Приключения во дворе - Евгений Рысс

— Так, — сказал лейтенант, положил перед собой лист бумаги, взял ручку и обмакнул перо в чернила. — Фамилия, имя, отчество?

Глава двадцать девятая. Вова прыгает с поезда

Вова очень испугался, когда увидел Катю Кукушкину. Ему было совершенно ясно, что будет дальше. Катя сообщит, что он, тринадцатилетний мальчик, ещё не имеющий нрава на самостоятельную жизнь, удрал от родителей, и его задержат. Кстати сказать, впервые он, пусть в мыслях, употребил слово «родители» во множественном числе. Да, хорошего от появления Кати Кукушкиной ждать не приходится. Она неожиданно нарушила его замечательно составленный план. Разные мысли крутились у него в голове. Может быть, думал он, удастся удрать и пересесть на другой поезд. Или лучше подождать и постараться убедить её, что он едет в Феодосию, твёрдо решив стать настоящим человеком и трудом заработать право на уважение. Пожалуй, следовало ждать. Ждать и пока не ссориться. Сила была в руках у Кати Кукушкиной. А силу Вова Бык уважал. Поэтому, когда Катя предложила ему пойти разговаривать на площадку, он беспрекословно поднялся и пошёл за ней. Слушать её он начал не просто недоверчиво, а враждебно и раздражённо. «Бреши, бреши, — рассуждал он, — ещё посмотрим, иго кого охмурит!»

Катя ничему не стала учить Вову. Она просто очень ясно представила себе, как Вова погибнет, и стала об этом рассказывать. Так ясно она это видела, что если чего и недоговаривала, то Вова додумывал сам. Да, он понимал, что будет ночевать на скамейках бульваров в Феодосии. Да, с удивлением должен был он признать, что этот удивительный город с морем, которое уходит неизвестно куда, с тёплыми берегами, бывает и холодным, и мокрым, и неуютным. Раньше это ему почему-то не приходило в голову. И лапы, в которых его будут держать, показались ему реальными лапами, он увидел, какие она цепкие и сильные, как из них невозможно вырваться. Он про такие лапы кое-что знал; Катя искрение боялась за него, и он это чувствовал. В конце концов, никто её не обязывал вскочить без билета в вагон и уехать неизвестно куда. Вова гораздо раньше, чем сама Кукушкина, понял, что дело для неё кончится плохо. Наверняка у неё нет билета, и, значит, задержат прежде всего Кукушкину, а не его. Его поразило, что она об этом не думает, что ей даже не приходит в голову, какие предстоят неприятности. У него прошло чувство враждебности к Кате. Чувство враждебности уже прошло, чувство уважения ещё не появилось.

Катю было не скучно слушать. Столько нотаций прослушал на своём веку Вова, что вряд ли какая-нибудь, даже самая убедительная, произвела бы на него впечатление. Но Катя просто видела то, что будет, и рассказывала об этом. Вместе с Катей видел и Вова: действительно, кончится лето, настанет осень, мокрая, тоскливая осень. Действительно, мальчишки в Феодосии все знают друг друга, на некоторое время его московские фокусы понравятся и заинтересуют. Ну, а потом?

И тюремную камеру он увидел. Очень ясно увидел. Это была маленькая камера, и окно было затянуто железной решёткой. Плохо здесь было Вове. И всё-таки, когда его вызывали из камеры на допрос, становилось ещё хуже. Катя об этом не говорила, но он видел сам. Он видел уверенных в себе, сильных и хитрых людей, которым он верил, которыми восхищался, как восхищается каждый мальчишка человеком, который умнее и сильнее его.

Он видел и слышал, как они его предавали. В гораздо меньших масштабах, в гораздо менее серьёзных делах он тоже предавал и обманывал. Он знал, как это делается.

Не холодный расчёт владел Вовой Быком. Просто он по-другому увидел мрачный двор старого дома и тесный закоулок за сараями. По-другому увидел он жалобные лица мальчишек, попавших в его свирепые, не знающие пощады лапы.

Это были не мысли, это были ощущения, которые чередовались с практическими мыслями о том, что, когда задержат Катю Кукушкину за безбилетный проезд, ему надо быть в стороне и не попадаться на глаза. Ссадят её на какой-нибудь маленькой станции, а он спокойно поедет дальше и будет беседовать с соседями по вагону о предстоящей погоде и о видах на урожай.

Было и то и это. Но было ещё и третье. Теперь не особенно хотелось ему ехать и Феодосию. Почему-то не предусмотрел он, что лето пройдёт, фрукты снимут с деревьев, тёплый берег, на котором можно валяться и загорать под солнцем, станет пустынным, холодным берегом.

Ничего не выражало лицо Вовы. За немногие годы своего печального и неправдивого детства он научился делать так, чтобы лицо ничего не выражало. А думать-то он думал своё. Это он тоже умел: лицо ничего не — выражает, а Вова думает.

