Доктор Боб и славные ветераны - Анонимные Алкоголики

14 мая 1940 года доктор Боб напишет Биллу о том памятном дне: «Дорогой Уилли: знаю, что ты очень занят, поэтому я не могу рассчитывать на слишком большое количество корреспонденции от тебя, но все же, хотел бы что‑нибудь от тебя услышать. Вероятно, ты помнишь, что в прошлое воскресенье было пять лет с тех пор, как я впервые встретил тебя в доме Ген.[30] Я никогда этого не забуду, хотя, возможно, ты об этом случайно не вспомнил. Я никогда не перестану быть благодарным тебе, и очень рад тому, что мне дарована возможность нести благую весть далее».

XVII. «Как говорил доктор Боб…»

С 1940 года, с тех того, как группа начала собираться в Королевской школе, у нее сформировался определенный стиль, ставший образцом ведения собраний во всем районе. Ветераны вспоминают, что первые собрания были очень похожи на сегодняшние, с минимальными отличиями.

В те времена не было принято, чтобы председатель или секретарь представляли спикера. В середине сороковых считалось, что громкие титулы и пышные представления могут вскружить голову алкоголику. Когда наступал момент, спикер выходил вперед, дожидался тишины и сам представлял себя. Он открывал собрание молитвой по своему собственному выбору, и после этого в течение пяти минут задавал «направление». Обычно оно было связано с какой‑то конкретной темой — сюжетом из «Горницы», или с каким‑то стихом из Библии. Затем он просил остальных участников сделать короткие комментарии.

Алекс М. (который вступил в группу в 1939 году) вспоминает, как они начали собирать регулярные взносы для оплаты аренды помещения и расходов по обслуживанию в Королевской школе. До того в этом не было необходимости. «Денег у нас не было, — говорил он, — пара монет в кармане была пределом для большинства из нас». Передача шапки для сбора денег на расходы в конечном итоге привела к появлению традиции, известной как секретарский перерыв, во время которого благодарили выступавшего и делались различные объявления. В других акронских группах в наши дни секретарь зачитывает длиннющий список объявлений о собраниях, годовщинах и юбилеях, а также о спикерах, выступающих на собраниях поблизости. Королевская школа — одно из немногих мест, где этого не происходит.

«Не было никакого легкомыслия вначале, — говорит Боб Е. — У каждого из нас было чувство юмора, но для всех нас выздоровление было вопросом жизни и смерти. Не было также никаких аплодисментов. На собраниях такого рода аплодисменты казались неуместными».

Норман У. (слепой АА–евец из Янгстоуна, штат Огайо) согласился с этим и процитировал доктора Боба, говорившего: «Не аплодируйте мне. Не аплодируйте никому из алкоголиков». Было очень характерным, когда доктор Боб жестом просил участников садиться, если они аплодировали ему стоя.

«Всем хотелось видеть его на пьедестале, а мне до сих пор хочется, — говорил Джон С. из Кошоктона, штат Огайо, в 1977 году (Джон — АА–евец с 1940 года). — Но он никогда не ставил себя ни на какой пьедестал. Могу вам это гарантировать!»

Отец Дж. Ф. Галлахер, который работал с сестрой Игнатией, говорит: «Трудно говорить о докторе Смите без восхваляющих преувеличений. Когда он был жив, он высмеивал их, и теперь, несмотря на то, что он умер, мне кажется, он все еще смеется над ними.

Я много раз сидел с ним за столом для выступающих и наблюдал, как он морщился, когда кто‑нибудь представлял его слишком напыщенно», — говорит Отец Галлахер.

Многие из председательствующих, стараясь оказаться на высоте положения и ответственности, говорили о докторе Бобе как об «основателе величайшего, самого замечательного, самого потрясающего, самого действенного движения всех времен и народов», и так далее. Однажды, во время одного из таких выступлений, доктор Боб прошептал: «Этот выступающий определенно занимает слишком много места и слишком много времени».

Отношение доктора Боба к высокому стилю и овациям стоя были, по–видимому, связаны с его поисками смирения — «свойства, которым большинство из нас одарено не слишком сильно».

Как он сам говорил, это было не «ложное смирение Юрайи Хип Диккенсона». Оно не было также «разновидностью половой тряпки… Я говорю об отношении всех и каждого из нас к нашему Небесному Отцу», — говорил доктор Боб.

«Христос говорил: “Сам по себе я ничто — моя сила дается мне Моим Отцом на небесах”. Если Он говорил так, — спрашивал доктор Боб, — то что говорить о нас с вами? Вы это сказали? Я это сказал? Нет. Это именно то, что мы не сказали. Вместо этого мы собирались сказать: «Полюбуйтесь на меня, парни. Я неподражаем, так ведь?» У нас не было смирения, не было представления о том, что мы получаем что‑либо по благоволению нашего Небесного Отца.

