Контракт Паганини - Ларс Кеплер

В то же время Аксель понимал: на него давят, чтобы он одобрил поставку боеприпасов в Кению, не давая ему возможности лично гарантировать правильность решения.

Аксель кое-что решил для себя и тут же почувствовал облегчение.

Он посвятит этому делу ближайшие несколько дней и подпишет разрешение на экспорт.

Он это сделает, обязательно сделает, но не сейчас. Грюнлихт и прочие будут злиться, раздражаться — наплевать. Решения принимает он, Риссен, он — генеральный директор Агентства по контролю за экспортом оружия.

Аксель взял ручку и там, где ожидалась его подпись, нарисовал улыбающуюся рожицу с «пузырем», как в комиксах.

Потом, сделав серьезное лицо, вернулся в прихожую, передал папку курьеру и поднялся в салон. Интересно, Беверли и правда наверху или просто не решилась сказать, что удрала?

Что если она незаметно выскользнула и потерялась?

Аксель взял пульт и запустил сборник ранних песен Дэвида Боуи.

Музыкальный центр напоминал слабо светящийся стеклянный слиток. Беспроводной, динамики встроены в стены и не видны.

Аксель подошел к серванту, открыл выгнутые стеклянные дверцы и посмотрел на блестящие бутылки.

Поразмыслил, взял бутылку виски — «Хазелберн», произведение вискарни «Спрингбэнк Дистиллери». «Дистиллери» — это в Шотландии, в районе Кэмпбелтауна. Аксель был там; он вспомнил столетний чан с выжимками — этот чан все еще использовался. Изношенный, выкрашенный в алый цвет и даже без крышки.

Аксель вытащил пробку и вдохнул аромат виски: насыщенно-земляной и темный, как грозовое небо. Он снова заткнул бутылку пробкой, медленно поставил бутылку на полку и услышал, что случайный выбор включил песню с пластинки Hunky Dory.

— But her friend is nowhere to be seen. Now she walks through her sunken dream, to the seat with the clearest view, and she’s hooked to the silver screen, — пел Дэвид Боуи.

В доме брата хлопнула дверь. Аксель выглянул в широкое панорамное окно, выходящее в тесный садик. Подумал, не зайдет ли Роберт к нему, и в дверь тут же постучали.

— Входи! — крикнул он брату.

Роберт открыл дверь и вошел в салон с озабоченным лицом.

— Ты, конечно, слушаешь всякий хлам, чтобы позлить меня, но…

Аксель улыбнулся и запел вместе с Боуи:

— Take a look at the Lawman, beating up the wrong guy. Oh man! Wonder if he’ll ever know: he’s in the best selling show…

Брат сделал несколько танцевальных па, потом подошел к открытому серванту и посмотрел на бутылки.

— Угощайся, — сухо пригласил Аксель.

— Хочешь взглянуть на моего Штроссера? Я выключу ненадолго…

Аксель пожал плечами. Роберт нажал на паузу, и музыка плавно утихла.

— Ты уже закончил с ним?

— Всю ночь сидел, — с широкой улыбкой сообщил Роберт. — Сегодня утром натянул струны.

Братья замолчали. Когда-то давным-давно их мать решила, что Аксель станет знаменитым скрипачом. Алиса Риссен сама была профессиональным музыкантом, десять лет играла вторую скрипку в оркестре Королевской оперы. Она не скрывала, что первенец, Аксель, — ее любимчик.

Все пошло прахом, когда Аксель учился в Высшей музыкальной школе и вышел в финал конкурса имени Йохана Фредрика Бервальда[32] для молодых солистов. Этот конкурс считался игольным ушком, сквозь которое молодой скрипач мог пролезть прямо в мировую музыкальную элиту.

После конкурса Аксель покончил с музыкой и перешел в Военную академию Карлберг. Его младшему брату, Роберту, пришлось занять в семье место музыканта. Как и многие окончившие Королевскую музыкальную школу, Роберт не стал звездой. Он играл в камерном ансамбле, а самое главное — приобрел репутацию прекрасного скрипичного мастера, и заказы к нему шли со всех концов света.

— Покажи мне скрипку, — помолчав, попросил Аксель.

Роберт кивнул и принес инструмент — изящную скрипку, покрытую огненно-красным лаком и с полосатой, как тигровая шкура, кленовой нижней декой.

Он остановился напротив брата и заиграл переливчатый пассаж из Бартока. Акселю нравился этот композитор. Барток открыто противостоял нацистам и был вынужден покинуть Венгрию. Он был композитором-философом, иногда ему удавалось передать другим короткие мгновения счастья. Чуть печальная народная музыка звучит среди развалин, оставшихся после катастрофы, подумал Аксель. Роберт закончил играть.

— Хорошо звучит, — одобрил Аксель. — Только надо передвинуть душку, потому что выходит глуховато…

Лицо брата сделалось холодным, замкнутым. Роберт сухо пояснил:

— Даниэль Штроссер сказал, что… он хочет, чтобы скрипка звучала так. Чтобы у скрипки был голос, как у молодой Биргит Нильссон.

