и его сыновья покинули мою комнатку, а я задумался. Да, хитер староста, одним махом два дела делает, дочку беспутную пристраивает и меня, единственного грамотного человека из молодежи, кто в поселке живет, на землю сажает. Зря я с ним на прошлой неделе разговор завел, что в город уйти хочу, ой, зря. Оно-то, конечно, жениться я не против, и хозяйство завести, и дом, и детишки чтоб были, психология деревенская во мне крепкие корни пустила, но в семнадцать лет о свадьбе думать рановато, и не с Веркой мне мое будущее виделось.