Русские и пруссаки. История Семилетней войны - Альфред Рамбо

О принятом решении Фермор был уведомлен в самых лестных для него выражениях, с объяснениями, что «граф Салтыков перед вами старшинство имеет, то, натурально, ему и главную команду над всею армиею принять надлежит … Но притом Мы твердо уверены, что тем не менее службу вашу продолжать будете»[160]. Ему предложили командование 1-м корпусом, командир которого Фролов-Багреев получил другое назначение. Фермор с достоинством согласился на такое понижение в той самой армии, которую он только что возглавлял. Его благодарность была выражена в такой форме, которая может показаться уничижительной для него, но в той стране и в то время она была свойственна даже для писем великой княгини Екатерины к царице[161]:

«Всемилостивейшая Государыня. Я последний раб Вашего Величества, припадая к императорским стопам, беру смелость свидетельствовать, что высочайшей воле Вашей всегда себя подвергать, мои всеподданнейшие услуги с крайним усердием не токмо продолжать, но и генералу графу Салтыкову делом и советом по прежнему моему разумению вспомоществовать должен; и несомненно уповаю, что и оным генералом, яко моим командиром, всегда об них засвидетельствуется и апробацию его заслуживать буду»[162].

При дворе были весьма довольны таким исходом дела: Салтыкова еще никто не знал, а Фермор оставался все тем же «толковым Фермором». Канцлер Воронцов поспешил в письме от 14 июля 1759 г. уведомить об этом самого Салтыкова:

«Зная же ревностное обоих ваших сиятельств усердие к службе, искусство и просвещение, я и не сомневаюсь, что вы охотно всевозможное старание ваше устремить изволите к достижению сего желаемого и так нужного в предводителях армии согласия, которое, будучи соединено с известным войск наших мужеством и неустрашимостью, подаст лучшую и приятнейшую надежду, что настоящая кампания буде не совсем решительно по крайней мере вовсе разорительною для короля прусского будет к особливому прославлению собственных имен ваших, армии и всего российского народа. Представляется от всей Европы Ее Императорскому Величеству, нашей всемилостивейшей государыне, совершить дело, бессмертной славы достойное, восстановлением и утверждением прочного и честного мира …»[163]

Теперь, поддержанный «делом и советом Фермора», руководимый мудростью Конференции, новый главнокомандующий, конечно же, обязан был одерживать победу за победой. Он и в самом деле стал победителем, но для этого ему потребовалось сначала освободиться от мелочной опеки из Петербурга, поостеречься советов своего подчиненного и взять в собственные руки все управление армией. Этот доселе никому не известный и с виду столь простодушный старичок, к неописуемому изумлению кёнигсбергских офицеров, оказался вдруг прирожденным полководцем.

Что касается Фермора, то он продолжал с усердием служить и под началом Салтыкова. С триумфом войдя первым в Мемель, Тильзит и Кёнигсберг, выдержав с честью так и не решенную чьей-либо победой Цорндорфскую битву и довершив при Кунерсдорфе разгром самого Фридриха II, он мог не обращать внимания на упреки в прогерманских симпатиях. Будущее готовило для него и еще одно оправдание. В то время как истинно русское правительство Елизаветы столь внимательно относилось к нему, именно Петр III, этот раболепный подражатель Фридриха, 1 апреля 1762 г. отправил Фермора в отставку, «снисходя на прошение его», как было сказано в указе нового императора[164]. Может быть, при этой смене правления, воистину подобной настоящей революции, ему и припомнили все те успехи, которых он добился над новоявленным союзником, берлинским приятелем царя.

Ни один генерал не ценил столь высоко надежные качества русского солдата-пехотинца, как Салтыков, ни один не понимал так глубоко значение нерегулярной кавалерии и не умел лучше его использовать ее. Если его предшественник помышлял лишь о том, как бы от нее избавиться, Салтыков, напротив, хотел не только увеличить число донских казаков, но и сделать пополнения за счет украинских. Никто лучше его не постиг обязанностей главнокомандующего: он не пропускал ни одного дня, чтобы лично не участвовать в рекогносцировках и не следить за донесениями разведчиков. Во время маршей его часто можно было видеть в авангарде, а в разгар баталии — в центре армии. Он обладал многими качествами выдающегося полководца. Этот простоватый старичок и «сущая курочка» оказался для Фридриха II куда более опасным противником, нежели многоопытный австрийский тактик Даун.

Вечером 28 июня 1759 г. Салтыков прибыл в Позен, и Фермор передал ему командование армией. Главная квартира располагалась в крепости, сильно укрепленной генералом Гербелем, и могла выдержать если не правильную осаду, то, во всяком случае, внезапную атаку. Здесь была сосредоточена основная часть армии. За передвижениями пруссаков следили казаки Краснощекова, расквартированные в Оборниках на Варте. 1 июля Салтыков сделал смотр наличным войскам, которых было всего около 40 тыс. чел. Австрийский военный агент полковник Ботта с удовлетворением отметил хорошее состояние материальной части и боевой дух русской армии.

Почти тотчас по прибытии Салтыков произвел реорганизацию легкой кавалерии и подчинил ее одному начальнику, которым был назначен граф Тотлебен с предписанием быть «как над всеми гусарами, так и казаками командиром. Оных велено вам (Тотлебену) в свое ведомство содержать в добром порядке и обо всем прямо рапортовать его графскому сиятельству»[165] (1 июля).

В соответствии с прежними инструкциями, которые оставались обязательными и для Салтыкова, он решился идти на соединение с Дауном. Но австрийский фельдмаршал, знавший, каким «скоропостижным» человеком был Фридрих II, не спешил протянуть руку Салтыкову, опасаясь фланговой атаки. Он вовсе не собирался первым подставлять себя под удар, даже если русским пришлось бы выдерживать его в одиночку. Поэтому Даун ограничивался марш-маневрами, не удаляясь намного от своего лагеря в Рейхенберге (Богемия).

Фридрих II, со своей стороны, стремился любой ценой помешать соединению русской и австрийской армий. Из своего лагеря в Рейхеннерсдорфе он наблюдал за Дауном и одновременно усиливал корпус графа Доны, для чего отправил к нему выдающегося кавалериста — генерала Воберснова, а также генерала Хюльзена с 10 тыс. чел., взятых из корпуса принца Генриха.