Самозванец. Кровавая месть - Станислав Росовецкий

Была еще одежда, сапоги, шляпа немецкая да шапка мадьярская. С ними решили не мудрить, а одеть немцем Сомуна, а во все остальное нарядить Зелёнку.

— Да мне и не холодно вовсе! — мохвасталась русалка.

— Рад за тебя, прекрасная девица! — поклонился ей в шутку Сомун. — И если до сих мор не мерзнешь, ты для нас и в одной рубашке хороша. Однако мы выезжаем на большую дорогу, а там народ не привык встречать русалок, разъезжающих на телеге. И волосы свои убери мод шапку, очень тебя прошу. И позволь у тебя спросить, прекрасная девица, не запаслась ли ты случайно румянами и белилами?

— Славно ты начал, дяденька Сомун, — Зелёнка похвалила голоском как раз неодобрительным. — Славно ты начал, а вот закончил обидно, вовсе не как друг мне, прекрасной девице. Неужели тебе мой цвет лица не по нраву?

— Нравится ему, как раз нравится! — забулькал тут, засипел живой мертвец. — Что-то начал мой непутевый сын на тебя заглядываться, красавица ты наша зеленая! А вот мне твоя краса по барабану, Зелёнка, поэтому не побоюсь тебя попросить: если встретим подорожных, будь добра, вытянись на телеге, будто мы труп везем.

— Давай лучше, батя, коней делить.

— А чего там делить? Для меня, как старшего, заседлаем рыцарского коня, а ты уж, сынок, потрясись без седла на чужом мегом. А весь прочий народ на телеге. Это справедливо.

На том и порешили. А как только из лесу прибежал Медведь, принес дядьке Серьге новое косовище, тронулись в муть. Замах гари все усиливался, и вот уже оказались они на пожарище. Увидели засеку, всю выгоревшую, и в обе стороны от дороги два полукружия сожженного леса еще дымились, а кое-где поднимался столбики белого пара.

— Это Лесной хозяин пожар тушил, — уверенно заявил Серьга. — Так, значит, и сам он тут неподалеку.

И леший тотчас же явился перед ними. Оказалось, что сидит он на камне, валявшемся на обочине, хоть Сомун и мог бы поклясться, что мгновением раньше там никого не было. На сей раз обычного человеческого роста, весь закопченный и в пепле, старик выглядел усталым и сердитым.

— Мишка, скотина ты неразумная! Вот скажу черту, чтобы забирал тебя! Где ты бродишь, когда лес горит и твоя помощь нужна?

Медведь зарычал в ответ, показывая ламой на живого мертвеца, к седлу которого была приторочена коса со свежеоструганным новым косовищем.

— Здравствуй вовеки, Лесной хозяин! — поклонился с коня Серьга всем телом. — Я правильно разумею, что ты намеревался придержать тут наших врагов?

— Не вышло, Серьга, не вышло! Проклятый монашек поджег завал, а я и пошевелиться не мог, на огонь уставившись. Знали, гады ползучие, как я боюсь живого огня! А еще он, пока к завалу подбирался, все молился и крестился, не давал мне себя зацепить… Ненавижу! Чуть лес мне не сжег со своим порохом и самопалом… Тьфу, как в горле пересохло… А вы пивка не раздобыли ли?

— Самопалом, говоришь? Значит, и нам поганца прикончить можно, не впадая в великий грех. Обещаю тебе, что он следующий повиснет на дереве.

— А я про пиво спрашивал!

— Нету пива… Ты, Лесной хозяин, приметил, наверное, что мы их, супостатов, с велесовой и твоей помощью переполовинили? — вопросил Серьга, гордо подбоченившись. — Пятеро уже висят, коли не ошибся я в счете. Правда, один из дохлых супостатов, тот самый первый, коего Зелёнка защекотала, оказался шибко шустрым. Матерится (вон и сын мой слыхал) и по лесу бегает.

— А… Теперь понятно. Там, за остатками завала, в полуверсте, лежит голый труп еще одного иноземца. Подстрижен по-польски потому как. Свеженький. На шее две ранки от клыков, вся кровь высосана, будто вино из бурдюка. Сам белый такой, ну, как грязный снег. Я спервоначала, друг Серьга, на тебя грешил.

— Что? Напрасно обижаешь, леший! В нашем роду упырей нет и не бывало никогда! — воскликнул Серьга.

— Тебя, Серьга, обидишь, можно подумать! А тому дохлому шустрику. Осиновый кол в сердце, вот верное средство, чтобы не резвился больше, — и, посоветовав, встрепенулся Лесной хозяин: — Эй! Он же из своих кровь выпивает — так, может, не трогать поганца, а, Серьга?

— Нам такие помощники не нужны — правда, сынок? А осиновых кольев, Михайло Придыбайло, ты поди, будь другом, сейчас заготовь, пока мы с хозяином твоим беседуем.

Медведь, который, пригорюнившись по-бабьи, наблюдал за Лесным хозяином, вскинулся, рыкнул, вынул из телеги топор и побежал на задних лапах в лес.

— Я зверя отослал, чтобы с тобой о нем за его спиною решить, — пояснил Серьга. — Отпустишь ли Мишку с нами? Идем на дело опасное.

