Самозванец. Кровавая месть - Станислав Росовецкий

— Сколько просила меня в небе покатать! — потупилась русалка. — Миленочек мой то же говорит: что не человеком, а Огненным Змеем летает. Сожжет, мол.

— Давно собрался тебе это сказать, Зелёнка, — это Лесной хозяин вступил в разговор, причем довольно раздраженно. — Напрасно ты прилипла к Огненному Змею. Он, вишь, старинного боярского роду, из прибылых ордынских татар, а ты невесть кто, он в златых одеждах, а ты в одной рубахе. У тебя свое занятие, с парнями в мужиками, у него свое с женским полом, сама ведь знаешь. Не выйдет у вас дружная совместная жизнь.

— Вот уж не твое десо, дяденька, сколько тебе говорить, — надула она губки.

— Быть может, не мое, а быть может, как раз в мое, Зелёнка. Я понимаю, что ты засиделась в девках. Триста сет в девичестве — не шутка! Я уж предлагал тебе: иди ко мне четвертой женой! Мы с тобою друг другу ближе, роднее…

Змей, слава богам небесным, не слышал этих перекоров. Задумчиво поднимался он все выше в выше, в вот уже вся Северщина раскинулась перед огненным летуном, словно географическая карта, однако сам он не смог бы сделать такого сравнения, потому что никогда не видел географических карт. Увиденное же воспринимал как довольно широкий кусок земного пространства, расчерченного прихотливо извивающимися белыми реками, на пересечениях которых с темными дорогами, более прямыми, чем реки, средь лесов в пашен чернели жалкие человеческие селения. Над россыпями бревенчатых срубов кое-где мерцали, иногда вспыхивая поярче, рубиновые сердечки: это робко призывали его к себе тоскующие от любви в разлуки девки, женки да вдовы. Змей вздохнул, выпустив из ноздрей снопики искр, встряхнул своей золотой, похожей сейчас на собачью, головой: целый день он пренебрегает своими обязанностями, увлеченный Зелёнкой, — и не потому ли она запала ему в душу, что ничего не просит, сама берет то, что нужно ей, в представить ее томно страдающей просто невозможно?

Тут в глаза ему бросились две черные змейки, медленно продвигающиеся, в общем в целом, навстречу друг другу. Не сразу сообразил летун, что это войска, сближающиеся для кровавой битвы. В его сознании мелькнули слова «царевич Димитрий», «царь Борис Феодорович», однако мало они значили для Огненного Змея, поэтому не стал он даже вычислять, где чье войско. Одно было ясно: после того как войска сойдутся в совершенно непонятном для летуна ожесточении в вести о потерях дойдут до семей воинов, прибавится работы ему — в таким же, как он, утешителям слабого женского пола.

Тут вспомнил он, для чего поднялся в воздух, в нашел на темной линии Бакаева шляха россыпь построек — Анфискину корчму. Нет, показалось ему: не рдеет над корчмой красное сердечко, как некогда: нашла бойкая красотка себе иного утешителя. Огненный Змей вздохнул в спустился пониже — разведывать.

— А вот он в Змей летит! — закричал Сопун, которому завязавшаяся между лесными духами перебранка стала неприятна. И в самой деле, ведь не на прогулку двух любовников, Змея в русалки, среди луговых цветочков они едут! Еще не хватало, чтобы духи-помощники мстителей перессорились.

Змей приземлился слишком близко к сгоревшему завалу, поэтому поднял целую тучу пепла. Когда отряхнулся и обчистился красавец, сообщил весело:

— Они в корчме! Не проехали мимо! Немец с мушкетом стоит на страже, а телегу с намалеванной на ней морской сиреной оставили возле конюшни. И еще видел я, как к Новгороду-Северскому с полуночи подходит большое московское войско.

— Тогда поехали! — воскликнул Серьга и снова, стараясь шеей не шевелить, поклонился Лесному хозяину. — Спасибо тебе за все! Быть может, еще свидимся!

— И тебе спасибо, Огненный Змей, — это уже Сопун прижал руку к сердцу. — А что касаемо московского войска, то пусть они Дмитрия-царевича хоть с кашей съедят. Поедем же!

Однако отправиться в путь им удалось не прежде, чем прибежал Медведь с топором и пучком коротких осиновых кольев. Потом принялся обниматься на прощание со всеми, а живого мертвеца Серьгу зверь заставил спешиться, снять с шеи тряпку и наново вылизал ему прилежно весь страшный шов.

Наконец, тронулись, и тогда со всех сторон зашелестели робкие от лесного замкнутого житья голоса, женские и детские:

— Прощайте! Велес вам в помощь!

Показалось ли Сопуну, что в этом хоре различил он и ломающийся тенорок одиннадцатилетнего отрока?

