Расслоение. Историческая хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965 - Владимир Владыкин

Однако никто точно не знает, что за разговор произошёл между четвёрткой и Сталиным? Но если судить по тем отношениям, какие сложились в ближайшем окружении вождя, то есть четвёртка понимала, на кого раньше опирался он (Микоян, Молотов, Каганович, Ворошилов), были им от себя решительно удалены на том основании, что партию надо было обновить молодыми кадрами. Но к 1953 году все они были почти уничтожены четвёрткой с благословения самого Сталина, который в них вдруг увидел свою преждевременную политическую гибель, прежде всего, о чём ему недвусмысленно напевала четвёртка. Берия был мастер прямодушия в сочетании с подобострастием в тот день, когда Сталин, как мы уже знаем, назвал своим преемником П. К. Пономаренко, стал искать серьёзный компромат против прославленного партизанского командира, но ничего подрывающего его авторитет не нашёл. И тогда обратился к его партизанскому прошлому, а если ничего не вскроется, надо придумать такой документ, подключив к этому архивистов. Не может того быть, чтобы не обнаружилось провалов операций. А кто ищет, тот находит. Пономаренко однажды попал в руки белорусским националистам, которые создали свой партизанский отряд для борьбы с красными партизанами. Пономаренко не удалось переманить белых партизан на свою сторону, и тогда его чуть было не расстреляли. Но вовремя подоспели свои. Вот тут Берия надумал подкорректировать, естественно, не в пользу бывшего партизанского командира. Он сделал его связным националистов, потому что и сам одно время стоял на тех же позициях…

Документ, разоблачавший Пономаренко, Берией был состряпан и обработан в специальной лаборатории медленно действующим ядом, проникающим в организм сквозь кожу. С этим документом, мы можем предположить, Берия и явился на вечеринку к хозяину. А Маленков, Хрущёв, Булганин им не были поставлены в известность, так как не хотел, чтобы они знали это наверняка, поскольку после устранения вождя могли пойти и против него. Да, ход его мыслей был верный. Но в любом случае для них он представлял непосредственную опасность. Но то, что он обработан ядохимикатом, который тогда находился ещё в разработке, они, разумеется, не ведали.

Опасный документ был помещён в специальную папку, в которой обычно подавались бумаги на подпись Сталину. Папка была передана новому начальнику охраны, и тот в подходящий момент должен был её подать, когда Сталин будет пребывать в благодушном настроении. Впрочем, в ту ночь он таким и казался, так как находился в ожидании, как поведут себя его гости против Пономаренко, нисколько не ожидая того, что уже произошло с ним, а всё потому, что Сталин как никогда был уверен – против кого-кого, а против него они не посмеют выступить. Во-первых, им объявлен преемник и существует политическое завещание, во-вторых, они хорошо себя зарекомендовали и понимают, какую он с ними ведёт игру, надеясь, что преемником станет не Пономаренко, а кто-то из них четверых, на что надеялись больше всего Берия, Маленков и Хрущёв. И потому могли находиться в ожидании его заветной фразы: «Ищите собаку среди себя»! Это могло означать как сигнал начала междоусобицы.

Сталин нацеливался на то, чтобы между собой четвёртка перегрызлась, и тем самым он бы себе обеспечивал настоящего преемника. Хотя в его существование никто не верил и потому единственным пока оставался всё-таки Пономаренко. А он уж, если придёт к власти, то из них никого ни за что не пощадит, изгонит из Кремля, будучи в предпочтительном, чем они, положении, как прославленный партизан, сурово каравший предателей, изменников ещё до войны и считался верным последователем Сталина…

Однако вездесущий Берия опередил хозяина на несколько ходов. А Сталин пребывал в великом заблуждении и самоуверенности, что до поры до времени против него они не предпримут ничего. Но кто из них подозревал, что именно Пономаренко, а не Сталину было предвещено расправиться с четвёрткой, чтобы обезопасить на пенсии спокойствие вождя. Могло ли так произойти, мы не знаем, но и то, что Сталин что-то замышлял против четвёртки, это вполне некоторыми историками допускается. Готовил ли он из Пономаренко нового диктатора, утверждать окончательно нельзя, так как хорошо понимал: второго диктатора не будет и потому намеривался оставаться на своём месте столько, сколько ему будет отпущено судьбой. А каждый уходящий диктатор после себя не оставляет достойной замены. Самую непростительную ошибку Сталин допустил, когда отдал на погибель Вознесенского. Впрочем, ошибаться для него было не в первый раз…

В ту роковую ночь Сталин находился в необычайно хорошем расположении духа. Он не умел притворяться, но умел скрывать своё душевное состояние, и считался превосходным мастером интриги…

В ту роковую ночь Сталин много пил молодого вина «Маджари», чего с ним редко случалось, и как никогда он даже необычайно много шутил. Хотя многие историки считают, что Сталин пил мало, но любил, когда напивались другие. Или так хотят представить дело сталинисты. Он прекрасно себя чувствовал и ни на что не жаловался.

