Таганай - Николай Феофанов

отпихнул от себя старуху. Да так здорово, что та отлетела от него как щепка, и грохнулась на камни, серьезно разбившись. Все всполошились, Воронов сам перепугался и кинулся к старухе. Однако та уже испускала дух.

В последние секунды она вдруг рванула на себя склонившегося рядом Воронова. Прорычала ему что-то на ухо. От чего у приказчика аж побледнело лицо. И неожиданным рывком руки распорола тому ладонь своим длинным ногтем. После чего отошла в мир иной. А у Воронова из ладони открылось обильное кровотечение.

Шакулин чуть ли не с открытым ртом слушал повествование директора музея, глядя на его волшебную папку. Казалось, он сейчас сам представлял всю картину тогдашних событий.

– Но самое странное началось потом. Через несколько дней Воронов исчез со стройки и не появлялся почти месяц. По нему уже хотели писать Мосоловым, что, дескать, пропал без вести. Как нежданно-негаданно группа охотников нашла его в лесу, близ Двуглавой сопки. Вид его, как писали в донесении, был ужасен. От одежды остались лишь лохмотья, весь черный от грязи, с совершенно обезумевшим лицом он не мог даже сам передвигаться. Его отмыли-отчистили, поместили в лазарет. Однако здравый ум к нему больше не вернулся. С испуганными глазами все время смотрящими куда-то сквозь собеседника, Воронов с нескрываемым трепетом постоянно говорил одну и ту же фразу: «Мою душу похитили! Мою душу похитили!» При этом часто впадал в припадок, крича абсолютно нечеловеческим голосом, и изворачивался на кровати, будто над ним издевались стаи невидимых чертей. У всех окружающих от такого зрелища аж кровь в жилах застывала.

Нестеров взял паузу, чтобы налить в стакан воды и немного отпить ее.

– После этого события со стройки постепенно начали пропадать люди. Пошли слухи, что старуха прокляла то место, и что каждый, кто останется, обретет участь Воронова.

Шакулин все же решил уточнить:

– Валерий Викторович, как они начали исчезать? Сбегали со строительства или пропадали в лесу?

– Поначалу думали, что люди стали сбегать, кто куда, от греха подальше. И действительно, пара-тройка человек, удрапали восвояси. Однако затем при дальнейшей вырубке леса под строительство, стали находить обезображенные полусгнившие трупы. Дело дошло до того, что сами Мосоловы пожаловали на стройку проконтролировать, что происходит. И привезли с собой священника. Тот отслужил пару обрядов, и все прекратилось. Люди перестали пропадать, и в дальнейшем стройка шла без сучка, без задоринки до самого конца. Завод заработал в 1754 году, и больше никаких чудных случаев там не происходило.

– А что сталось с приказчиком Вороновым?

– Отдал-таки он свою душу богу через пару месяцев, как его нашли.

– Умер?

– Нет, там история тоже странная. При переезде, или как там, по-вашему, при передислокации лазарета, прямо на носилки, на которых несли бывшего приказчика с крыши упал увесистый валун. Кто-то говорил, что это месть старухи, которая сама погибла на камнях от его руки. Другие шептались, о неком заговоре. Многим рабочим осточертело слышать вопли Воронова, особенно по ночам, вот и решили его так невзначай зашибить. Все равно, по сути, не человек уже.

Шакулин был очень увлечен всем услышанным и, хотя не до конца понимал, каким боком это относится к делу, которое они расследуют вместе с Листровским, был готов слушать и слушать дальше.

– А откуда у вас все эти сведения? – спросил он директора музея. – Неужели что-то подобное можно отыскать в архиве?

Валерий Викторович улыбнулся с легкой хитрецой.

– Основой для воспроизведения тех событий послужили три источника. Первый – архивные материалы по строительству завода, они частично были в нашем хранилище, частично в Оренбурге. Второй – отчеты приказчиков тех самых Мосоловых, за годы строительства, сформировавшиеся в полноценный труд, сохранившийся в Ленинской библиотеке. И третий – дневник одного из рабочих стройки, Ивана Нижегородова. Кем он был, точно неизвестно, может крепостной, может из вольных. Понятно только то, что он был обучен грамоте. В его дневнике отмечены все главные события, от начала возведения, до 1759 года, то есть, когда завод уже функционировал.

В Шакулине тут же проснулся оперативник:

– И что же показания всех источников совпадают?

– Я ждал этого вопроса, – на губах директора музея по-прежнему гуляла хитрая улыбка. – Вы же из органов. – Директор взял небольшую паузу. – Так вот, на счет совпадений. Скажем так, два из трех источников почти полностью соответствуют друг другу.

– Отчеты приказчиков Мосоловых и дневник некоего Нижегородова?

– Точно, товарищ лейтенант! Архивные материалы носят более официальный характер. В них скорее сухая статистика, – усмехнулся в конце Нестеров. – Хотя даже там есть упоминание о пропаже Воронова со стройки и о том, как его нашли затем. Правда, сами понимаете без особых подробностей.

– То есть можно с определенной долей скепсиса считать эти источники достаточно достоверными?

– Да, вы правильно выразились – с определенной долей скепсиса. Человеку, тем более малограмотному и напуганному, свойственно преувеличивать.

– Это вы о Нижегородове?

– О нем.

– С чего вы взяли, что он был напуган? – оживился Шакулин.

– Это хорошо заметно по тому, как он пишет о тех событиях. Думаю, когда вы начнете читать его дневник, сами поймете, о чем я говорю. А по поводу отчетов приказчиков господ Мосоловых, могу сказать только то, что Мосоловы строго-настрого требовали от своих людей точных и развернутых отчетов, в которых должны были быть отражены все события, происходившие на строительстве завода.

– Понятно, – Шакулин откинулся на спинку стула. Его взгляд перешел с Нестерова на потолок, а затем на раскрытое окно, из которого веяло запахом летнего дня. – Хорошо, Валерий Викторович, а для чего вы мне это рассказали? Это имеет какое-то отношение к делу?

– Об этом судить уже вам, лейтенант…

– Мне?

– Нет, вы не дослушали. Судить действительно вам, но мой рассказ еще не окончен. Здесь много других тайн. – Нестеров снова с удовольствием похлопал свою папку с неизвестным существом в уголке. – Это лишь начало. Прелюдия, скажем так.

Директор музея принялся снова перебирать содержимое папки. Наткнувшись на стопку бумаг, сцепленных между собой большой канцелярской скрепкой, он причмокнул губами:

– А вот это уже, на мой взгляд… – слова «на мой взгляд» он выделил особо, – может иметь прямое отношение к тому делу, которое вы сейчас расследуете.

Нестеров подошел к окну, чтобы его закрыть. Погода на улице за последние десять минут вдруг стала стремительно изменяться. На город наползли сероватые грязные тучи, сильный порывистый ветер начал временами проноситься по крышам домов. Нестеров закрыл раму, но форточку оставил слегка приоткрытой, чтобы не стало совсем душно, после чего вернулся к столу.

– Итак, начнем с конца предыдущей истории. – Директор музея стал формировать из