Раб сердец - Александр Лукьянов

      Лядащий и сейчас отказывался понимать, что же стряслось, как за считанные месяцы исчезли эти свет, тепло и ясность. Сначала начались разговоры о каком-то странном бунте на забытой им родине, в Смердунах. Потом докатились слухи о множащемся таинственном Братстве во главе с каким-то Учителем. Надо было бы Самусю насторожиться и полюбопытствовать. Разузнать следовало бы, тем более, что были знакомые в службе надзора. Эх, не насторожился, дурак, не полюбопытствовал.

      Затем, всё ускоряясь, стали ползти вверх цены в лавках и дровяных складах. Правда денег у Лядащего и тогда более чем хватало на всё, не какой-нибудь вонючий бездомный бродяга, хвала судьбе, чтобы считать гроши.

      Известия о разгроме Братством карательных отрядов и начале похода отрядов Брана на Поползаевск были уже не слухами, а точными сведениями. Но и на это он смотрел, как на временную непогодь: все пройдёт и само собою утрясётся. Продолжалось обычное суетливое существование: с утра до вечера - на службе, по выходным - поездки за покупками и отдых на Круглом озере. Он удивился, когда там, у Круглого, поползаевские чиновники стали сравнительно дёшево рапродавать свои роскошные усадьбы. Подумал, что пузатенького мешочка золотых с вышитым женой на бархатном боку филином хватило бы на приобретение восьмикомнатной хоромины. Но купить усадебку он не успел - подорожания заставили развязать мешочек с иными целями. Влетели цены на сено и овёс, так что Лядащий даже задумывался о продаже жеребца и лакированной коляски и о том, чтобы ходить на службу пешком. Однако проталкивание сквозь снующее по улицам быдло вызвало у Самуся столь острые приступы тошноты, что он не стал отказываться от упряжки.

      Шушуканье мелкой служащей сошки, встревоженные глазки писарско-счетоводческой чернильной братии в конце концов вызвало у Самуся неосознанное ощущение беспокойства, не слишком, впрочем, сильное. Он засиживался в «Валинор-займе» допоздна, перебирал вороха долговых записок, описывал и представлял к распродаже имущество разорённых заёмщиков. Возвращался домой с усталым удовлетворением, ужинал с обязательной стопкой полынной настойки и погружался в приятные размышления. О том, что надо бы набрать деньжат на обучение дочурки танцам и манерам, нанять учителя квендийского языка, а там, не успеешь глазом моргнуть, придётся и о приданом думать... О том, что жене потребовались наряды, побрякушки и развлечения. О том, что началась обшивка комнат морёным дубом, надо бы прикупить стол, кресла и кровати, да и резные лари для одежды лишними не окажутся.

      День, когда неясные тревоги превратились в отчётливую явь, грянул для Лядащего внезапным громовым ударом. Как-то он прибыл на службу, как всегда самым первым, но нашёл в расписном сводчатом помещении единственное живое существо - шестидесятилетнего уборщика. Старик сообщил Самусю, что начальство «Валинор-займa» всю ночь жгло в печах какие-то бумаги, лично, пыхтя и потея, вытаскивало сундуки с золотом и с драгоценными камнями, грузило в тщательно охраняемые окованные железом повозки. Потом оно уселось на те же повозки и отбыло... куда? Из оставленных записок следовало - не то на юг, не то - на запад. Всё.

      Лядащий был настолько ошеломлён, что не сразу не заехал к тем самым осведомлённым знакомым в службу надзора и не разузнал, что к чему. Поужинав, он сидел до полуночи в совершенном оцепенении, тупо смотря на потрескивающие огоньки толстых восковых свечей. Сколько раз потом он клял себя за это! Сколько раз мысленно твердил: дурак, дурак, можно было потратить деньги с умом, запрячь Резвого в повозку и покинуть губернский город. Эх, все караси на сковороде умнеют...

      С утра Лядащий пришёл в себя. С утра началось светопреставление. Собравшись за съестным, Самусь с ужасом увидел, что ни в одну из лавок пробиться нельзя - везде озлобленные рычащие толпы. И везде в очередях твердили одно: несметные полчища Братства движутся на Поползаевск, сжигая всё и убивая всех на своём пути. Усталые торговцы едва успевали сгребать монеты, причём отказывались принимать медь, требовали золото и серебро и не давали сдачи. Лядащего осенило - брать надо на все деньги самое дешевое и как можно больше. Как же! Выяснилось, что озарило не только Самуся: мука, крупы, масло, сушёные овощи были раскуплены.

      Тогда ему впервые стало по-настоящему страшно.

      Правда, за час толкотни он заставил себя несколько успокоиться. С отдавленными ногами и ноющими боками он таскал в повозку мешки с накупленным без разбора барахлом и уже ругал себя: -«Потратил деньги, а ну, как завтра надо мной все знакомые будут хохотать?»

      Зато на следующее утро Лядащий уже не боялся возможных насмешек, наоборот всячески себя нахваливал, потому что половина лавок сверкала пустыми полками, а на закрытых ставнях второй половины висели внушительные замки. Самусю удалось нахватать варенья, солёных грибов, чая, суповых приправ и пряностей. Самым ценным, конечно, впоследствии оказались четыре крынки с мёдом, три бутыли рыбьего жира и бадейка топлёного свиного сала. Дома, разумеется, тоже кое-что лежало на полках.

      Начался двухнедельный, не отпускающий ни на мгновение ужас. Прислуга не появлялась. Нянька дочери не приходила. Семья Самуся сидела за тремя засовами двери, окованной снаружи железом. Жена срывалась на визг по всякому поводу. Она в своё время плавно перетекла из семейки богатеньких родителей в семью зажиточного мужа и совершенно не могла представить даже отсутствия десерта на обеденном столе Кажется, она вообще перестала что-либо соображать и чуть ли не ежечасно бросалась на мужа: -«Ты же мужчина! Делай что-нибудь, пусть всё станет, как было!». Дочь ныла и хныкала, ей было скучно. Лядащий не обращал на них внимания, не чувствуя вкуса рассасывал варенье и тупо прислушивался к происходящему на улице. Он горячечно пробовал понять происходящее и внушить себе - всё утрясётся и пойдёт по-прежнему.

      Поздним вечером двенадцатого дня сознание Лядащего заработало лихорадочно, словно после пинка. В дом напротив, где жил писарь губернской управы, вломилась дюжина непонятного вида людей. Что там происходило, толком было неясно, но когда из дома, обхватив голову руками, выскочил в одной рубашке хозяин, пробежал на подгибающихся ногах шагов десять и упал посреди грязной мостовой, Самусь покрылся холодным потом. Он глядел в щель приоткрытых ставень на мелко дергающуюся скрюченную спину соседа и слушал, как что-то заскрежетало по железной обивке его двери. Работа кузнецов оказалась отменной, хитроумные запоры не подкачали и взломщики ушли. Стуча зубами, Лядащий отошёл от окна, с полминуты разглядывал белки закатившихся глаз жены и протрусил на кухню. Затхлой воды оказалось немного - последние полкувшина. У печи сиротливо валялось последнее полено. –«Надо же, -внезапно захихикал Самусь, -и готовить как раз нечего…»