Укрощение дьявола - Колин Голл

погружаясь с головой в заботу о человеке, который терпит ее, она, собственно говоря, бесцельно тратит время. И как бы ни было велико его упрямство, оно не могло умерить ее любви к нему. Перед тем как уйти на кухню, она подошла близко к двери его спальни и, с тоской во взгляде уставившись на нее, подумала, что всю жизнь ей только и приходится ждать и терпеть. Удивительно, как с такой тоски она не обратилась к Богу. И вот что еще того важнее, впервые ее сознания коснулась мысль, что игра, которую она ведет с дьяволом, ей может стоить жизни. Само собой, что все ее женские козни ничто в сравнении с дьявольскими. Тут Сара сняла с пальца кольцо, которое получала в награду за свой блестящий дифирамб: любуясь бриллиантом, она стала вспоминать какие еще были драгоценности в шкатулке Вельзевула. Уж очень хотелось ей получить еще что-нибудь. И, не успев еще ничего вспомнить, прошептала: «дорогой мой, скажи мне, зачем таишь в себе чувства, о которых можно легко догадаться?» Но тот, кто удалил ее от себя, в эту минуту, сам не свой от боли в желудке, корчился за дверями своей спальни. Он вообще никогда не звал ее к себе в комнату. Сара в подобных случаях не трогала его, понимая как дорого ему уединение. Когда пришло время обеда, она переоделась и пошла в библиотеку. Оттуда доносилась прекрасная и мощная музыка и Сара, войдя в комнату села на стул и стала слушать. Вельзевул лежал на диване положив под голову две подушки. Музыку он слушал с закрытыми глазами, лежа на спине. Иногда взбудораженный он вскидывал руки и начинал дирижировать воображаемыми инструментами. Когда симфония закончилась, минуту-другую он пребывал в каком-то музыкальном исступлении, не обращая никакого внимания на Сару. Потом встал и устремил на нее свои темные выразительные глаза, сиявшие изнутри волшебным светом. На Сару такие взгляды действовали возбуждающе.

— Вот уже почти триста лет я слушаю финал симфонии и не перестаю восхищаться совершенством аккорда. Быть человеком мне нравится еще и потому, что я могу заходить в церковь. Однажды я был в храме Святого Патрика и слушал псалмы, мне приятно вспомнить об этом сейчас, знаешь, меня поразили слова в одной песне: «Господи, тесно мне, спаси меня!» Я тогда подумал, что завидую человеку, который соблюдает посты, усердно молится богу и верит, что может избежать зла. Однажды я был в Гранд-каньоне, стоял на плоской вершине высокого утеса, смотрел в бездну, зиявшую внизу, и не чувствовал страха, но люди вокруг меня, были потрясены, они испытывали страх. Собственно говоря, в обличие человека, я не был человеком. Да, церковь враждебна природе дьявола, но я человек и не могу быть равнодушным к великолепию церквей и красоте религиозных церемоний. Я чувствую эту красоту! Меня завораживают органная музыка. Орган — это сложное устройство, состоящее из труб, клавишей, педалей и регистров, но только талантливый музыкант, сможет извлечь из них сложную, обстоятельную музыку, которая может звучать, как громовые раскаты. Она дар небес! Нельзя на богослужении исполнять торопливо, отрывисто песнопения, сколько величественной торжественности в хоралах. Я не могу не думать о том, что они были сочинены в те далекие времена, когда люди к своей работе относились крайне серьезно, ценили красоту слова и хороший вкус. О современных людях уже так не скажешь. И потом, тогда грубая и простая пища давала людям энергию, а не отнимала ее, как сейчас. Великая музыка, — оперная, академическая, классическая, можно сказать, умерла, никто уже не напишет что-то соответствующее даже фуги из «Хорошо темперированного клавира» Баха, впрочем, есть замечательные мелодии в голливудских фильмах, они радуют душу красотой и чувственностью, в них есть сила и глубина чувств. То же самое и с современной литературой. Действующие лица всех романов, написанных после «Унесенных ветром» и «Лезвие бритвы» Моэма представляют собой скорее типы, нежели индивидуальные характеры…

Он продолжал рассуждать, а Сара любуясь им и слушая его думала, что предназначенный к умственной деятельности и одаренный талантами, Вельзевул, с его вкусом, глубоким умом и склонностью к высокому стилю, не мог в силу упомянутых качеств, не испытывать влечение к литературе. Такие тонкие впечатлительные натуры предрасположены к искусству. Воодушевление, с которым он говорил передалось и Саре, но ее больше заботили собственные интересы, поэтому, пронзив Вельзевула влюбленным взглядом, она воскликнула:

— О, Вилли! Что говорит твоя душа моей душе?

Он внимательно посмотрел на нее, вдруг стал серьезным и спрашивает:

— Долго придется мне ждать, когда ты узнаешь мою тайну?

— Ах, вот оно что! — вскричала Сара. — Тебе не терпится избавиться от меня! Этого ты хочешь?

— Я хочу только покоя.

— А я хочу заботиться о тебе!

— Успокойся, давай не будем ссориться!

— Ты, значит, терпишь меня. Получается, что я зря потратила время.

— Было же ясно сказано, что я хочу покоя. Что ж, раз ты угадала мое намерение, я готов признаться тебе, что сначала мне не нравилось видеть себя предметом забот какой-то странной женщины, которую я привел в свой дом…

— Можешь поразить меня молнией, можешь распять на снегу, но я уйду от тебя только тогда, когда сама этого захочу!

— Подожди! Дай мне объясниться. Я не успел сказать, что быстро привязался к тебе. Из этого чувства возникает доверие и… словом, в ослеплении своем я даже наделил тебя своими достоинствами. Как мне было не почувствовать прилива благодарности к тебе, видя, что ты стараешься изо всех сил улучшить мою жизнь. Твоя преданность пробудила в моей дьявольской душе мысль, что до конца времен я буду в долгу перед человеком. Однако я забыл о свойственном ему себялюбии, а потому не видел, что все то время, что мы провели вместе, ты думала только о себе.

— А о чем еще я могу думать?

— Дорогая моя, дьявол никогда не будет соблазнен никакой уловкой, идущей от женщины. Хуже всего было то, что мы не могли обойтись без вожделения, непотребства. Пойми, наконец, что женщина, которая навязывает себя мужчине, отвратительна. Меня это нервирует.

— Ах, ты сукин сын! Так ты обо мне думаешь?

— Я думаю о тебе только хорошее. Беда не в том, что я красивый мужчина, а в том, что ты все-таки женщина и при том сумасбродная.

— Если бы не было женщин сумасбродных — кто бы вас мужчин изобличал во лжи!

— Ты сделала из меня воображаемого героя, внушила себе то, чего нет.

— Я достаточно волочилась за тобой, чтобы убедиться, что ты никогда не будешь любить никого, кроме самого