Муос: Чистилище - Захар Петров

Командир спецназа никогда не вёл тренировок и не спарринговал с рядовыми убрами; лишь изредка он встречался в поединке с офицерами. Когда такое случалось, он уходил с кем-то из офицеров в туннель, выставляя со стороны казарм дозорного прапорщика — никто из рядовых не должен был видеть, как дерётся Командир. Вообще разговоры о Командире и о Штабе в Урочище не велись — это было негласным табу. Командира никогда не называли иначе как «Командир». Хотя он был когда-то обычным убром, потом стал офицером, и лишь потом стал командиром, первые две ступени карьерного роста как будто кто-то вырвал из памяти его подчинённых. День, когда штабной офицер зачитывал приказ о назначении нового Командира, становился чертой, за которой его друзья забывали его кличку, его происхождение и всё, что было связано с командиром в его прошлой жизни.

Командир редко ходил на задания, только на самые сложные вроде битвы со змеями. На этом задании он был на самом важном направлении — именно его пятёрка должна была дотащить и дотащила цианид до устья Свислочи. Однако, как вёл себя полковник в бою, чем проявил себя, знали только те, кто был с ним рядом. Другим они об этом не рассказывали, потому что о Командире нельзя было говорить даже как о герое, Командир был героем уже по определению.

Заканчивались учения. В пятидесяти метрах, за баррикадой из мешков с песком скрывались «повстанцы». Вера, Фойер и Паук — «ликвидаторы». По команде руководящего офицера они сорвались со стартового рубежа и по ломаной траектории, от стены к стене, рванули к баррикаде. Щёлкнули арбалеты. В тот же миг Вера кувыркнулась по земле. Бетонные выщерблины пола больно ударили по спине. Фойер крикнул: «убит». Значит одна стрела без наконечника достала его. Как автомат, заработал арбалет Паука. Вера тоже выстрелила. За баррикадой почти сразу двое недовольно отозвались: «Убит. Убит», — и «убитые» отходили вглубь туннеля. Паук бежал первым и «повстанцы», отбросив арбалеты, скалясь, помахивали мечами с закреплёнными на клинках ножнами. Они примерялись к подбегающему Пауку, но тот внезапно согнулся, опустив свой горб ниже уровня баррикады. Пока защитники обдумывали смысл манёвра, Вера с разбегу вскочила на спину Паука, едва не наступив на сплетение дополнительных рук, взлетела под самый свод туннеля и перемахнула через баррикаду. Пока приземлялась, успела больно ударить ножнами одного защитника. Оказавшись на земле, тут же сделала подсечку второму. Намеренно отступая от баррикады, увлекла за собой оставшихся противников. В это время Паук перепрыгнул через мешки. За несколько секунд они заставили оставшихся «повстанцев» заявить «убит».

Они возвращались к стартовому рубежу. Фойер, идя рядом с одним из «повстанцев», довольно кряхтел и подтрунивал над ним, наслаждаясь победой. Он не переживал из-за того, что был «убит» уже на первых секундах боя, и поражение противника совершенно серьёзно записывал и на свой счёт. Внезапно Фойер осёкся — они подошли к основной группе убров и только теперь увидели Командира. Рядом с ним стояли офицеры, которые что-то ему сдержанно поясняли. Командир что-то сказал офицеру, тот резко скомандовал:

— Все в казарму, Стрелка остаётся здесь с Командиром. Жила, отойди на сто шагов, и никого сюда не впускать.

Пока убры уходили во мрак туннеля, Командир не проронил ни слова. Он смотрел на Веру, как будто придирчиво изучал какой-то новый агрегат. Потом спросил:

— Размяться время дать?

Вера, не ответив, стала в стойку. Командир даже не пошевелился. Его какие-то неживые водянистые глаза, казалось, смотрят мимо Веры. Первым бить он не собирался, и так стоять дальше было глупо. Вера первой рубанула вертушку. Почти незаметно руки командира сжали её ногу стальными пальцами и стали выворачивать. Имитируя падение, Вера опёрлась руками о пол и ударила второй ногой, целясь противнику в лицо. Тот увернулся, но ногу отпустил. Спустя мгновение шквал ударов руками и ногами посыпался на Веру.

Бой длился несколько минут. Несколько раз Вера падала, тут же подпрыгивала и неутомимо шла на Командира, и несколько раз она доставала Командира, но насколько сильно — определить было сложно: выражение лица у Командира не менялось, как будто удары приходились по манекену, а не по живому человеку. Было видно, что Командир работает не во всю силу, а изучает бойца. Наконец, это ему надоело: удачная серия ударов, болевой — и Вера лежит на полу, намертво зажатая Командиром. Локоть ручищи, обвившей её шею, до хруста в позвонках приподнял её подбородок. Мертвецки-безразличным тоном Командир гаркнул ей прямо в ухо:

— Идиотская манера драться. Только одни диггерские понты — ничего особенного. Что в тебе увидел Зозон? В каждом его рапорте: «В случае моей гибели, рекомендую Стрелку!». Но рекомендация покойного офицера — это закон. Сегодня же идёшь в Академию.

