Путеводитель по поэзии А.А. Фета - Андрей Ранчин

Трактовка предназначения поэта у Фета романтическая: истинный поэт — избранник («певец <…> избранный»), творчество самодостаточно («венец»-венок — метафора награды — это сам его дар). Этот мотив восходит к пушкинской трактовке поэтического дара и служения («Поэту», «Поэт и толпа», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»[199]).

В фетовском стихотворении также присутствует мотив очищающего значения поэзии как средства выразить мучения, тягостные чувства — и этим освободиться от них: «дать сладость тайным мукам»[200]. Есть в нем, хотя он занимает периферийное место, и любимый Фетом мотив невыразимого; «избранный певец» способен «шепнуть о том, пред чем язык немеет»[201].

Образная структура

Образная структура стихотворения характеризуется антитезами и оксюморонами. Ключевая антитеза «мир идеальный — мир земной», воплощенная посредством противопоставленных метафорических образов «этого» (его приметы — «наглаженные отливами пески», обозначающие однообразие, недолговечность и бесплодность; «отлив» как духовный упадок) и иного миров — «берегов» (его черты — принадлежность к «вышине», «цветение», «ветр», символизирующий веяние поэтического духа). Образ «ладьи живой», вероятно, восходит к лирике Тютчева: это строка «Уж в пристани волшебной ожил челн» из стихотворения «Как океан объемлет шар земной…» [Тютчев 2002–2003, т. 1, с. 110][202]. Эти метафорические образы предвосхищают образность русского символизма, в частности символику лодки и берегов в «Стихах о Прекрасной Даме» А. А. Блока.

Оксюмороны или «полуоксюмороны», призванные выразить парадокс поэзии, существующей в земном пространстве, но причастной вечности: «Упиться вдруг неведомым, родным», «Шепнуть о том, пред чем язык немеет», «Усилить бой бестрепетных сердец» и в какой-то степени «Дать жизни вздох» (с точки зрения логики, если жизнь существует, она уже наделена «вздохом»).

Поэтический словарь стихотворения отчетливо и намеренно архаичен, он напоминает стихотворную лексику эпохи Жуковского и Пушкина: «сон» как метафора жизни, «сладость»[203], «певец» в значении ‘поэт’, «венец» в значении ‘венок’. Нарочито архаичен поэтический «ветр» вместо обыкновенного «ветер»; оттенки значения у этого поэтического понятия (концепта) в фетовском стихотворении восходят к поэзии Жуковского с ее семантикой «веянья»; полу-метафорический «ветер» встречается и у самого Фета: («Ах как пахнуло весной, / Это наверное ты!» — «Жду я, тревогой объят…», 1886). Оксюморон «неведомым, родным» напоминает «полуоксюморон» Жуковского, также составленный из субстантивированных прилагательных и причастий (прилагательных и причастий в функции существительных) «о милом сладостном и скорбном старины» («Невыразимое»), «И под воздушной пеленой печальное вздыхало» («Вадим»), «давнишнего привет», «прекрасное, отжившее», «И Верная была незримо с нами» («Цвет завета») [Жуковский 1999–2000, т. 2, с. 133–134])[204]. Ориентация Фета на поэтический словарь этой традиции придает стилю стихотворения особенные оттенки значения: одновременно «классичность» (в значении соотнесенность с признанными поэтическими текстами) и «романтичность» (В. А. Жуковский значим для Фета именно как романтик, певец «невыразимого»).

Метр и ритм. Синтаксическая структура. Рифма

Стихотворение написано пятистопным ямбом с чередующимися женскими и мужскими окончаниями стихов.

В фетовское время пятистопный ямб преимущественно употреблялся в лирике с «элегической и смежной с ней тематикой» [Гаспаров 1984, с. 167]. Но от элегии в фетовском стихотворении осталось немногое — мотивы тоски повседневного существования и отчуждения от жизни, переоценка прожитого.

Метрическая схема пятистопного ямба: 01/01/01/01/01 (в нечетных строках стихотворения Фета за последней, пятой стопой следует наращение в виде безударного слога).