— Тогда надо было сдвинуть душку очень основательно, — улыбнулся Аксель.

— Ты не понимаешь, я только хотел…

— А так все изумительно, — поспешил сказать Аксель.

— Ты же слышал, как она звучит — сухо, резко…

— Я не хотел тебя обидеть, — невозмутимо продолжил Аксель. — Я просто сказал, что в звуке есть что-то неживое…

— Неживое? На скрипке будет играть знаток Бартока, — взорвался Роберт. — Мы говорим о Бартоке, а Барток несколько отличается от Боуи.

— Наверное, слух меня подвел.

Роберт открыл было рот, чтобы ответить, но тут в дверь постучала его жена Анетта, и он осекся.

Анетта улыбнулась, увидев мужа со скрипкой.

— Ты проверял скрипку Штроссера? — энергично спросила она.

— Да, — резко ответил Роберт, — но Акселю не понравилось.

— Неправда, — запротестовал Аксель. — Я абсолютно уверен, что заказчик будет доволен. И говорил об этом. Наверное, просто у меня в голове…

— Не слушай его, он ничего не понимает, — раздраженно перебила Анетта.

Роберт хотел уйти и увести жену с собой, чтобы избежать скандала. Но Анетта не собиралась оставлять Акселя в покое.

— Признайся, ты просто хотел придраться, — сварливо сказала она.

— Я не придирался, хотя душка…

— Ты когда в последний раз брал скрипку в руки? Тридцать, сорок лет назад? Еще мальчишкой. По-моему, ты должен извиниться.

— Не обращай внимания, — посоветовал Роберт.

— Извинись! — настаивала Анетта.

— Ладно. Прошу прощения. — Аксель почувствовал, что краснеет.

— За свое вранье. Ты соврал, потому что завидуешь Роберту, завидуешь похвалам, которые достанутся его новой скрипке.

— Да-да, прости, я соврал.

Аксель снова включил музыку — довольно громко. Сначала зазвучала простенькая перекличка двух гитар, и певец словно бы искал мелодию, слабо повторяя: Goodbye love, goodbye love…

Анетта буркнула что-то о бездарности Акселя; Роберт попросил ее прекратить и увел из комнаты. Аксель еще прибавил громкость; ударные и бас направили вывернутую наизнанку музыку в нужное русло: Didn’t know what time it was, the lights were low oh oh. I leaned back on my radio oh oh…

Аксель закрыл глаза, чувствуя, как горит темнота под веками. Он очень устал. Иногда ему удавалось поспать полчаса, иногда он не спал вообще, даже если рядом лежала Беверли. В такие ночи он отбрасывал одеяло, садился на застекленной веранде, уставившись в сад, на прекрасные деревья, освещенные влажным рассветным светом. Разумеется, Аксель Риссен понимал, где кроется корень его бед. Аксель закрывал глаза и возвращался мыслями к тем нескольким дням, которые изменили его жизнь.

54

Викторина

Пенелопа и Бьёрн переглянулись. У обоих был усталый и сосредоточенный вид. За закрытой дверью Валленберг запел «Хотите увидеть звезду», подражая Царе Леандер.[33] При этом он переставлял мебель.

— Мы можем с ним справиться, — прошептала Пенелопа.

— Наверное.

— Давай попробуем!

— А потом? Что мы будем делать потом? Пытать, чтобы выведать пин-код?

— Он скажет его нам, как только увидит, что мы сильнее.

— А если не скажет?

Пенелопа снова пошатнулась от слабости, однако, подойдя к окну, вялыми непослушными пальцами попыталась все же справиться с задвижками. Она посмотрела на свои руки, освещенные солнцем. Грязь под сломанными ногтями, серые от земли и грязи пальцы покрыты засохшей кровью.

— Нас тут никто не спасет, надо выбираться. Если мы опять окажемся на берегу, то…

Пенелопа замолчала и посмотрела на Бьёрна. Он сгорбился на кровати в чужом синем кожаном пиджаке.

— Ладно, — сказал он. — Давай.

— Я тебя не брошу.

— Пенни, я не могу, — проговорил Бьёрн, не глядя на нее. — Ноги. Я не смогу бежать. Может, пройду с полчаса. Кровь еще даже не остановилась.

— Я тебе помогу.

— Может, на острове больше нет телефонов, мы же не знаем.

— Я не собираюсь участвовать в его тошнотворных…

— Пенни, мы… нам надо дозвониться в полицию. Нам нужен его телефон.

Широко улыбаясь, Оссиан распахнул дверь. Он нарядился в леопардовый пиджак и такую же юбочку. Изящным движением хозяин указал Пенелопе и Бьёрну на огромный диван. Шторы были задернуты, а мебель Валленберг сдвинул к стенам, чтобы в комнате можно было двигаться свободно. Оссиан вышел под свет двух торшеров и повернулся.