Писательский Клуб - Константин Ваншенкин

Ленивые, пресыщенные лестью жены литбонз, функционеров. Успевают зорко посматривать по сторонам, но лишь на себе подобных. Изумление и возмущение, когда все кончается. С этими ясно.

Женщины, ставшие женами писателей, в случае ухода или смерти мужа обычно стараются не покидать этот круг, пребывают, пусть на иных правах, но в той же сфере. Велика не только сила привычки, но и инстинкт приспособляемости к этому образу жизни. К этому клану. Здесь их еще может подстеречь удача, — вернее, они ее. Мне доводилось наблюдать неторопливо переходящих от одного к другому общепризнанных, фирменных жен — красавиц. Они и ощущали себя переходящими знаменами.

Или ловящие миг женщины быстрого реагирования. Любопытно, что прыжок бывает совершенно внезапен, с неожиданной стороны.

У немолодого именитого поэта умерла жена. И в горький момент его беспомощности и растерянности другая, заметно моложе, оставила мужа и перешла к нему. Твардовский хмуро отреагировал: «Ей лейтенант нужен». Впоследствии они прожили более полутора десятков лет.

Как осудишь?

Вообще жены, которые откровенно моложе мужей. Имеющие навык ухода за мужьями как специальность. Все одного типа — худые, слегка унылые. Инна их называла: матросы. Бегом вверх — вниз, в поликлинику, в магазин, в аптеку. Измеряют давление, даже могут сделать укол. Но и о себе не забывают. А главное — общество. Ухаживают добросовестно, правда, не в любовном смысле. Скорее, выхаживают. Один старичок умер — что поделаешь? — находят другого. На них всегда спрос. Благородная профессия.

Многие из них по совместительству и личные шоферы. Ездят очень аккуратно и с удовольствием на таких же старых, как их мужья, «Москвичах» и «Запорожцах».

Да мало ли какие жены у писателей бывают. Стяжательницы, например. Но ведь не только у писателей. О них распространяться не хочется.

Привлекательнейшая когорта жен-тружениц, нормально работающих всю жизнь и не желающих оставить свою стезю и место. Муж давно знаменит и обеспечен, снисходительно уговаривает бросить работу — жена ни в какую. Преподаватели, редакторы, доктора наук, просто доктора. Они сразу выделяются в литературной среде. Жены, но по своей психологии словно бы не вполне писательские. А порою и зарабатывают побольше мужа.

Многое еще, наверное, можно было бы сказать о писательских женах. Всех их я готов понять, восхититься большинством, оправдать не лучших. Жизнь их часто нелегка с их непростыми, издерганными до предела мужьями. Извините, если что не так. Я хотел написать как есть, а не бросить в кого-нибудь камень.

Сонет

Вероятно, так бывает всегда, но порою это особенно заметно: прекрасные писатели и книги, а рядом очевидная подделка, чепуха, несуразица какая-то. Проходит несколько лет, и нет этого, второго, забыто начисто. Но ведь что любопытно, — поначалу и то и другое привлекает чуть ли не одинаково, интересует зачастую одних и тех же людей.

Взять, к примеру, драму, пьесу. Там конфликт должен быть более определенным, отчетливым, чем, скажем, в романе, — жестокий конфликт. Прежде всего между Добром и Злом, — главное столкновение жизни и смерти, проявляющееся по — разному. А иначе какая же это драма!

Но тогда ведь что придумали. Да, конфликт необходим, без него пьесе и спектаклю нельзя. Но в новых социальных условиях это должен быть конфликт не между хорошим и плохим, а между хорошим и лучшим, хорошим и отличным.

Потом это получило наименование лакировки действительности, теории бесконфликтности. Но тогда-то!

Лучшие наши театры разваливались на глазах, взяв в репертуар такие пьесы. Оказалось, что этот новый микроб необъяснимо разъедает и прежние, классические спектакли.

Московский Художественный театр поставил «Зеленую улицу» Анатолия Сурова. А ведь труппа состояла чуть ли не из одних корифеев.

Суров, всегда в той или иной степени под хмельком (сейчас бы сказали — поддатый), ходил с толстой, суковатой палкой, стучал ею в пол и кричал, что ему не давали ходу, но он им еще покажет. Однажды он заявился на обсуждение стихов Алеши Фатьянова в писательском Клубе и тоже стучал палкой и выкрикивал:

— Алексей! Ты им дай как следует! Не пускают большого русского поэта!..

Но Алеша никогда не искал причину своих обид и неустройств на стороне.

Время между тем было строгое, и даже про многоразового лауреата Сталинских премий Николая Вирту появился фельетон — «За голубым забором».

Речь, скорее всего, шла о его даче, но говорилось, что это чуть ли не имение, отгороженное голубым забором от народа.

Александр Раскин сочинил по этому поводу эпиграмму:

Вирта и Суров — анекдот!У них совсем различный метод:За голубым забором тот,И под любым забором этот.

Справедливости ради скажу, что, когда дела у Сурова резко застопорились, возникли неприятности и он сошел со сцены — и в буквальном смысле тоже, то есть пьесы его уже не ставились, — он, работая на радио, сильно помягчел и помогал многим.

История, которую я хочу поведать, произошла у него с Михаилом Бубенновым. Тот был на вершине успеха — увенчанная Сталинской премией первая книга его романа «Белая береза» читалась нарасхват. Люди, я сам тому свидетель, спрашивали в магазинах, не поступила ли вторая книга и живо интересовались, когда поступит.

Но покуда он писал эту вторую книгу, исчезла потребность не только в ней, но и в первой тоже.

А тогда он был на коне, чувствовал себя уверенно и опубликовал резко отрицательный отзыв на роман Валентина Катаева «За власть Советов».

Стало известно, что Бубеннову позвонил по этому поводу Сталин, одобрил его выступление.

Катаев дал (и выполнил) обязательство переработать роман, подчеркнув, что это является делом его писательской совести.

У Бубеннова еше бывали основополагающие выступления в печати, скажем, о литературных псевдонимах.

Впоследствии он как-то сдал, сник, очень ценил мимоходное внимание совсем иных, новых писателей, прочно пришедших в литературу.

В Лаврушинском переулке есть старый писательский дом, после войны туда въехали многие появившиеся вновь лауреаты. Это было средоточье преуспевших и преуспевающих, сборища их были шумны и радостны. Шутки, подковырки тоже были в ходу.

Миша Луконин, живший не там, был у кого-то в гостях, и вот другой гость из этого же дома, Николай Грибачев, стал говорить, что уже поздно, пора расходиться. Миша сказал ему:

— Ну, ты-то можешь пройти через мусоропровод…

Тот страшно обиделся.