Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

РОБЕР ДЕ МОНТЕСКЬЮ-ФЕЗАНСАК (1855–1921)

МЕЖДУ СОБАКОЙ И ВОЛКОМ

Teneo lupum auribus

Кто таится там в углуВ сумеречный час несмелый,Когда трели ФиломелыОглашают лес Сен-Клу?

Кто в мои стучится двери —Верный пес иль хищный волк?Ведь в проказах знают толкЭти басенные звери.

Это Аргус твой, Улисс?Иль собака Ламартина?Иль торчит из-за кулисВолчья жесткая щетина?

Анжелика ты? Азор?Как зовут тебя, приятель?Ты На-ву-хо-до-но-сор?Или Фенрис, волк-вещатель?

Кастор? Нестор? Или тыПесик Жана де Нивеля,Скачущий из темнотыВ голове, пустой от хмеля?

Или бархатный волчок,Что в лучах туманной Фебы,Как уснули все эфебы,Греет нежность милых щек?

Может, ты гонитель КраснойШапочки, разбойник злой,Обесславленный хулойВ детской сказочке ужасной?

Лафонтеновский злодей,Что куражится до срока,Ужас агнцев и людей, —Или пес святого Рока?

Может, в песенке простойО тебе поют пастушки:«Не ходите в лес густой —Волки бродят у опушки»?

ПосылкаПес и волк, ты плач и смех,Враг и друг, слеза с улыбкой.Серебрится серый мехВ этой сумрачности зыбкой.

В час когда и свет, и мракНераздельно вместе слиты,Ты мой друг и ты мой враг,Ты угроза и защита.

Пес! — когда звезда, лучась,Ищет лунного осколка,В пасторальный этот часЗащити меня от волка!

Ирина Полякова-Севостьянова{31}

РУБЕН ДАРИО (1867–1916)

РАКОВИНА

Посвящается Антонио Мачадо

Я раковину эту нашел в песке у моря.Вся чудной позолотой и жемчугом сверкала.Ее Европа дивной рукой своей ласкала,Мчась на быке небесном, с волной крутой в раздоре.

К губам ее поднес я — полился звук, и вскореУвидел я, как эхо зарею распускалось.А чуть приблизил к уху — о кладе в синих скалахПоведала мне сотни таинственных историй.

Так соль я собираю из горьких вздохов ветра,Что аргонавтов бросил в далекий путь по свету,Дарил Язону звезды в его прекрасном сне.

И я волнам внимаю, их тайному биенью,И ветру, что приносит волшебное волненье(Та раковина сердце напоминает мне).

ПЕСНЯ НАДЕЖДЫ

Вороньё в синем небе — грязно-черные стаи.И в дыханье столетья страх чумы нарастает.Далеко на Востоке смерть трудиться устала.

Апокалипсис грянул? Народился Антихрист?К чудесам и знаменьям взоры все обратились.В возвращеньи Христовом — видят неотвратимость…

Боль во чреве планеты столь глубокая зреет,Что мечтатель, парящий высоко в эмпиреях,Разделил с сердцем мира это горькое бремя.

От убийц идеалов горе миру осталась.И затворником бездны человечество стало.Грубый молох вражды и войны вырастает.

Боже мой, Иисусе! Отчего же ты медлилПротянуть свою руку этим хищникам бедным,Озарить свои флаги солнца отблеском бледным?

Он является рано, жизни вечную сущностьОткрывая безумным и безрадостным душам,Сладость утра забывшим и во мраке заблудшим.

Боже мой! Да придешь ты, да грядет твоя слава!Да придешь в звездной дрожи, в катаклизмах кровавых!Мир неси и любовь нам, милосердный и правый!

Чтоб, мечтателя видя, бледный конь твой примчался,Божество в необычной песне трубной звучало.В сердце углем остался твой огонь величавый.

ФАЗАН

Золотой фазан встречал меня секретом:— Белый клад твой спрятан в кабинете этом,Смех ее чудесный весь искрится светом.

На коврах — фигуры красотой блистали,И с вином столетним ждал бокал хрустальный,Стебли роз французских в вазах из Китая.

Дар земли французской… В час перед свиданьем,Там, в уединеньи, в сладком ожиданьи,Свежий аромат свой розы ей отдали.

Ужин ждал… Но стрелы грозные взмывали,Целились амуры, с глаз платки срывали,Масленичной ночью, ночью карнавальной!

Шелковая маска сброшена невинно,В радостной размолвке был пролог недлинный,Очищенье пил я в сладких этих винах.

Что за виноградник — страстные те губы!Легким жгут укусом, поцелуем губят,Как они безумны и как белы зубы!

Жгучих губ коснувшись, я вина отведал,Из чудесных пальцев, что нежней рассвета,Брал я землянику и больших креветок…

Я в костюм Пьеро был облачен той ночью.Радовался, слыша, как она хохочет.Отчего же горечь душу мою точит?

