Щепотка перца в манной каше - Аркадий Шугаев

Пока никто не обратил внимания на погибшую женщину, я подошел к ней и поправил юбку, скрыл ее позор. А сам сделал в памяти отметку: «Смерть может наступить в любой момент. Бояться ее не нужно, необходимо только быть к ней постоянно готовым». С тех пор я уделяю особенно придирчивое внимание чистоте своего нижнего белья, целости носков и состоянию ногтей. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь неприязненно скривил лицо, глядя на мой труп, лежащий в дырявых носках и с нестриженными, грязными ногтями…

На мои звонки долго никто не открывал, хотя дверь была закрыта изнутри, значит, дома кто-то был. Наконец замок щелкнул, и Инга впустила меня в квартиру. Первым делом она забрала автомат, потом поздоровалась, и мы поцеловались. Зайдя на кухню, я обнаружил там растерянного, высокого, худого, несуразного человека. «Червяк» — возникла у меня ассоциация.

— Познакомься — это Симон, мы вместе работаем, — представила мне Инга своего визитера.

— Аркадий, — я пожал Симону его холодную влажную руку.

— Аркадий, я на секунду зашел за книгой, — почему-то начал оправдываться он.

— Ну хорошо, что зашел, давай выпьем.

Мне и в голову не приходили мысли о ревности. Не может же в самом деле Инга, имеющая почти совершенного, фактурного, интересного мужа, изменять ему с таким мутным, червеобразным существом неопределенного пола.

— Инга, а куда ты автомат дела? — спросил я.

Симон вздрогнул, рука его, держащая кофейную чашку, мелко завибрировала.

— Под кровать спрятала, — ответила мне жена. — А что?

— Я его в полицейский участок хотел сдать на выходные.

Военнослужащие, чтобы не таскать оружие с собой во время пребывания на отдыхе, могут сдать его в полицию под расписку. Симон истолковал упоминание об оружии по-своему и быстро ретировался.

— Аркаша, я ничего не собираюсь объяснять тебе по поводу Симона, — произнесла Инга, приняв агрессивную позу.

— Ну и не надо, дай лучше пожрать.

— Ах так?! В таком случае — я ухожу к маме! Инга ушла, громко хлопнув дверью, а я сдал автомат в полицию и поехал в гости к Борьке, там-то уж меня точно накормят.

Борька открыл дверь. Лицо у него было таинственное. Из кухни доносились возбужденные голоса. Здесь уже находились Сергуня с папой. «Плохо дело. Если Гофманы сидят здесь давно, шансов что-нибудь съесть практически не остается», — мысленно оценил я ситуацию.

— Давно они у тебя? — спросил я у Борьки.

— Давно, давно. Проходи и сиди тихо. У нас занятия по языку, — ответил Костенко.

За кухонным столом, как прилежные ученики, сидели отец и сын Гофманы. Перед каждым из них лежали тетрадки, грузные мужчины, пыхтя и отдуваясь, что-то в них записывали, старательно выводя буквы.

— Парикмахерская, — четко произносил Борька, делал паузу, чтобы ученики записали это слово и давал перевод: — Перукарня. Галстук — кроватка.

— Какой же это вы язык учите? — недоумевал я.

— Украинский, — ответил Костенко и надулся от гордости.

— Сергуня, а зачем вам в Израиле украинский язык? — еще больше удивился я.

— Мы в Канаду уезжаем, по хохляцкой линии, — объяснил мне вместо сына Толик.

— Батько, хватит тебе с этим москалем гутарить, — сделал Сергуня замечание отцу.

— Лук, — произнес Борька и постучал шариковой ручкой по столу, призывая учеников к дисциплине.

Гофман тряс поднятой рукой, сгорая от желания дать правильный перевод.

— Ну давай, — великодушно разрешил Костенко.

— Цибуля! — в экстазе выкрикнул Сергуня.

— Толик, а какое отношение к украинцам вы с сыном имеете? — допытывался я. — Вы ведь евреи.

— Тоже мне нашел маланцев. Мы стопроцентные хохлы, прямые потомки гетмана Мазепы.

— Гофман… Впервые слышу, чтобы у хохлов были такие фамилии, — усомнился я.

— Это для конспирации мы сократили, на самом деле мы Гофманько. Спроси у кого хочешь, это знаменитая львовская фамилия.

Борька в гневе бросил ручку на стол.

— Вот вечно эти москали мешают нашему национальному самоопределению и возрождению украинской культуры. Только начали люди родной язык вспоминать, является кацап и срывает урок!