Глава 18. Хомяк-упырь не вовремя задремал

Отсюда, с кургана, корчма была видна как на ладони. Большая, на два жилья, изба с шестом возле крыльца, а на шесте пучок сена — знак, что здесь кормят, поят и берут на постой. Низкие, бревенчатые же службы: поварня, из окошка которой еще тянется дымок, конюшня и возле нее телега, колодец с журавлем, баня, сенник, амбар. Рисунок на задке повозки не разглядеть, конечно, однако по общим очертаниям вроде та телега,

супостатов. Немца не видно, зато возле конюшни прохаживается казак с самопалом на плече.

— Приглядись, сынок, у тебя глаза помоложе… Был ли среди супостатов такой пищальник?

— Вроде был, батя. Что немца не видно, тому я не удивляюсь. Когда Змей сюда подлетал, он на страже стоял, тот немец, а теперь сменился, пошел выпивать и закусывать. Что делать будем?

Вечер выдался ясный, тихий. Лес, дорога и корчма были облиты холодным багряным закатом, обещавшим на завтра сильный ветер. Завтрашняя погода колдуна мало заботила, а вот темень, что должна была упасть через полчаса, куда больше.

— Дозорный — наш человек, сынок. Когда стемнеет, мы его из самострела уделаем. Я тебе помогу натянуть, а ты будешь целить. Что-то у меня глаза слабеть начали. А тех, кто к нему выйдет, — из большой пищали и самопала.

— Да не научен я огнистому бою, батя! Ведь говорил уже…

— До темноты успею тебя научить, а заодно и оружие набьем. Надо сперва Зелёнку на дело отправить, пока светло еще. Эй, красавица, давай к нам!

Зелёнка с явною неохотою отклеилась от Змея, с которым ворковала у подножия, и принялась карабкаться к вершине кургана. Хотела было схватиться за голову каменной бабы, в незапамятные времена вывороченной неведомыми силачами из земли, — и отдернула руку:

— Боязно мне его что-то.

— Ты, красавица, не каменных бойся, а живых, — заявил живой мертвец поучительно.

Сын же его промолчал: он решал для себя, какой ему русалка больше по душе — в природном своем зеленом виде или в мужской шапке и больших для нее сапогах. И тут кольнуло его в сердце: а вдруг кто из супостатов узнает на Зелёнке вещь, принадлежавшую товарищу?

— Что-то я, дяденька, не поняла, тебя самого мне бояться али нет?

— Тут, Зелёнка, не до смеха, — скучно вымолвил Сопун. — Как бы не разглядели на тебе снятую с мертвых супостатов одежду…

— А я раздеваться не согласная, — русалка закусила губу и с надеждой взглянула на Серьгу, ожидая от него помощи. — Привыкла я к теплу, не замерзнуть бы мне теперь в одной рубашке.

Мертвец Серьга, не отрывая глаз от корчмы, бросил:

— В сумерках не разглядят. А вот, как ты мимо дозорного пройдешь, ума не приложу. Ну скажешь ты, что хозяйкина племянница, а он хозяйку и позовет… Слушай, сынок, ты ведь колдуном слывешь! Сумеешь ли отвести дозорному глаза?

— Худо-бедно отведу, если он человек… — И тут Сопун хлопнул себя ладонью по лбу. — Если человек?! А вдруг это ихний упырь? Из дозорного кровь уже выпил, его папаху надел и поджидает, пока кто-нибудь из корчмы выйдет ему на ужин? Его, упыря, ведь Зелёнка защекотала — ему ли ее не узнать? Ему и к лисьей шубенке присматриваться не придется!

— Да ладно уж, — улыбнулась русалка, — придумаю чего-нибудь. Постараюсь к двери с тылу подойти, от этих развалюх во дворе… Только дайте мне с собою пару осиновых кольев.

— Вот сын мой тебе даст… А ты не забыла, чего в корчме делать будешь?

— Помню, помню… — Зелёнка ухватилась за протянутую Сопуном руку. Оказалось, что она очень неуверенно чувствует себя на склоне кургана.

— Сынок! — повысил голос Серьга. — Будешь возвращаться, прихвати с собою большую пищаль, самопал да все к ним припасы.

Внизу Зелёнка снова упала в объятия Огненного Змея, а Сопун нашарил в телеге и протянул ей два коротких осиновых кола. Она сунула колья за пазуху, кивнула и опять закинула руки на шею Змею. Тут Сопун присвистнул и принялся рыться в кузове. Вытащил узелок и похлопал русалку по плечу. Она повернула головку:

— Почему мешаешь мне с милым дружочком попрощаться?

— У корчмы не видно собаки. А что, если мы ее просто не увидели?

— Собаку?!

— Вот я нашел для тебя кость, чтобы бросила собаке. Окорок вепря с остатками мяса. Сам добыл, сам коптил…

— Сам и доедай, колдун! Для собаки достаточно и голой кости, а ты от голода уже на ногах не держишься. А у меня времени прибавится с любезным другом попрощаться, помиловаться.