Карнавальной ночи огненная россыпь.И прекрасна гостья в грустных моих грезах.Пламенные очи, губы, словно розы…

Для нее в уютном этом кабинетеЯ — любовник новый, их полно на свете.Странник издалёка, тих и неприметен.

Доносилось эхо песен карнавальных,С флердоранжем белым молча расставалисьТысячи невинных на ночных бульварах…

И когда вино мне песню напевало,За окном, я видел, тучка проплывала,Фебу скрыв волшебным черным покрывалом.

…Как-то у любимой я спросил ответа:— Ночь полна печалей — видишь ли ты это?Есть ли она где-то, Королева света?

Не Она ль смотрела на меня? Померкнув,Отвечал фазан мне: Был любим безмерноТы Луной умершей, лишь Луною верной.

АНТОНИО МАЧАДО (1875–1939)

ФАНТАЗИИ АПРЕЛЬСКОЙ НОЧИ

Севилья? Гранада? О лунные танцы!На улицах узких — мятеж мавританский!По темным балконам, по белым ступенямБегут и вращаются лица и тени…И небо, закрытое дымкой апрельской.

Вино молодое сулит мне дорогу.Бокал осушу — и душа моя дрогнет.Все грезы со дна поднимаются, что ли?Апрель, и луна, и вино золотоеПсалмы мне поют и любовные песни.

Вот правая с левой сошлись стороною;Но чей это призрак бредет под стеною?Плащом прикрывается рыцарь забытый,И меч он повесил, и шляпа пробита…Луна проливает бокал белых грез.

Блуждают мечты среди улочек тесных.И тень очарованно бродит за песней,По тем лабиринтам, то шумным, то строгим,Пока не откроются скрытые сроки…Бледнеет луна от таинственных слез.

Вот домик знакомый. Привиделось, что ли?Балкон, и жасмины, и белые шторы,Белей сновидений луны снежно-белой…— Сеньора, час пробил. Мне ждать надоело!(Неслышно дуэнья вошла со свечой…)

Я — призрак суровый, скажу по секрету.Я — тень, что настойчиво ищет рассветаВ ночи, где лишь звезды роскошны без меры.Я — бледный мираж, я — ночная химера,Что трон у луны отбирает мечом!

Сеньора, о, как Вы наивно-прекрасны!Звездой одинокой мне видитесь ясноВ наплывах рассветных…Вы так молчаливы,Признанье мое Вы отвергли пугливо,Как голос Ваш нежный узнать бы я мог?..

Но… тень возвратилась в свои сновиденья.За нею следит неустанно дуэнья.— Синьора, быть может, во мраке за дверьюЕсть призрак в засаде. В мой меч Вы поверьте,И лунным лучом заискрится клинок.

Манеры старинные Вам непривычны?Лицо под плащом, комплимент лаконичный?А может быть, Вас удивил несказанноОпущенный меч мой и перьев касанье?И сам мой правитель, великий Гасул?

О чувствах моих пусть расскажут Вам страстноШум улочек узких, звук речи арабской…Вы внемлете, стоя в окне мавританском.Мне с бледной луною никак не расстаться,И повесть об этом по свету несу.

Расскажет пусть ночь мавританского сада,Где тихо звенит серебром серенада,Где прошлое в окна высокие входитДушистым цветеньем и эхом мелодий…Ночными псалмами белесой луны.

Пусть волосы танцем расскажут, ласкаясь,Созвучия снов к небесам отпуская,Безвольные лица под пристальным взглядом,И запах духов из закрытого сада,Где в тихом гареме чуть теплятся сны…

Я — стражник, сеньора. Псалтырь мне доверен,Хрустальный бокал, полный белых мистерий,И нежность напева, где мудро и простоСлились воедино Аравии звездыИ дух старины в андалузских садах…

Но я умолкаю… Лишь лунные танцыМерцают, искрятся в окне мавританскомСквозь плющ, что по стенке сползает на землю,Где мох, разрушающий камни, не дремлет,Вздыхая о белой луне иногда.

Ах, стать бы мне тенью весны быстротечной,Средь белых жасминов быть призраком вечным!Звучать в переливах мелодий чудесных.Я — тень тех певцов, я — забытая песня,Залог отгоревшей, но вечной любви!

В словах самых лучших сказал бы об этом…Арабский ноктюрн исчезает с рассветом,И песни уходят,Псалмы — умирают,И лишь на губах утомленных играют.Я — бледная тень ускользнувшей любви…

…Луна умерла… Сновиденья взлетают,в ночных лабиринтах укрылась их стая.И двор мавританский — в ограде высокой.

Восток, рассмеявшись, открыл свое око…

ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС (1881–1958)