Акула пера в СССР - Евгений Капба

от большого кипятильника, покрытого известковым налетом. Чайник с помятым носиком начал шуметь сразу же, как только металлическая спираль прибора, сунутого в его полное воды нутро, покрылась пузырьками.

— Ну, рассказывай. Какого черта ты делал на крыше склада керамико-трубного завода в полночь?

— Скла-а-ад? — удивился я. — Графские развалины! Едва нашел целую стену, чтобы взобраться!

— Так, Гера. Ты не понимаешь серьезности ситуации? Проник на охраняемую территорию, покушался на социалистическую собственность…

— На трубы-то? Я бы что — на плечах их утащил? И какая там охрана, если я просто открыл калитку и вошел? Два блохастых кабыздоха?

— Сторож вызвал милицию, — уже не так напористо сказал Соломин, — Но мы разберемся. И проверку на предприятие отправим. Чего ты там вынюхивал, акула пера?

Милиционер щедрой рукой сыпанул в чайник заварки и достал пиалку с рафинадом. Потом подумал — и добавил к сахару еще сушки на тарелочке.

— А можете позвонить в редакцию и сказать, что я не прогуливаю, а в РОВД? — чуть заискивающим тоном попросил я.

— Ладно! — Соломин потянулся за аппаратом.

Пока он разговаривал с Аленой, явно заигрывая, я собирался с мыслями. Наконец капитан положил трубку, налил в керамические чашки с какими-то несерьезными рисунками в виде медведиков крепчайший, приторно-сладкий черный чай и протянул его мне.

— Пей. Отмазал я тебя, — он дождался, пока я отхлебну горячего напитка. И строго посмотрел мне в глаза: — Выкладывай.

— А чего тут выкладывать? Журналистское расследование!

— Шо, опять? — схватился за сердце он. — И снова — на разворот? И в "На страже?"

— Это уже будет зависеть токмо от воли пославшей мя жены… — в тон ему принялся кривляться я.

Почувствовал: с Соломиным — можно.

— И что там? В прошлый раз было оружие, а теперь? Работорговля, наркотики, терроризм?

— Не. Бригадир Большаков со своими людьми выкапывает новопреставленных товарищей, раздевает, разувает, снимает ювелирку и выдергивает золотые зубы. Это всё реализует — про комиссионки знаю точно, остальное надо выяснять. Вечером закапывают — ночью выкапывают, а? Ну, и там мошенничество и вымогательство — по мелочи….

Глаза Соломина стали квадратными. Он даже чай отставил в сторону.

— Доказательства? — спросил капитан.

— А какие доказательства? Выкопайте Сивуху, посмотрите в каком он виде. Ну и, возможно, диктофонная запись есть, но там ветер шумел, я не знаю, что получилось.

— Так это ты туда полез, потому что директора термопласта хоронили? А откуда зацепка-то?

— Так мне мужик звонил в редакцию — Петя зовут. Рассказал про хамство и беспредел кладбищенских, я ему порекомендовал к Глинскому сходить, пообщаться. А потом он с проломленным черепом к Тихановичу в больничку попал… Вот я и начал потихоньку разбираться.

— Разобрался… Петр Васильевич Гапоненко вчера очнулся и дал показания. Ехал на велосипеде, колесо подвернулось на высоком бордюре — упал. Дело было на Болоте, тамошняя шпана велосипед сперла, но скорую вызвали. Про кладбище тоже рассказал — с Глинским они всё полюбовно решили, всё отремонтировали.

— …ять! — сказал я. — Выходит, попал пальцем в небо. Но факт остается фактом. Сивуху можете эксгумировать — и всё станет сразу ясно.

— Слушай, Гера… Ты это. Помалкивай пока про свои открытия. Сивуха из-под земли никуда не денется. Я с Приваловым поговорю — будем делать, как он скажет. Мы с тобой люди маленькие, щелкни пальцем — и нет нас. Тебе — мины вспомнят, по браконьерам прижмут, знакомства твои вот эти, приблатненные…. Кастет, опять же. Ну и меня есть за что подцепить. Так что — маучы, будзь хитрым! — на мове закончил он. — А запись эту свою прибереги. Если дадим делу ход — пригодится.

— А со мной теперь что будет? — спросил я.

— Эх, впаять бы тебе административку, чтобы не шарился там, где не следует! — погрозил пальцем Соломин, — Но, пожалуй, с тебя и одной ночи довольно. Советская милиция она что? Она — человечная! Человек человеку — друг, товарищ и брат, журналюга и мент — это как рабочий и колхозница, можно сказать… Понимаешь, к чему я клоню?

— А кастет отдадите?

— А ты не охерел?

Когда я уходил, то встретил в коридоре у самой двери того самого сержанта-конвойного. Он как-то странно метался туда-сюда, потом состроил злобную гримасу и вошел в дверь, на которой была намалевана буква М. С такой яростью ходить в туалет? Действительно, странно. Хотя… Может, у него геморрой?

* * *

— Тебя там Исаков ищет-бегает, а ты с ментами трешься! — выдала Фаечка, как только я зашел в редакцию.

Я и так был в состоянии довольно рассеянном: ночь в камере, потом — нагоняй от Таси (это еще стоило переварить, не люблю нагоняи), разъезды на такси по городу… И сразу — с корабля на бал!

— Поехали, поехали! — директор УТТ, как всегда прекрасный и белозубый, тащил за собой Старикова с языком на плече и фотоаппаратом на груди, — Ты где ходишь, Гера? Открытие базы через двадцать минут!

— Бегу, бегу Владимир Александрович, дайте минуту!

— Тридцать секунд! Двадцать девять, двадцать восемь…

Я метнулся в кабинет, сменил батарейки в диктофоне, сунул новую кассету (ту, с записью с кладбища, по совету Соломина спрятал в месте довольно неожиданном), прихватил блокнот и карандаш — и выбежал на улицу.

— … четыре, три, два… О, Белозор. Успел. Поехали! — конечно, у Исакова не было шофера, и он гонял на служебной "Ниве" как таксист Даниэль из хорошо известного французского фильма.

Почему "Нива", а не "Волга"? Потому что УТТ. "Волга" — автомобиль замечательный, но в условиях полесского бездорожья и необходимости регулярно мотаться по отдаленным объектам Исаков отдал предпочтение полному внедорожному приводу. Расстояние от редакции до Озерной, где расположилась база управления, мы преодолели минуты за три, нарушив все правила и безбожно превышая скорость. Молодой директор только скалился и иногда ругался,