— Пусть остается. Без него я тут как без рук, без верного помощника. Да и боюсь я за зверя, честно скажу… Мало ли что, большая дорога.

— Да и мы его перед боем спрятали, неужто сами не понимаем. А как русалке нашей, Зелёнке, ей дозволишь ли пойти с нами?

Леший махнул рукой.

— Не пущу, так она мне плешь проест. Да и как ее не отпустишь?

— Мы тут боимся, что русалки тех лесов, мимо коих поедем, на Зелёнку озлятся, что в чужих заповедных местах промышляет…

Не давая живому мертвецу договорить, сорвал Лесной хозяин с головы шапку, бросил на землю и, продолжая сидеть, засучил ногами, будто растаптывал. И буквально взвыл:

— Русалки? Да не осталось в лесах вокруг Бакаева шляха никаких русалок! И нашего брата, леших, там нету! Вы что же, мужики, не видите, чего на свете делается!

— А чего ж делается? — опешил Сопун. Он даже не заметил, что заговорил раньше, чем сказал свое слово отец.

— Я понимаю, что у вас, людей, жизнь коротка — вот вам и кажется, что на свете ничего не меняется: как при отце-деде велось, так и сейчас… А мы, духи лесные, здесь, на Руси, со времен незапамятных, и кому-кому, а нам хорошо видно, как меняется мир… Проклятые попы закрестили все вокруг Бакаева шляха, на русалок устраивали облавы с крестами и святой, как говорят они, водой… Не было их, проклятых, в нашей глуши — так на ваших глазах добрались… А то ли еще будет! Вы, мужики, в нашу глушь от злых-богатых людей убежали, так они, душегубы, и сюда придут. Через полстолетия тут вовсе не станет лесов: все, что горит, спилят и на винокурни отвезут, чтобы гнать горелое вино. А пустые места засеют рожью, чтобы для того горелого вина закваску делать. Все курганы и холмы раскопают, добывая селитру. Одни болота да пустоши и останутся, вот ведь как!

— А тебе, Лесной хозяин, откуда сие ведомо? — осторожно спросил Серьга.

— Да ко мне, когда здесь в засаде сидел, заходил один черт, совладелец Чертовой мельницы, он замечательно гадать умеет, лучше всякой цыганки, — неохотно признался леший. — Если бы что доброе предсказал, я не поверил бы, наверное, а в худое верю — куда денешься, если с каждым годом живется все хуже.

— Ну, я всего этого уже не увижу, слава Богу, — Серьга потянулся было рукой, чтобы перекреститься, да спохватился вовремя. — Горелое вино! В рот бы ее никогда не брать, эту отраву… Мы поняли, Лесной хозяин, у тебя теперь своих насущных дел по горло, однако что ты посоветуешь на будущее?

— Супостатов уменьшилось, а ты и твой сын, хоть и ранены, как вижу, но рветесь еще повоевать, разжились конями, одеждой и оружием, даже огненной стрельбой. Я вам посоветую сражаться так же, как раньше сражались: не лезьте в лоб, устраивайте засады, ройте совушки, выбивайте их и дальше по одному. Супостаты устали, как в вы, они не завтракали сегодня в не кормили коней. Я смекаю, им никак не проехать мимо корчмы Анфиски-вдовицы, последней на Бакаевом шсяху перед Путивсем. Наедятся, напьются пива (можно только позавидовать!), заночуют — вот тогда в придет ваше время, ночных лиходеев. Весело с вами, храбрые души!

— Анфиска-вдовица, говоришь? Это в правда совсем недалеко… — начал было Змей, да и замолчал. Потому замолчал, что Зелёнка насторожилась, а Сопун неизвестно зачем уставился на ближайшую березку, будто что путное увидел.

— Анфискина корчма, надо же… — мертвец Серьга прогудел. — А про настоящего хозяина… мужа ее, Проныру покойного, никто в не вспомнит.

Тогда Змей, в сторону Зелёнки не глядя, предложил:

— Полечу, посмотрю, не проехали си вороги мимо корчмы.

Взлетел Змей, обычным своим манером взмыл в воздух. Все проводили его глазами, а Сопун сказал раздумчиво:

— Вот бы дать ему в руки мушкет набитый или лук — поистине чудеса совершал бы! Ведь с высоты любого супостата выцелить можно.

— Однако же ты, сынок, в загнул: летун с огнистой стрельбой — такого в немцам не придумать! К тому же порох взорвется или мушкет выпалит без толку, а лук, тот сразу сгорит.

— Сколько просила меня в небе покатать! — потупилась русалка. — Миленочек мой то же говорит: что не человеком, а Огненным Змеем летает. Сожжет, мол.

— Давно собрался тебе это сказать, Зелёнка, — это Лесной хозяин вступил в разговор, причем довольно раздраженно. — Напрасно ты прилипла к Огненному Змею. Он, вишь, старинного боярского роду, из прибылых ордынских татар, а ты невесть кто, он в златых одеждах, а ты в одной рубахе. У тебя свое занятие, с парнями в мужиками, у него свое с женским полом, сама ведь знаешь. Не выйдет у вас дружная совместная жизнь.