Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты как-то рассказывал мне историю о том, как Гейдар Джемаль с Максимом Шевченко нацболов ментам сдавали, но я не до конца уследил, в чем там самая соль была. Можешь повторить под запись, чтобы я потом переслушивал долгими зимними вечерами?
– Эта история попала в открытый доступ благодаря Деду, который написал о ней в одной из «Книг мертвых». Он написал дико искаженно, но откровенно. Была в НБП такая яркая девушка – Таня Тарасова, чрезвычайно пассионарная звезда филфака МГУ. Лимонов пишет, что она плакала, когда Дугов от нас ушел, потому что не понимала, как же нам быть без философа. В итоге она нашла себе другого философа – как раз Джемаля; приняла ислам и стала совмещать участие в НБП с Исламским комитетом, ходила в хиджабе с партийным значком – очень хорошее сочетание для Москвы 2000-х. Тарасова и еще одна русская мусульманка (тоже околопартийная) фактически составляли весь Исламский комитет, потому что больше никто к Джемалю не пошел. Да и сам Джемаль тогда активнее окучивал «Левый фронт»: ему было близко сочетание ислама с коммунистическими темами. Лимонов пишет, что девушки эти помогали с жильем каким-то радикальным единоверцам[176], но я лично слышал только историю про уголовное дело об оправдании терроризма из-за статьи на сайте Исламского комитета. Тогда к Джемалю и Шевченко пришли из «конторы» с вопросом: «Что за хуйня?» И они под копирку написали показания о том, что экстремисты-нацболы пробрались в миролюбивый Исламский комитет и, пользуясь доступом к сайту, разместили статью, о которой мы ничего не знаем. В общем, повели себя по-мудацки. То есть рассуждения Джемаля о Севере и всем таком с его жизнью не совпадали.
Цитата по Российскому агентству правовой и судебной информации (РАПСИ):
Согласно материалам следствия, Тарасова, этнически не будучи мусульманкой, приняла ислам. Она была сторонницей идей исламского фундаментализма и придерживалась радикальных исламистских взглядов, допускающих совершение насильственных действий в отношении представителей других конфессий в рамках борьбы, целью которой является объединение всех мусульман вне зависимости от их национальной принадлежности и создание теократического унитарного государства «Всемирный исламский Халифат».
В 2005 году она вступила в межрегиональное общественное движение «Исламский комитет», заняла должность помощника его председателя и стала администратором сайта, который был зарегистрирован на имя Джемаля Орхана Гейдара оглы. Следствие считает, что этот сайт Тарасова использовала для пропаганды своих убеждений, публикуя материалы, призывающие к осуществлению террористической деятельности.
<…>
Тарасова окончила религиоведческое отделение философского факультета МГУ и, по версии следствия, должна была понимать последствия своих действий[177].
Татьяна Тарасова пошла на сделку со следствием, признала вину и раскаялась в содеянном. В итоге она была приговорена к полутора годам лишения свободы условно с испытательным сроком три года.
– Насколько я знаю, – продолжает Раймонд, – Тарасова потом уехала в Дагестан. Не знаю, где она сейчас и что с ней, но можно представить ее чувства: она оказалась в такой неприятной ситуации, когда человек, который тебя всему научил, сам же тебя и сдал.
– Довольно примечательно, что после этой истории Джемаль сменил риторику и стал решительно осуждать акты терроризма, которые совершались в Москве. Я ни на что, конечно, не намекаю…
– Тут уже ничего сказать не могу, не вникал.
– Тогда не будем об этом говорить, – меняю я тему, чтобы не принуждать никого к клевете. – Лучше расскажи, что молодой радикальный нацбол, каким ты был, увидел ценного в прозе Мамлеева.
– Мне в свое время понравилось само название – «Шатуны». Но на самом деле я начал читать Мамлеева, потому что его активно пиарил Дугов, когда я не знал, в какую сторону податься. Потом мне это очень мешало увидеть Мамлеева как реальную фигуру – слишком плотными были политическо-субкультурные наслоения. Но я представляю, как мамлеевские идеи могли повлиять на некоторых моих соратников, особенно его «Россия Вечная». К сожалению, были случаи, когда эта книга попадала в руки людям, находившимся в состоянии острого психоза…
Веселые ребята: Пятницкий, Ковенацкий, Головин
20 ноября 1978 года один из московских загсов выписал свидетельство о смерти одного советского гражданина, имя которого вряд ли о чем-то говорило тому, кто подписал этот документ хладнокровной бюрократической рукой заведующего отделом записи актов гражданского состояния. В документе этом сообщается:
Гражданин Пятницкий Владимир Павлович умер семнадцатого ноября тысяча девятьсот семьдесят восьмого года в возрасте 40 лет, о чем в книге регистрации актов о смерти 1978 года ноября месяца 20 числа произведена надпись за № 3590. Причина смерти: отравление четыреххлористым углеродом. Место смерти: Москва, РСФСР.
Сейчас имя Владимира Пятницкого только начинает выходить из забвения, и для многих становится открытием, что едва ли не каждый русскоязычный читатель знаком с его небольшим, но запоминающимся литературным наследием. Речь идет о сборнике «литературных анекдотов» под названием «Веселые ребята», который Пятницкий сочинил в соавторстве с коллегой по детскому журналу «Пионер» Натальей Доброхотовой-Майковой. Миниатюры, вошедшие в эту книжку, ошибочно приписываются Даниилу Хармсу, который, естественно, служил для Пятницкого и Доброхотовой-Майковой источником вдохновения, когда они писали, например, такое:
Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать – лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой – оказалась велика, череп треснул. Связал веревочкой – смотрит, рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царство ему небесное[178].
После перестройки «Веселые ребята» начали регулярно появляться в изданиях Хармса без указания подлинного авторства, но с пометкой «приписываемые»[179]. Затем «анекдоты» Пятницкого и Доброхотовой-Майковой стали заметной частью российской интернет-культуры: уже в 1996 году[180] появился отдельный сайт, на котором был опубликован рукописный оригинал сборника, который сейчас хранится в архиве «Мемориала».
В советской традиции анекдот как жанр, по определению филолога и антрополога Вадима Михайлина, играл роль «главной коммуникативной скрепы»:
Все советские люди не только читали в школе одни и те же обязательные литературные тексты, но и затем на протяжении всей своей жизни смотрели те же фильмы, что и все их сограждане. Каждый сюжет, каждый удачно найденный образ, каждая броская реплика были всеобщим достоянием, активно обсуждались и неизбежно превращались в элемент кода, прозрачного – и предсказуемого – для всех. Анекдотическая переработка любого такого элемента – вне зависимости от того,
