Акула пера в СССР - Евгений Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, Сергей Игоревич? — сунул морду в кабинет я.
— Заходи-заходи… И двери закрой.
Я закрыл и по мягкому ковру прошел к письменному столу. Всё-таки шикарно главред устроился! Наверное, и в райкоме такого кабинета нет. Ну и трофеев наших: переходящих знамен, всяких статуэток, грамот и кубков тут полно. "Маяк" — это вам не хухры-мухры! Мы, между прочим, боремся за звание лучшей районки в республике! Эх, если б не мозыряне… И полочане, и оршанцы, и еще пять-семь крепких изданий — были бы мы обласканы почестями и милостями высокого начальства. Может и хорошо, что не обласканы. Нам и своего начальства хватает. Вот оно, сидит и строго смотрит на меня сквозь очки в роговой оправе.
— Мне Привалов звонил. По поводу твоего расследования. Говорит — цены нет такому сотруднику. А я вот думаю — может, тебе по его ведомству лучше работать?
— Кх-х-х… Ше-е… То есть Се-е-ергей Игоревич, не губите на молодости лет, как так — по его ведомству?!
— Шучу-шучу. Расслабься, Герман. Мне нравится твой напор, твоя энергия. В конце концов — журналиста кормят ноги! Некоторые вон сидят, ждут пока им пальцем ткнут и указание дадут — сюда пиши, туда не пиши. Ты не боишься, берешь ответственность на себя… Но иногда, знаешь ли, нужно сбавить обороты. Выдохнуть. Осмотреться. Вот так сейчас с этим кладбищенским делом — повремени. В печать давать пока ничего не будем, придержим. Это ведь очень многих людей заденет, понимаешь? Настоящая чертовщина!
— Да понял я, понял. Положу под сукно. Надеюсь — не навсегда.
— Не навсегда. Достанем, придет время. И скоро! А сейчас — нечего народ баламутить. Займись нормальной журналистской работой. У тебя вон предприятия — непаханое поле. Давай цикл статей — "Люди труда", в каждый номер. Ну, сам знаешь — с Исаковым вы договорились, позвони ему, пускай организовывает тебе поездку. На Гидролизный позвони, Волкову, коммунальщикам… Лето — это у нас горячее время для Шкловского — посевная, жатва и всё такое прочее. Но сам понимаешь — на откуп аграриям мы всю газету давать не можем, у нас промышленный район.
— И культурная жизнь…
— Нет, в культуру не лезь, это без тебя найдется кому писать. И образование — тоже. В общем — занимайся своим делом. Обзванивай, пиши. Я Арину Петровну предупредил — в номер по человеку! С разных предприятий. Понятно?
— Понятно. Разрешите выполнять? — молодцевато вскочил с кресла я.
— Кончал бы ты со своей клоунадой… — вздохнул шеф. — И вот еще, последний вопрос: почему ты не в партии?
Я, честно говоря, растерялся. Понятия не имею, почему Белозор не в партии? Но отмазка была:
— Имею право состоять в комсомоле до 28 лет, членским билетом ВЛКСМ очень горжусь и намерен это право реализовывать до самого последнего дня!
— Вот как? Молодишься? Ну-ну. Но ты подумай над этим вопросом. А то в республиканской прессе его печатают — а он даже не кандидат…
— Подумаю.
И чего вызывал? Его задание — и не задание вовсе, а так, чем бы солдат ни занимался, абы задолбался. Я, наверное, сам пока не понял, какие такие нити большой дубровицкой политики затронул. Но вот чисто по ощущениям, недомолвкам, домыслам и слухам — у нас тут готовилась какая-то буря в стакане. Директора крупных предприятий, такие как Исаков, например, в последнее время зачастили в кабинет к шефу. И Привалов вот тоже — названивает… Тайна, покрытая мраком! Лезть в эту тайну мне пока не хотелось, потому как эти игры — для взрослых дядей. А я — маленький и слабый, не дорос еще до такого уровня.
Мне бы со своими делами наконец начать разбираться! А то по сути ни один из пунктов моего плана так и не был реализован — а время идёт! А потому…
— Владимир Александрович? Это Гера Белозор, из "Маяка"! Помните… Как — сейчас заедете? В смысле — сегодня? Э-э-э-эй, что значит сто двадцать секунд?
Твою-то мать, товарищ Исаков! Но я теперь — воробей стреляный: рюкзак с самым необходимым и крепкие ботинки стояли в шкафу в кабинете. Меня нынче голыми руками не взять! И батарейки запасные, и кассеты с пленкой — я был готов к труду и обороне. Хотели материалы? Будут вам материалы.
На бегу заглянул в кабинет Арины Петровны — она подкрашивала губки карминовой помадой, строя милые гримаски в зеркальце.
— Ариночка Петровночка, я с Исаковым уехал! Шеф в курсе!
— Но последний звонок…
— Последний звонок, сказал, закроют без меня.
— Но…
— Оревуар!
Я прекрасно понимал ее досаду: попросить меня или Даню Шкловского было проще простого. Приходишь в кабинет, говоришь чего надо сделать и чего написать — и процесс пошел. Что у Даниила Давидовича, что у Германа Викторовича имелась в голове четкая взаимосвязь между количеством сданных материалов и размером гонорара. Но имелись в редакции и другие сотрудники… Чаще всего их было не видно и не слышно. Эдакие дамочки постбальзаковского возраста, к которым на хромой козе не подъедешь. Заменить? "Мне отписываться надо, вы что, не понимаете?" Ехать в поле? "Я не взяла с собой обуви, как я в туфлях поеду к комбайнерам, как вы себе это представляете?" На завод? "Ну вы же знаете, какие у меня отношения с Волковым…" Да плевал на тебя Волков! Нет у него с тобой никаких отношений, а то, что ты пять лет назад какую-то бодягу вместо статьи изобразила — так сама дура! Такое чувство, что они не были журналистками — так, канцелярские служащие, которых почему-то заставляют работать в газете. Что характерно — все с профильным образованием. Не то, что мы со Шкловским — самозванцы. Он англичанин, я — историк. Ну как — я? Гера! Ну и я тоже…
В общем — Шкловский на полях, Белозор — на заводах, а бедная ответственная секретарь остается сражаться со всем этим серпентарием. Ну и Стариков. Старикову обычно прилетало больше