Мы сели перекусить. За трапезой выяснилось, что Сергуня с папой, готовясь к отъезду в Канаду, занимались не только изучением языка. По вечерам, после работы, они ходили с баллончиком краски в безлюдных районах и писали на стенах провокационные лозунги типа: «Хохлы — вон из Израиля!», «Украина — говно!», «Бей хохлов — спасай жидов!». Потом они вставали под этими надписями, делали угрюмые, страдальческие лица, а Анжелика их фотографировала, ослепляя мощной вспышкой японского фотоаппарата, который они взяли у меня напрокат.

Фотографии под такими лозунгами должны были помочь семейству Гофманько в получении статуса беженцев. Сергуня с папой утверждали, что в Израиле их преследуют по национальному признаку, а жить под ежедневным прессингом они не могут. Гофманько, вероятно, надеялись, что украинская диаспора Канады в срочном порядке вышлет в Израиль несколько боевых вертолетов, чтобы эвакуировать своих соотечественников, угнетаемых воинствующими сионистами.

Отслужив положенный срок в армии, я вернулся домой. В квартире висела какая-то наэлектризованная, предгрозовая атмосфера. На диване в гостиной сидели тесть и теща. Инга встретила меня в дверях. Лица у всех присутствующих заговорщицкие, зловещие, как будто они только что убили человека и расчленили его в ванной, а теперь, замыв следы крови, думают, как вынести из квартиры куски мяса.

— Что случилось? — попытался я прояснить ситуацию.

— Ничего особенного, просто я подала на развод, — сообщила мне Инга неожиданное известие.

Повисла тяжелая, свинцовая пауза. Я стоял и не знал, как мне реагировать. Инга с вызовом смотрела мне в глаза. Теща с трудом скрывала злорадную улыбку. Тесть смущенно ковырял пальцем шов на диванной обивке, трусливо пряча глаза.

— Откуда вдруг такое решение возникло? — прервал я всеобщее молчание.

— Оно возникло не вдруг, к этому все уже давно шло. Мы с тобой совершенно не подходим друг другу, — ответила Инга.

— Как же это — столько лет подходили, а теперь оказалось, что мы несовместимы.

— Инга — врач, образованная женщина, у нее высокий социальный статус, а ты обычный рабочий. У вас неравный брак, — чеканя слова, выступила теща.

— Да и выпиваешь ты частенько… — внес свою лепту в разговор тесть. Было видно, что ему поручили произнести эту реплику.

— Мной совершенно не интересуешься, тебе друзья и рыбалка важнее, чем семья, — Инга добавила еще один веский аргумент.

Атака на меня велась с трех сторон, хорошо еще, бабушку с дедушкой не пригласили. У меня было только два варианта: вступить в ожесточенный спор с семьей Цехмейстер или просто уйти. Спорить было бесполезно, у них все давно было решено, да и унизительно как-то было спорить, доказывать свою правоту. Сказано ведь: «Не мечите бисер…»

В супермаркете я взял бутылку коньяка, шоколадку и направился к морю — подумать, оценить положение вещей и людей. На море, под успокаивающий шум прибоя, всегда хорошо думается.

То, что семья наша разбилась об Израиль, конечно же, плохо, но я стал искать в разводе так необходимые мне сейчас положительные стороны. А как же еще поступать в такой ситуации? Пуститься в запой? Умолять жену пересмотреть свое решение? Нет уж, это все не для меня.

Итак, плюсы развода: я возвращаюсь в Питер, я молод и силен, работать меня в Израиле научили, сына Инга обещала отправлять ко мне на лето. Для начала новой жизни это уже было немало. К тому же меня любят женщины. За что только — не понятно. Член вроде бы небольшой, денег нет, положения в обществе — тоже. А вот любят ведь! Просто загадка какая-то. Так что я не пропаду.

От этих мыслей я развеселился и полез в море купаться. Я нырял в набегавшие волны и радостно кричал: «Пора на север! Пошли вы все на хуй!». Чайки, парящие над морским простором, поддерживали меня, весело и жизнерадостно курлыкая на своем языке.

В аэропорт меня повезла Инга на бывшей нашей, а теперь уже только ее машине. На заднем сиденье валялся рюкзак с моими вещами. Мы ехали молча, говорить было не о чем. Вчера нас официально развели в хайфском суде, и сегодня мы были уже чужие люди. Я смотрел в окно, фиксировал в памяти последние виды Израиля. Не могу сказать, что я его полюбил, я вообще не могу серьезно относиться ни к одной стране, ни к одному населенному пункту, кроме Питера. И вот сейчас я возвращаюсь домой, но не так, как хотел. Я планировал вернуться с семьей. Теперь вот еду один. Херово мне…

— Инга, ты хоть сейчас-то правду мне можешь сказать? Почему мы развелись? — спросил я бывшую жену за минуту до посадки в самолет.