– Я хотел уйти ещё десять или двенадцать лет назад! Хотел честно отказаться от всех постов, – говорил он несколько бравирующим тоном. – В октябре на девятнадцатом съезде прошлого года просил отставку. Но вы меня не отпустили. Кто ответит, почему не уважили старику?

– Товарищ Сталин, – начал Хрущёв, встав из-за стола, – кто может управлять страной так, как вы?! Да никто! Маленков – верный товарищу Сталину, я правильно говорю, Георгий? Ты на то лишь способен, что только исполняешь волю товарища Сталина. А самостоятельно и шагу не ступишь!

Маленков, после того, как прозвучала его фамилия, набычил толстую шею и с покрасневшими от злости глазами, смотрел на Хрущёва как-то настороженно и вместе с тем в его глазах читался внутренний страх, что и заметил Сталин.

– Микита, смотри, Георгий тебя сейчас глазами съест! – воскликнул весело вождь. – Верно, я говорю, Георгий?

– Так точно, Товарищ Сталин! Никита за себя бы говорил: почему перед вами так вытягивается?

– Георгий, ты говорил бы по существу, – с обидой вырвалось у Хрущёва. – Товарищ Сталин ждёт прямого ответа, а ты на меня киваешь…

– А вот Лаврентий что-то загадочно молчит, – продолжал Сталин. – Мы дадим ему слово, а то его пенсне своим блеском мешает понять, о чём он у себя на уме думает? Давай, Лаврентий, мы тебя слушаем? Говорят, ты на съезде со всеми советовался, отпускать меня на отдых или нет? – Сталин при этом перевёл взгляд на Булганина, а с него на Хрущёва, а потом снова на Булганина и следом остановился на Берии.

– Не знаю, кто вам на меня так злобно наговаривает? Но я и Никита были против вашей отставки, как только вы всем это заявили…

– А Булганин бы рад, если бы я не прислушался к мнению съезда? Ты знаешь, почему я тебя снял с поста военного министра? – ткнул он в того пальцем?

– Никак нет! – быстро ответил тот, встав, глядя на вождя. Сейчас Сталин сменил благодушный вид на более суровый, став прежним, волевым, жёстким. Но всё равно он был уже не прежним, чувствовалось во всей его фигуре нечто стариковское и дряхлое…

– А я не тебе только скажу: ты несамостоятельный, – Сталин приложил к своей голове два пальца. – Своей головой, оказывается, не умеешь думать. Ты встречался с Василевским, Жюковым, Кузнецовым? Для чего они с тобой встречались, мы уже знаем! Ты не военный, Берия хотел тебе в первые замы поставить. Но он хорошо пришёлся на своём месте. Ты выезжал в войска по рекомендации Жюкова и Василевского… Так что мы будем сами руководить армией! Ты хороший исполнитель, вот и… – Сталин посмотрел на Берия, который поглядывал на дверь.

– Что ты там увидел, Лаврентий?

– Ничего, товарищ Сталин. Мне должен начальник охраны принести досье на товарища Пономаренко…

– А почему тебе, а не мне? – Сталин обвёл всех, медленно поворачивая голову и в его мускулах лица было заметно напряжение. Он не ожидал, что Берия имеет непосредственное отношение к его охране, несмотря на то что он продолжал курировать силовые ведомства, личная охрана касалась только его, Сталина. И он только сейчас подумал о том, что именно Берия проявил повышенное беспокойство по поводу поведения секретаря Поскрёбышева, и главного охранника Власика.

Берия всегда с такой неподдельной заботой докладывал о фактах исчезновения из канцелярии важных документов и больших растратах продуктов, точно это непосредственно касалось только его. И Сталин не мог не прислушаться к тому, как Берия с невероятной озабоченностью оберегал его репутацию, что за многолетнюю службу его верные подданные почувствовали себя наравне с ним вершителями чужих судеб. И не без того они заверяли все документы, которые оформлялись рукой Поскрёбышева на всех репрессированных и, заверяя, узнал то, как разнузданно, выйдя за рамки своих прямых служебных обязанностей, Поскрёбышев и Власик злоупотребили его доверием. И жену секретаря упёк от него подальше перед самой войной, а затем и расстрелял, и как было не упечь, если Бронислава Соломоновна была дальней родственницей Троцкого, с сыном которого она встречалась в Париже. Поскрёбышев несколько раз пытался вытащить жену. Но Сталин был неумолим, он вспомнил жену своего секретаря, когда Берия ему доложил об утечке секретной информации. Сначала он не поверил, а когда у Поскрёбышева дома нашлись пропавшие документы, он пришёл в бешенство. Александр Николаевич тотчас был обвинён в связях с сионизмом. Сталин тогда и водил его лицом по столешнице, приговаривая: «Чей ты выкормыш: мой или сионистов? Тебя они женили на своей, чтобы ты гадил у меня под носом? Теперь пропадай в застенках Лубянки, пропадай»! И брал за шиворот, сгибал в дугу и таскал, таскал по столу лицом.