Солнечный круг - Михаил Герчик

Стоя среди сверкающих лужиц, я раздумывал, с какого угла начать мыть пол, когда в квартиру без стука ворвался Витька.

Взлохмаченный, взъерошенный, он еще из коридора крикнул:

— Отец дома?

— Уехал, — ответил я. — В командировку.

— Надолго? — Витька поскользнулся на мокром полу и чуть не влетел в таз с водой. — Он же в отпуске.

— Отозвали. Дней на пять. — Я предусмотрительно отодвинул таз. — А что случилось?

— Все пропало… Африкан в нашем штабе склад устроил.

— Какой склад? — удивился я. — Когда он успел? Да и вообще — ключ от подвала ведь у нас.

— Успел, пока мы в Крупице по болотам лазили. А ключ… У него таких ключей завались! Наш замок гвоздем можно было отомкнуть. А ты его попробуй! Запломбировал…

— Подожди, не кричи. — Я торопливо натянул кеды на мокрые ноги. — Пошли посмотрим.

Подвал был ярко освещен. У двери штаба, запертой на висячий замок, стояли Лера, Жека и Ростик. Они уныло поглядывали на эмалированную табличку, привинченную к доскам:

«Склад. Посторонним не входить».

Я подергал замок.

Железо глухо лязгнуло.

— Вот так… — вздохнул Жека. — А мы, дураки, старались…

Витька сжал кулаки.

— Это он нам за своего братца мстит. Мало плота показалось. Вот возьму сейчас ломик и выдеру этот замок к чертям собачьим вместе с пломбой, будет тогда знать…

— Не стоит, — рассудительно сказал Ростик. — Хочешь, чтоб нас опять в краже со взломом обвинили? Кто его знает, что он сюда понаставил, пришьет что-либо, тогда оправдывайся…

— А может, Африкан Гермогенович в городе? Давайте сходим к нему, — предложила Лера. — Поговорим… Должна ж у него быть хоть капля совести!

— Была у собаки хата, а у «Мухоморов» совесть, — проворчал Витька. — Он с нами и говорить не станет. Сами мы ничего не добьемся, нужно Глеба Борисовича ждать.

Витька грохнул со зла ногой в замкнутую дверь и пошел домой. А мы с Лерой все-таки отправились в домоуправление: лучше же, чем просто сидеть и ждать. Но там никого не было, кроме старенькой бухгалтерши. Заглядывая сквозь очки в какую-то длиннющую ведомость, она неторопливо перекидывала на счетах костяшки.

— В отпуске Африкан Гермогенович, — сказала бухгалтерша, оторвав глаза от своей ведомости. — С неделю назад к брату в деревню уехал. На двадцать четыре рабочих дня. Правда, дня два назад, было заглянул на часок, но опять уехал. А вы по какому вопросу?

Мы не стали объяснять ей свой «вопрос», а поскорей выскочили на улицу.

— Мы — туда, он — оттуда, мы — оттуда, он — туда! — ухмыльнулся Жека. — Ну, куда мы теперь? Может, тоже в Сычково?

— В райком комсомола, — предложила Лера.

Секретарь райкома, загорелая девушка в белой блузке с комсомольским значком, усадила нас вокруг своего стола. Покусывая кончик карандаша, внимательно выслушала длиннющий Лерин рассказ. Что-то записала у себя на календаре. Улыбнулась.

— Все уладится, ребята. Но придется обождать, пока ваш домоуправ вернется из отпуска.

— Но ведь это еще дней двадцать ждать! — завопил я.

— Что ж поделаешь, ребята. — Секретарь тряхнула коротко подстриженными волосами. — Сами понимаете: склад, материальные ценности… Без него никто не откроет. Правда, мы попробуем вашего Африкана Гермогеновича вызвать, но твердо не обещаю. — Она встала и пожала нам руки. — Только никаких глупостей не делайте, а то сами себе навредите. Договорились?

— Договорились, — за всех ответила Лера.

Прошло два дня. Два длинных скучных дня. Мы собирались то у нас, то у Крысевичей, пытались чем-то заняться, но все валилось из рук.

В довершение ко всему испортилась погода. Зарядил нудный, совсем осенний дождь. Даже мяч не погоняешь.

Не унывала только Лера. Чтобы растормошить нас, она где-то выкопала две старые географические карты и предложила сделать большого змея. Я открыл гараж, и мы принялись клеить раму. Вдруг Витька присвистнул и отложил стамеску: из своего подъезда вышел Африкан-младший.

Мы думали, что он в Сычкове, оказывается, нет, вернулся в город.

Африкан постоял, задрав голову и поглядывая на низкие тучи, затем поднял ворот плаща и направился прямо к нам. Подошел, прислонился к косяку.

— Здорово, братики-матросики!

— Привет от рваных штиблет, — буркнул Витька.

— Что, накрылся ваш штаб? — Африкан ухмыльнулся и щелчком сбил с рукава плаща дождинку. — Делали штаб, а получился склад…

Мы молча переглянулись. Витька засопел, но тоже сдержался.