Были разные города в огромной стране. Почему он взял билет именно в Феодосию? Почему ему показалось, что именно в этом городе он будет счастлив? Потому, что берега тёплые? Они тёплые и во многих других городах, но и в других городах наступает осень, становится холодно. Есть в Средней Азии место, которое называется Фирюза. Наверное, превосходное место, и гораздо южнее, чем Феодосия. Интересно, в этой Фирюзе тоже есть люди, которые будут с ним говорить ласково и дружески, а потом на допросе будут валить свою вину на него?

И в Фирюзу не захотелось ехать Вове Быкову.

Наконец настала минута, которую всё время предвидел Вова. Вошла проводница и попросила билеты. Вова солидно вынул билет и предъявил его, и к нему у проводницы не было никаких претензий. Разыгралась сцена между проводницей и Катей Кукушкиной. Вова Бык струхнул. Скажет сейчас Катя, что он удрал от родителей, что она вскочила в отходящий поезд, чтобы его задержать. И окажется Катя ни в чём не виноватой, а вся вина ляжет на Вову. Так просто ей было выйти из неприятного положения, что Вова Бык даже не рассердился бы на Катю, если бы она объяснила, как всё случилось на самом деле. Но Катя почему-то не объяснила.

Потом Вова Бык шёл за Катей и смотрел, как унижают его врага.

Вова посмеивался про себя. В окно он видел, как по освещённому перрону вели Катю. Он понимал, конечно, что в конце концов Катя выпутается из этой истории. Не так уж далека эта станция от Москвы. Дадут ей, конечно, возможность поговорить по телефону с родителями или с райкомом комсомола, переведут ей из Москвы деньги. Вот и всё. Приятно было другое: хотела она испортить Вове поездку и не смогла. Конечно, соображал Вова, надо будет следы замести, может быть, даже сойти с этого поезда. Плацкарта стоит недорого, сойдёт он на следующей станции, сделает в кассе остановку и через несколько часов уедет другим поездом, уже не в Феодосию, а, допустим, хотя бы в Ялту. Тоже, слухи ходят, город хороший. Вещей у Вовы немного, небольшой узелок. Никто на него и внимания не обратит.

Думал всё это Вова и смотрел в окно. Он видел, как сердитый усач провёл по перрону Катю, как он вышел из помещения дежурного милиции. Катя там осталась одна. Вова очень хорошо понимал, как ей сейчас плохо. Как трудно ей объяснить, почему у неё нет ни денег, ни документов. Было чему порадоваться Вове Быку. Он и радовался.

Прыгнула стрелка на электрических часах, негромко прогудел тепловоз, звякнули буфера, медленно поплыл назад освещённый перрон. Сейчас снова за окном будет темнота и далеко позади останется эта станция — Вова даже не заметил, как она называется. Будет выкручиваться Катя Кукушкина, а Вова вернётся к себе на своё законное, оплаченное им место и заведёт разговор с кем-нибудь из соседей о погоде и о видах на урожай. И поезд, погрохатывая на стрелках, будет нести его дальше и дальше к югу, к тёплым крымским берегам.

Маленький каменный домик, на котором было написано «Камера хранения», проплыл за окном. Скоро и эта станция уплывёт, и поезд пойдёт сквозь темноту дальше и дальше к тёплым берегам.

Невозможно объяснить, почему не сказала Катя, что Вова убежал от родителей. Также невозможно объяснить, почему вдруг спокойно стоявший у окна Вова засуетился и заторопился. Почему он побежал к себе в отделение и схватил лежавший на верхней полке маленький узелок — все его вещи. Почему он стремительно выскочил на площадку, где ещё стояла с флажком проводница, оттолкнул её и прыгнул с высокой подножки на низкую платформу, разбежался, размахивая узелком, чуть было не упал, но не упал всё-таки и остановился.

Что-то кричала ему возмущённая проводница. Но поезд уже шёл, постукивая на стыках рельсов, и вагоны с эмалированными дощечками, на которых было написано «Москва — Феодосия», проплывали одни за другим и уходили в темноту.

Дежурный по станции, отправлявший поезд, не торопясь прошёл к себе, не обратив внимания, даже просто, наверное, не заметив, что неожиданно в последнюю минуту с уходящего поезда спрыгнул маленький человек.

Маленький человек удержался на ногах и с узелком в руке неторопливо пошёл по перрону.

Что он думал, этот маленький человек? Много раз я его спрашивал об этом, и ничего он мне не мог объяснить. Может быть, и себе он не мог ничего объяснить. Есть в каждом из нас чувства, которые заставляют нас поступить именно так, а не иначе. Чувство это заставило Катю не сказать о том, что Вову нужно снять с поезда и отправить домой. Такое же чувство заставило Вову совершенно для себя неожиданно спрыгнуть с уже идущего поезда на перрон маленькой станции. Может быть, потому Вова и сделал это, что Катя не учила и не воспитывала его, а искренне за него боялась, думала о его будущем и не воспользовалась возможностью снять его с поезда и отправить домой.