Я не считаю, что у меня есть какое‑либо право ходить гоголем из‑за того, что я протрезвел, — говорил он. — Только благодаря благоволению Господа я смог сделать это. Я могу чувствовать только благодарность за то, что он дал мне возможность достичь этого… Если моя сила приходит ко мне от Него, то кто я такой, чтобы похваляться этим?»

На своем письменном столе доктор Боб держал табличку с определением смирения: «Постоянный покой в сердце. Это означает не поддаваться тревогам и волнениям. Это значит не быть раздраженным или сердитым, злым или недовольным; не удивляться ничему, что делается для меня, и понимать, что ничего не делается против меня. Это значит оставаться спокойным и когда меня никто не хвалит, и когда меня ругают или презирают, иметь благословенный дом в своей душе, куда я могу войти, захлопнуть дверь и преклонить колени перед моим Отцом втайне, и обрести покой, как в глубоком море спокойствия, когда всюду вокруг бушуют беды и тревоги».

Характер доктора Боба, без сомнения, имел сильное влияние на стиль проведения местных собраний. По мнению Боба Е. из Акрона, одним из очень существенных различий между Акроном и Нью–Йорком, а также Акроном и Кливлендом было то, что «мы не рассказывали о своих историях пьянства на собраниях в то время. В этом не было необходимости. Спонсор каждого человека и доктор Боб знали детали. Честно говоря, мы думали, что это наше собственное дело, и никого не касается. Кроме того, мы уже знали, что такое пьянство. А вот что мы действительно хотели узнать, так это как стать трезвым и как оставаться трезвым.

Билл предпочитал, чтобы АА–евец признал себя алкоголиком и рассказал о том, как он стал алкоголиком, — говорит Боб Е. — И эта идея действительно привлекала людей и позволяла движению расти.

Когда начался этот процесс признания себя алкоголиком, у нас ушло какое‑то время на то, чтобы к этому привыкнуть, — рассказывает Боб Е. — Я вспоминаю, как‑то раз у нас было собрание в Королевской школе. Некоторые люди приехали из Кливленда. Они хлопали в ладоши, аплодировали и создавали много шума. Нам это казалось странным и обидным. Постепенно мы открывались, благодаря настойчивому влиянию Билла, но все равно нам все это не нравилось, особенно когда люди, увлеченные рассказом, превращали свои истории в настоящие сенсации».

Практически все помнят, что у доктора Боба и Анны были «постоянные» места — довольно далеко сзади, сбоку, и Анна сидела с краю, у прохода. «Я входил в дверь и уже знал, где будет сидеть Билл В. Х., и куда сядут Уолли Г., Этел М. и доктор Боб, — говорит один из ветеранов. (Этел и Ролло М., оба алкоголики, пришли в АА в 1941 году.) — У них у всех были свои места. Никому бы даже в голову не пришло сесть на их места».

Выступавшие не всегда выбирались заранее, по рассказу Нормана У. Он вспоминает, как доктор Боб сказал одному парню:

— Джордж, на этой неделе твоя очередь.

— Но я абсолютно не готов, — ответил тот.

— Но ты же не готовился к тому, чтобы напиться, — сказал доктор Боб. — Давай, вставай и говори.

Большинство ветеранов соглашались с тем, что доктор Боб обычно делал какие‑нибудь комментарии на каждом собрании — и только потому, что ведущий просил его об этом, а не потому, что он хотел этого сам. «Они были краткими, но всегда по делу», — говорит один из них. Джон Р. рассказывает, что он слышал последнее выступление доктора Боба в Кливленде, и в нем не было ни слова, противоречившего тому, что Джон уже слышал, когда доктор Боб повторял их снова и снова на обычных собраниях группы в Королевской школе.

Все отмечали, что за исключением выступления в Детройте в 1948 году, доктор Боб говорил очень коротко. Часто цитировали их с Анной слова: «Если вы выступаете больше, чем 15 минут, вы начнете повторять самого себя», — или: «После 15 минут уже невозможно спасти чьи‑то души».

Одна история рассказывает, что когда доктора Боба пригласили выступить на одном из собраний вне Акрона, он встал и сказал, что самые великие речи в мире были краткими. К примеру, и Нагорная Проповедь, и Геттесбургская Речь заняли менее пяти минут. «Имея это в виду, — сказал он, — я тоже собираюсь произнести краткую речь. Кстати, я ее уже произнес».