Покаяние. История Кейса Хейвуда - Меган Куин

состоянием…я упивался им, на самом деле…но не хотел, чтобы Голди видела меня таким.

Я не хотел, чтобы она видела меня, помеченным моими демонами, как чертовой алой

буквой.

Джетт толкнул меня к каркасу кровати так, чтобы моя голова была на уровне его

глаз. Мое зрение размыто, но из того, что я видел, – Джетт был не очень–то счастлив.

– Какого хрена произошло? – спросил Джетт, все еще удерживая мою голову,

чтобы я смотрел ему в глаза.

– Ты, выглядишь расстроенным, – подразнил его я.

– Конечно, я чертовски расстроен. Я не видел тебя неделю, прихожу и вижу, как

ты напиваешься до смерти. Какого хрена, Кейс?

Я потянулся сквозь дымку к его голове и коснулся его щеки.

– Не плачь, детка.

– Мудак, – сказал Джетт, хватая меня за руку.

– Эй, эй, полегче, блядь, – потребовал я, когда комната начала вращаться.

Мой мир накренился, пока Джетт вел меня в ванную, меня, спотыкающегося

всю дорогу. Желудок скрутило, и я знал, что резкие движения станут результатом того,

что я вычищу из себя каждую каплю алкоголя, которой запасся.

– Помедленней, блядь, – потребовал я снова.

Джетт не слушал и продолжал тащить меня в ванную.

– Ты махнешь, как дерьмо, – сказал он, заталкивая меня в туалет.

Холодный фарфор звал меня. Я схватился за край унитаза, направляя голову

туда как раз вовремя, когда мой желудок сотрясли судороги и меня вырвало.

Сидеть в собственной грязи, не двигаясь, просто пить, – почти безмятежное

состояние для меня, но в ту минуту, как вы передвинули меня, в ту минуту, как вы

заставили меня сосредоточиться на чем–то еще, кроме волокон деревянного пола, из–за

этого всего алкоголь, который я поглощал всю неделю, был под угрозой выйти наружу, и

именно это со мной и произошло сейчас.

Джетт толкнул мою голову в дыру унитаза, убеждаясь, что все выходящее

попадало точно в цель.

Холодок прокатился по мне, когда выступил пот на моей коже от судорог

желудка. Пока меня выворачивало, я схватился за унитаз, молясь о том, чтобы все,

наконец–то, закончилось.

Медленно, мой желудок перестало скручивать, а на его место пришла жгучая

головная боль, пульсирующая в моем мозгу.

Я рухнул на пол и положил предплечье на глаза, блокируя флуоресцентный свет

в туалете. Моя футболка прилипла к намокшей от пота коже, а в голове пульсировало,

пока та располагалась на плитке на полу, умоляя об облегчении.

– Закончил? – спросил Джетт, не выказывая никакой пощады.

– Ага, – прохрипел я. Мое горло горело от смеси желчи и алкоголя. Разговоры –

в данный момент инородное понятие для меня.

– Хорошо, – Джетт снова меня поднял, удивляя меня этим, поскольку во мне на

пару фунтов мышц было больше, чем в нем. Он затащил меня под душ, укладывая на пол,

и включил холодную воду.

Арктический душ капал сверху на меня, очищая туман в моей голове.

Я не корчился, я даже не двинулся с места. Я радовался ледяной воде,

превращающей когда–то мой затуманенный взгляд в более ясный сейчас.

Джетт стоял снаружи душа со скрещенными руками и разочарованием на лице.

– Когда ты в последний раз мылся? – спросил Джетт.

– Когда сосал твой член, – ответил я, довольный своим поганым комментарием.

– Рад, что ты находишь это смешным.

– Единственное, что смешно во всем этом мире, – безжалостное невезение,

которым меня, блядь, благословили.

– Все, что знаю я, – у тебя идеальная жизнь, а ты растрачиваешь ее попусту,

живя в тени своего прошлого и не двигаясь вперед.

– Ты нихрена не знаешь, – огрызнулся я в ответ. – Ты не знаешь, каково быть

мной, жить с виной того, что я сделал.

– Ты вообще разговаривал с ними? – спросил Джетт, ссылаясь на Линду и

Мэделин. – Ты вообще пытался узнать, как у них дела? В последний раз твоей попыткой

стало наблюдение за ними на детском бейсболе. А теперь ты просто скрываешься, как

неуловимый мудак, не желая встретиться с ними. Они могут быть в порядке, Кейс, а ты и

понятия не имеешь.

– Они не могут быть в порядке. Как может кто–то когда–нибудь оправиться от

потери родителя? Черт, ты потерял свою мать несколько лет назад, но по–прежнему

страдаешь из–за этого.

Джетт собирался ответить, но потом закрыл свой рот.

Вот, что я, блядь, думал.

Я потянулся и выключил воду. Я сел на дне душа и стянул футболку и штаны,

когда Джетт бросил мне полотенце. Я провел им по лицу, а потом медленно встал,

позволяя своим ногам привыкнуть к весу своего тела.

Джетт стоял передо мной с руками в карманах, а манжеты его деловой рубашки

были закатаны до локтей. Он источал роскошь и власть, но я знал другое. Парень

испытывал боль, как и большинство, кто потерял родителя. Я знаю о потери, которая

пришла к нему, когда его мать умерла от СПИДа. Я знаю о скорби, которую он

испытывал. Я знал потому, что был тем, кто поддерживал его в те мрачные дни, и даже

если он и был ослеплен болью, он продолжил двигаться вперед по жизни, как и Линда с

Мэделин. Он не мог говорить мне, что больше не думал о своей матери.

– Все иначе, – сказал Джетт. – Моя потеря отличается от их.

– Потеря есть потеря, Джетт.

– Все иначе, – Джетт прочистил горло. – У меня даже возможности не было

побыть со своей матерью. У меня был небольшой проблеск того, что бывает, когда мать

присутствует в твоей жизни, и то в зрелом возрасте. Я узнал, какой моя жизнь могла бы

быть. Мэделин молода. Она может двигаться вперед, не зная сожаления, которое испытал

я.

– Я знаю, что ты любишь контроль, Джетт, но ты не можешь диктовать чувства

людям.

– Я знаю это, но все иначе.

Отец Джетта был мудаком эпических размеров, используя мать Джетта для

продолжения рода, а потом вышвырнул ее на улицу после родов, оставляя бездомной и ни

с чем, кроме одежды, которая на ней была, обратно к борьбе за свою жизнь. Так было,

пока Джетт не покинул плот своего отца и начал свою собственную жизнь, в которую он

мог пригласить свою мать, но было слишком поздно. Ему достался короткий промежуток

времени с ней до того, как она умерла от СПИДа в спокойствие его дома.

Я видел отличие, о котором говорил Джетт, но придерживался своей позиции.

Потеря была потерей, и кто мы такие, чтобы судить, как кому–то реагировать? Это не

наше место, чтобы судить людей. Наше место – любить или поддерживать или скорбеть и

оплакивать их.