Отличительные особенности синтаксиса стихотворения — повторы начальных слов в нескольких строках (анафоры), элементы синтаксического параллелизма, череду инфинитивных предложений — Б. М. Эйхенбаум объясняет установкой Фета на музыкальность стиха: «Естественно ожидать, что при своих тенденциях к построению музыкальных периодов, основанных не мелодическом нарастании, Фет должен избегать обычных логических форм и стремиться к образованию (интонационного. — А.Р.) подъема <…> лишь при помощи системы повторений и параллелизмов». В этом стихотворении «нарастание создается непрерывным синтаксическим параллелизмом, повторением формы „инфинитив + его дополнение“ в простом и осложненном другими членами виде» [Эйхенбаум 1922, с. 190]. Как замечает исследователь, «сильные нечетные строки („Одним толчком… Одной волной…“) чередуются с более слабыми четными. Сравнительной своей слабостью особенно выделяется вторая строка, занятая второстепенными членами и потому лишь примыкающая к первой как ее продолжение. <…> В первой и третьей строфах мы имеем полный синтаксический параллелизм (одним толчком согнать — одной волной подняться); в четвертой инфинитив уже выдвинут на первое место. Следующая строфа не имеет анафор в четных строках и не членится на два периода — она образует <…> тип повышения к третьей строке» [Эйхенбаум 1922, с. 192–193].

В синтаксический параллелизм вносится разнообразие благодаря инверсии во второй строке по сравнению с первой: «Одним толчком согнать ладью живую — тоскливый сон прервать единым звуком». Во второй строфе «создается впечатление возврата к начальной форме (содержащейся в первой строке первой строфы. — А.Р.), но в то же время инверсия делает первую строку второй строфы более напряженной и реализует интонационный подъем. Во второй строфе мы находим еще одну инверсию — и именно там, где необходимо создать интонационный апогей: „дать жизни вздох — дать сладость тайным мукам“ (acb — abc)» [Эйхенбаум 1922, с. 192–193].

Своеобразие синтаксического рисунка стихотворения создается прежде всего благодаря колебаниям позиции инфинитивов в строках — с постепенным утверждением неопределенных форм глаголов в сильной позиции — в начале строк [Эйхенбаум 1922, с. 193].

НА КАЧЕЛЯХ

И опять в полусвете ночномСредь веревок, затянутых туго,На доске этой шаткой вдвоемМы стоим и бросаем друг друга.

И чем ближе к вершине лесной,Чем страшнее стоять и держаться,Тем отрадней взлетать над землейИ одним к небесам приближаться.

Правда, это игра, и притомМожет выйти игра роковая,Но и жизнью играть нам вдвоем —Это счастье, моя дорогая!

Источника текста

Первая публикация — «Московская иллюстрированная газетка», 1890, № 1,8 апреля, с. 3, без заглавия (см. вариант первой строки в изд.: [Фет 1979, с. 482]). Стихотворение под заглавием «На качелях» включено в состав прижизненного сборника поэзии Фета: Вечерние огни. Выпуск четвертый неизданных стихотворений А. Фета. М., 1891. Это заглавие предложил Фету его друг поэт Я. П. Полонский: «Твое стихотворение „И опять в полумраке ночном“ (так! — А. Р.) так хорошо, что с удовольствием не раз буду его перечитывать. Дай ему только заглавие „На качелях“, чтобы сразу ввести читателя в чарующую атмосферу стихов твоих» (цит. по: [Бухштаб 1959б, с. 774–775])[205].

В плане неосуществленного нового издания, составленном Фетом в 1892 г., «На качелях» включено в раздел «Разные стихотворения» (см. состав раздела в изд.: [Фет 1959, с. 248–331]).

Место в структуре прижизненных сборников

Любовные стихотворения в составе четвертого сборника «Вечерних огней» разнообразны. Среди них есть тексты собственно не любовного, а мадригального характера: «Она» (1889), «Людские так грубы слова…» (1889).

Комплиментарный характер имеет стихотворное посвящение великой княгине Елизавете Маврикиевне: «К ней», исполненное преклонения, молитвенного чувства; к комплиментарным стихотворениям относятся также «Графине С. А. Т-й во время моего 50-летнего юбилея» (1889), «Графине С. А. Толстой (Алексей)» (1889), «В альбом Н.Я. П-ой» (1890), «Графине Н. М. С-ъ» (1888), и «М.Н. К-ной» (1890), в котором свидание с героиней трактуется как исцеление для больного героя.

Есть и среди стихотворений сборника и признание («Е.Д. Д-ъ», 1888):

Я назову лишь цветок, что срывает рука,Муза раскроет и сердце, и запах цветка;Я расскажу, что тебя беспредельно люблю,Муза поведает, что я за муки терплю.

А в стихотворении «Руку бы снова твою мне хотелось пожать…» (1888) любовная тема приобретает «дружеские» эмоциональные тона.