2

Вера шла в Центр без особой радости. То, кем она была до этого, её вполне устраивало. А преимущества, которые давало офицерское звание, казались Вере эфемерными: даже жалованье рядового убра ей особо некуда было тратить, и теперь в её заплечном мешке лежала приличная стопка ненужных муоней. Карьеристкой она уж точно не была, и продвижения по службе её не очень-то радовали, если не сказать, что пугали. Она себя не представляла в роли командира, которому предстоит заставить подчиняться и уважать себя четырёх здоровых мужиков, имеющих заведомое предубеждение против женщины-начальника. Зато двое её спутников, которые вместе с нею шли в Академию, чтобы в будущем заменить командиров, павших в бою со змеями, никакие сомнения не мучили. Они шли молча, как будто следовали в обычную спецназовскую вылазку. Только их бодрые движения и спешные походки выдавали явный восторг и предвкушение чего-то нового и, безусловно, более интересного, чем то, что было в их жизни до сих пор.

Разрисованная во все мыслимые и немыслимые цвета «Площадь Независимости» встретила их шумным многоголосым гомоном. Администраторы, инспектора, военные, студенты, торговцы, специалисты; местные и пришлые из дальних концов Муоса; бедные и богатые; молодые и не очень… сновали взад и вперёд в шумной сутолоке столичной станции. Большая часть жилых строений была снесена или переоборудована, квартиры местных были вытеснены в переходы, недавно вырытые прямо под перроном жилые подвалы и дезактивированные за несколько последних лет подземные помещения. Вдоль ровного полутораметрового прохода на всю длину станции в два этажа шли конторы и офисы, администраторские и полицейские кабины, торговые и ссудные лавки, столы раздачи пайков и забегаловки. И лишь несколько строений, разрисованных в яркие аккуратные абстракции, являлись домами высших администраторов, членов Учёного Совета, Штаба или принадлежали новым подземным буржуа. Запах свежей краски на самой разрисованной станции Муоса едва перебивал неустранимые в условиях сильной скученности запахи сырости, приготовляемой пищи с множества жаровен и котлов, человеческого пота, туалетов, уксуса и щёлочи с кожевенных и ткацких мастерских, и множества других неприятных, но привычных запахов людного поселения.

Жильцы Площади Независимости не были так запуганы и загнаны жизнью, как обитатели провинциального Муоса. Даже вид четырёх убров не вызывал здесь обычной реакции. Нет, местные, конечно, расступались перед ними, вот только делалось это скорее не из страха или почтительности, а на всякий случай. А торговцы и владельцы ссудных контор видели в военных лишь владельцев муоней, которые непременно нужно выудить из карманов и заплечных мешков:

— Солдат! Купи вексель за сто муоней, и через год я куплю у тебя его за сто пятьдесят…

— Юноши, купите своим женщинам платье…

— Парень, специально для тебя — арбалет на восемь пружин, новейшая разработка…

Вера шла мимо, не поворачивая голову и никак не реагируя на выкрики зазывал. Один раз она даже больно ударила по руке наглого торговца медпрепаратами «от болезни и всякой старости», попытавшегося схватить её за рукав. Она ускорила шаг, поспевая за своими спутниками, но вдруг её что-то остановило.

Вера развернулась и прошла несколько шагов назад. Это был книжный магазин. Собственно, даже не магазин, а ларёк. Трёхметровая будочка за спиной продавца была завалена книгами и брошюрами, напечатанными в местной типографии. Вход в ларёк был перегорожен столом, на котором тоже лежало несколько стопок подобных брошюр — все одинаково серые, неаккуратно сшитые, на рыхлой бумаге с кривыми буквами и с редкими гравюрными черно-белыми иллюстрациями. Это были учебники, саги о героях Муоса, справочники и столь модные в последние время путеводители по подземным поселениям. Но не это чтиво привлекло внимание Веры.

На почётных местах среди стопок блеклой литературы были разложены «манускрипты» — книги, напечатанные давным-давно, ещё на Поверхности. Они стоили во много раз дороже, но не падкость жителей Муоса на древности была тому причиной. Даже теперь, по истечении долгого времени бумага этих чудесных изданий была удивительно белой и гладкой, буквы ровные и крупные, а поля большие — древние не экономили на бумаге. Поистрепавшиеся, но всё ещё глянцевые обложки; цветные иллюстрации. Даже во внешнем виде их было что-то притягивающее, почти магическое, не говоря уже о неповторимом запахе настоящих книг. Они повествовали о странах и людях, которых давно нет; о событиях, которые всеми забыты и уже давно кажутся нереальными. Они были написаны людьми и для людей, которые не знали, что такое подземный ад под названием Муос, которые не ведали голода и страданий. Вернее, то, что они называли этими словами, на самом деле не было таковым. Хотелось читать эти письмена умершей цивилизации, чтобы хотя бы на несколько часов уйти в тот нереальный мир, который теперь кажется раем.