Что другие думают во мне - Йоав Блум

которая превращает кучку песка в гору, но если будешь их подкладывать по штучке, то в один прекрасный момент, что поделать, перед тобой появится гора. Мне нравится такое, я люблю постепенность – события, которые происходят, а мы это не улавливаем. Реальность течет, а мы привыкли думать скачками. Рассказываем сказки о том моменте, который нас изменил, хотя на самом деле все процессы в нас происходят так же, как рассвет, а тот момент – всего лишь мгновение, когда мы понимаем, что настало утро. Это ведь такое благо, согласен? Мы не осознаем этого в должной мере.

Ты говоришь, что понял только в десять лет. Но ведь это происходило постепенно, фоном. Наступил момент, когда ты осознал, что взволнован вместе с остальными, когда ты хотел того же, чего хотели другие, видел то, что они себе представляют. Потом пришла одна-единственная ясная, прозрачная, сильная мысль, ты увидел ее и понял, что слышишь чужие мысли. Ты утверждаешь: «Это случилось со мной в семь лет, а это в десять, а это в тринадцать», но называешь лишь моменты, когда ты понял, осознал, что настало утро. Однако рассвет разгорался постепенно.

Что до моего поколения, – заключил он, – с нами все случилось гораздо быстрее. У нас тоже были моменты осознания, но наш рассвет разгорался значительно быстрее, слишком, слишком быстро. И многие из нас этого не перенесли, не осознали, потому что все произошло одним махом, за месяц, за три недели.

– Три недели? – спросил я.

– Да, – тихо произнес он, – так и было, мальчик мой. Они сделали это с нами. Ты не знал?

Мои руки похолодели.

– Я не понимаю, – ответил я, но, по сути, все уже понял.

– Не знаю, сколько нас было, – сказал Иври, – несколько десятков, думаю, – по крайней мере в моей группе. Я частично помню наши разговоры, когда мы знакомились по дороге, в автобусе. Среди нас было много солдат, юношей и девушек. Несколько молодых людей, которым только предстоял призыв в армию, секретничали между собой, а еще были взрослые, которые проходили сверхсрочную службу, так вот они тихо сидели в стороне, не вмешивались. Мы считались лучшими из лучших в разных областях. Среди нас были гении математики, выдающиеся спортсмены, несколько человек, прошедших какие-то испытания с хорошим результатом. А были и те, кого специально, чуть ли не пинцетом отобрали, потому что кто-то обратил внимание на их особые качества: способность концентрироваться, амбиции, желание победить, цельность характера или что-нибудь другое. А может, это никак не было связано с нашими достижениями, просто какой-то определенный показатель в нашем анализе крови зажег где-то зеленую лампочку, и нас выбрали.

У меня перед глазами возникли фотографии из домашнего альбома. Мама в тренировочных штанах держит кубок на каком-то подиуме; мама сидит за столом для пикника с другими юношами и девушками, улыбающимися, красивыми, осанистыми; мама, сидящая в углу комнаты за шахматной доской, свет косо падает на нее. Не по этим ли счастливым временам она тоскует, каждый раз думал я, глядя на фотографии.

– Нас отвезли в неизвестное нам место. Какая-то база на отшибе. Даже пересадили в другой автобус, с глухими окнами, закрашенными снаружи. Когда мы приехали, была уже ночь. Все вышли из автобуса, и нас разместили в каком-то бараке, из которого сделали некое подобие аудитории. Мы сидели и ждали почти час, пока не вошел маленький тип с остренькой бородкой. Он говорил тихо, его акцент я не мог определить. Он называл нас «бойцами на передовой» и «первопроходцами», всякими такими словами. До сих пор мы думали, что едем на какой-то специальный курс, но тогда мы поняли, что на нас будут ставить опыты, хотя можно отказаться и вернуться домой. Но на самом деле это была лишь иллюзия выбора: очевидно, что от нас ожидали согласия.

Он был очень мил. Постфактум я понял, какой он манипулятор, этот доктор. Мы не знали, как его зовут, мы не были даже уверены, что он и в самом деле доктор, но нам так его представили. Он ходил все время туда-сюда, не переставая курил тонкие самокрутки и говорил без умолку тихим, уверенным голосом, как будто знает все, вообще все. В своей речи он постоянно перескакивал с таких фраз, которые он обязан был нам сказать, на научные фантазии и перспективы того, что будет происходить. Каждый из нас, конечно, мог отказаться от участия, но, когда эксперимент закончится и мир услышит об этом, все, кто согласится, превратятся чуть ли не в суперменов. Пока будет идти эксперимент, нам придется жить изолированно от мира из соображений безопасности, но мы войдем в историю. Никто из нас не обязан это делать, однако это шанс, который выпадает раз в жизни. Мне было уже больше тридцати, сержант сверхсрочной службы, вот-вот уйду на гражданку, но даже на меня подействовали его чары. Можешь представить, что чувствовали более молодые и зеленые… Он мне потом являлся в кошмарах снова и снова, говорил тихо, объяснял мне, как важно, правильно и необходимо участвовать в эксперименте.

Если ты не прекратишь, то придет злой доктор, подумал я про себя. Если продолжишь так себя вести, я позвоню злому доктору и он сюда придет. И что он сделает? Это не важно, он же доктор.

– Этот эксперимент… – услышал я свой голос. – Вам обещали, что вы будете читать мысли?

– Нет, – ответил Иври, – нам сказали, что вылечат нас от самой тяжелой болезни, которой страдает род человеческий. От того, что больше всего нас тормозит, отрубает нам треть жизни.

– Что же это?

– Сон, – сказал Иври. – В конце эксперимента мы должны были перестать спать. Подумай только, если все сформулировать должным образом, будет даже звучать логично. Только представь, люди бодрствуют, живут весь день полной жизнью, и вдруг кто-то из них начинает вести себя странно. Говорить медленнее, снова и снова пугающе разевать рот, не издавая при этом ни звука, а потом он вдруг выключается. Несколько долгих часов он не отзывается, ничего не делает и просто лежит. А потом опять живет как ни в чем не бывало. Если не воспринимать сон как само собой разумеющееся, то его описание звучит как нечто ужасное, как хроническая болезнь, которая съедает треть нашей жизни. Человек, которому восемьдесят лет, больше четверти века не жил, а просто лежал. Доктор обещал, что после эксперимента нам не нужно будет спать. Мы сможем иногда отдыхать, когда мышцы устанут, придется больше есть, но не нужно будет отключать мозг на шесть, семь, восемь часов каждый день.