— Это — что, это еще цветочки… — Африкан изо всех сил старался вызвать нас на разговор. — Вот вернется батя из отпуска, ягодки будут. Он вам устроит веселую жизнь! Осенью на площадке деревья посадят. Точно-точно. Это не беседки, их автокраном на другое место не перетащишь. И гаражи снесут. Придется Глебу Борисовичу свою машину под балконом ставить…

— Чему ты радуешься? — в упор глядя на Африкана, сказал я. — Что твой отец — плохой человек, этому, да? Так тебе ж плакать надо, а не радоваться. Если б у меня был такой отец, я от него в детдом удрал бы. Дурак ты, Африкан, и больше никто.

— От дурака слышу! — взвизгнул Африкан — видно, мои слова задели его за живое. — Батя к вам, как к людям отнесся, а вы… Доносчики, вот кто вы!

— Врешь! — Витька схватил стамеску и так решительно шагнул к Африкану, что тот отшатнулся. — Врешь, мы не доносчики! Мы прямо сказали, что вы — подлецы! Мелочные вы людишки, и месть ваша мелочная. Чихали мы на нее! Проваливай отсюда, пока по шее не надавали, не о чем нам говорить.

— Мало каши ели! — Африкан сунул руки в карманы и повернулся на каблуках. — Адью, братики-матросики. Ауфидерзейн.

Он ушел.

А мы еще немного повозились со змеем и отправились в кино: работа явно не клеилась.

СКВОЗЬ ДОЖДЬ И ТУМАН

На время, пока отец в командировке, Людмила Мироновна разрешила Витьке ночевать у нас, чтоб мне не было так скучно. Пришел он поздно, часов в девять, и мы засели за шахматы. Не успели доиграть вторую партию, как пронзительно зазвенел звонок. Кто б это мог быть? Неужели Ростик или Жека?

Я открыл. За дверью стояли Африкан-младший и Анна Михайловна, его мама.

— Заходите, — растерялся я.

Они вошли, и Анна Михайловна тут же прислонилась к стене, хватая открытым ртом воздух. Казалось, она вот-вот упадет. Промокший платок сбился у нее на затылок, пряди волос прилипли к щекам, с плаща стекала вода. Африкан стоял чуть сзади, насупившись и прикусив нижнюю губу. Видно было, что оба чем-то взволнованы.

— Папа дома? — отдышавшись, спросила Анна Михайловна.

— В командировке, — ответил я.

— Пошли, — сказал Африкан и дернул мать за рукав. Анна Михайловна закрыла лицо руками и заплакала. Громко, навзрыд. Я аж перепугался.

— Что случилось? Зачем вам отец?

— Долго рассказывать, — покачал головой Африкан. — Пошли, ма…

— Куда ты ее тащишь? — крикнул Витька. — Она ж чуть на ногах держится! Пройдите, Анна Михайловна, присядьте. — Он взял ее за руку и повел в комнату. Вздрагивая от слез, она послушно пошла за Витькой и тяжело опустилась в кресло. — Тимка, подай воды. Что с вами?

— У Африкана Гермогеновича… сердечный приступ. — Стакан дрожал в руках Анны Михайловны, и вода выплескивалась ей на плащ, будто он был еще недостаточно мокрым. — Это ж в такой спешке выехал — лекарства не взял. А как его сейчас отвезешь? Мы с Африкашей уже полгорода обегали. Последний теплоход в семь сорок ушел, а автобус — еще раньше, в пять пятнадцать. Такси не идут — далеко, мол, им всего на сорок километров от города разрешается, а в Сычково почти шестьдесят. Вот мы и подумали: может, Глеб Борисович…

— Пошли, мам… — Африкан шмыгнул носом и оглушительно чихнул. — Чего ты им все это рассказываешь? Они ж рады…

— Замолчи! — крикнула Анна Михайловна. — Не могут люди чужой беде радоваться. — Она затрясла головой и снова начала плакать. — Дай хоть минутку посидеть, а то у самой сердце выскочит.

— Да вы не волнуйтесь, Анна Михайловна, — сказал я. — В Сычкове медпункт есть, фельдшер, а в Крупице — целая больница. Найдут там для Африкана Гермогеновича лекарство.

— То-то, сынок, и дело, что такого не найдут. — Анна Михайловна вытерла краем платка лицо. — Раз уж телеграмму отбили: вези, мол, срочно лекарство, значит, ихнее не помогает. — Она подняла голову и с надеждой посмотрела на меня. — Тимочка, голубчик ты мой, а может, ты сам нас подкинешь? Дорога туда хорошая, асфальтовая, всей-то езды часа два в оба конца, а Африкаша говорил, что ты машину не хуже шофера водишь. Выручи, милый. А уж я тебе за это, сколько скажешь, заплачу… Помрет ведь Африкан Гермогенович, не доживет до утра…

У меня гулко, на всю комнату, стукнуло и оборвалось сердце.