Сибирский Робинзон - Андрей Черетаев

Подбросив в очаг дровишек, я устроился поудобней.

— Интересно, сколько сейчас времени? — задался я вопросом. — Думаю что где-то около одиннадцати. Пора спать!

С ума сойти! В прежней жизни, раньше половины первого я и спать-то не ложился. То приятные дела, то утомительные заботы, и так каждый день, и подумать-то времени никогда не было. Зато сейчас у меня его много, даже чересчур много, девать некуда!

Я прислушался. Было слышно, как разгулялся ветер, шумевший в тайге и с гулом проносившийся над замершей рекой.

— Принесла же нелегкая!.. Надеюсь, завтра обойдется без снегопада… Видеть этот снег уже не могу!

Воспоминания о том вечере на зимней даче, вновь и вновь возвращалось ко мне…

Тихо играл магнитофон, огонь весело горел в печи, створка была приоткрыта, и мы, сидя на пуфиках, молча смотрели на танцующее пламя. Лаура Брэниган пела свою «Self control», по всей видимости, предлагая нам с Евой не терять голову. Песня очень понравилась Еве, и она нажала на кнопку «repit». Только после десятого раза на выручку Брэниган подоспели «Chili».

— Как хорошо, — прошептала Ева.

Я посмотрел на неё. Ева была очаровательна. Одетая в джинсы и свитер, она снова напомнила мне обложку глянцевого журнала. Просто чудо, какое-то. Чуть печально улыбаясь, Ева как ребенок, заворожено любовалась игрой огня. Иногда она могла быть очень сентиментальной девушкой. Её глаза хрустально поблескивали. Бокал, зажатый в ладонях, был наполнен вином гранатового цвета. Отпив немного вина, Ева бросила на меня откровенный взгляд. Чтобы выдержать его, мне пришлось несколько раз приложиться к своему бокалу.

— Хорошо, — повторила она, и от удовольствия прикрыла глаза.

Нам на самом деле было хорошо, настроение располагало к расслаблению, к близости. Поэтому я пододвинулся поближе и обнял Еву.

— Я бы сказал, не просто хорошо, а замечательно, даже сказочно.

Она положила мне на плечо голову и еще плотнее прижалась. Аромат ее духов побуждал к решительным действиям. Рука моя скользнула под свитер и коснулась упругого и теплого живота. Боже мой, как же было приятно его гладить! Моя кровь закипала, голова начинала кружиться. Я нежно приподнял её подбородок и поцеловал в губы, оторваться от которых было невозможно. Дыханье наше участилось, и стало понятно, что мы созрели, как фрукты в осеннем саду. И как фрукты, неуклюже упали со своих пуфиков на пол. Но, скатившись, мы не смогли разорвать поцелуй, её тонкие и шелковистые волосы накрыли мое лицо, приятно щекоча.

Лежать на деревянном полу было неудобно. Сделав над собой усилие, я оторвался от губ Евы. Она крепко обхватила меня руками. Дело осталось за малым — отнести красавицу в постель, что и было мною легко проделано, благо физическая подготовка позволяла мне поднимать с пола роскошных блондинок, повелительниц моего сердца.

Если некоторые думают, что красивые девушки обязательно сильны в трюках из Камасутры, то это весьма опрометчивое утверждение. Ничего сногсшибательного не было. Просто форма компенсировала содержание. Точеная фигурка Евы тянула на немыслимо высокие оценки.

— Так и знай, Ева, ничего сногсшибательного, — повторил эту мысль вслух, — обычный трах-тарарах и трах-тебедох.

Я заржал над своей шуткой — я был пьян, и пошлость текла из меня рекой.

— Если бы не моё «Супериохимбе» все могло быть ещё хуже! А так, по крайней мере, все было долго, я бы сказал, очень долго.

Обожаю говорить гадости. Я зло засмеялся и сказал:

— Да чёрт с ней! Чёрт с тобою, Ева. Свет клином на тебе не сошёлся. И давно пора забыть о тебе, змеюка.

С этими словами в очаг полетела очередная порция дров.

После того как Ева уснула, я долго лежал без сна, чувствуя себя опустошенным. Сон никак не хотел приходить, хотя я и порядком устал, как будто разгружал вагоны. Было слышно, как снаружи разыгрался сумасшедший буран, который на целые сутки отрезал нас от внешнего мира. Старожилы и метеорологи после говорили, что это был один из тех сильнейших буранов, что случаются только раз в десятилетие. Осторожно, так, чтобы Ева не проснулась, я снял её руку с моей груди и укрыл одеялом. Но она вернула руку на прежнее место, а потом и вовсе прижалась, почти придавив меня. Было чертовски неудобно, но ради неё я готов был терпеть. От её тела мне стало совсем тепло, и я заснул.

Глава пятнадцатая

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ. ВОЛКИ

Каждому волку зубы и злость…

После возвращения Серафим, видимо, впал в уныние, потому что на все мои расспросы предпочитал отнекиваться. Болтливость ангела-хранителя бесследно испарилась.

«Видано, старика сильно щелкнули по носу, чтобы не лез не в свои дела, — подумал я, — ходит, словно воды в рот набрал».

Мне даже стало его жалко. Я считал его другом, делая скидку на его взбалмошный и вздорный характер. Однако я следовал давней привычке не давать советы, когда не просят.

«Жалко старикашку, разнос ему, видать, устроили по полной программе и на почтенный возраст не посмотрели. Всегда так, стараешься, стараешься, а потом оказываешься дураком!»

В подтверждение моих мыслей Серафим вздохнул. Я не знал, как его утешить. Воистину сказано поэтом: «В час горестных минут и утешения друзей нам не смешны…»

— У тебя есть друзья? — неожиданно спросил меня Серафим.

— А что ты спрашиваешь? Ты же лучше меня самого знаешь мою жизнь!

Я решил завести противного старикашку так, чтобы он от злости зазвенел, подобно будильнику. Это приведет его в чувство.

— Какой же у тебя гнусный характер, вдобавок ко всему напрочь отсутствует воспитание. Ущербный ты человече!

Во-во! Началось. Надо посильней подзадорить, подколоть, тогда он взорвется, как воздушный шарик. Ради друга я готов терпеть многое, но только недолго. Лишь бы он не переходил в своем гневе рамки разумного.

— Есть, есть пара друзей! Хороших друзей, вместе с ними я пуд соли съел.

— И они всегда приходили тебе на помощь?

Я призадумался.

— Знаешь, Серафим, приходили, но не всегда, и этому я даже рад. У меня было несколько кошмарных периодов в моей жизни, когда мне никто не мог помочь, и друзья могли, сами того не желая, только усугубить переживания, навредить…

— А ты часто им приходил на выручку?

— Признаюсь, редко, — подумав, ответил я. — И то, если нужно было помочь деньгами или физической силой.

— Получается, что ваша дружба не испытана на прочность бедами. Молот невзгод не обрушивался на ваш союз.

— Значит, не обрушивался, да и незачем ему было молотить по нашей дружбе. Вдруг она окажется хрустальной? — с сомнением в голосе ответил я Серафиму.