Моя вечная жизнь - Елена Логунова

– Так вот она – знаменитая женская логика! – искренне восхитился Марик.

– Значит, так, девочки!

Я гулко пристукнула ладонями по столу, и все присутствующие за ним девочки, включая фрау, чьи девичьи годы пришлись на поздний мезозой, замолчали и выжидательно уставились на меня.

– Я вношу конструктивное предложение, которое вы вольны принять или отклонить…

– Ну, ну! – подбодрил меня Марик.

Я посмотрела на часы:

– Сейчас восемь десять. Начиная с девяти ноль-ноль последующие двенадцать часов мы делим на три смены и по очереди, которую установим жеребьевкой, без всяких помех со стороны конкурентов охмуряем Алекса кто во что горазд. Таким образом, к ночи он определится с выбором, который будет считаться окончательным и не подлежащим обсуждению. Согласны?

– Очень интересный план, – сказал Марик. – В такой необычной сексуальной игре я еще никогда не участвовал!

– Глупость полная, – буркнула Галина. – Что, если полное и окончательное охмурение Алекса произойдет еще в первую смену? Тогда у остальных не останется вообще никаких шансов.

– Действительно! – Марик вопросительно похлопал в мою сторону накрашенными ресницами. – Ведь вовсе не обязательно заниматься сексом исключительно ночью! Что, если соответствующее желание возникнет у милого Алекса еще до вечера?

– Значит, кому-то здорово повезет.

Я оперлась на ладони и встала из-за стола.

– Если вы считаете, что первая и вторая смены более перспективны, то я готова встать в очередь самой последней. Ну, как, решено? Предложение принимается?

– Чур, я первая! – быстро сказала Галина.

– Тогда я за тобой, мне еще педикюр поправить надо и эпиляцию закончить, – Марик озабоченно взглянул на свои ноги, от колена и выше прикрытые банным халатом.

– Договорились, моя смена с семнадцати ноль-ноль, – я кивнула сотрапезникам. – Всем данке, гутен таг и ауфвидерзеен!

– Битте, битте! – затрясла сиреневыми кудряшками милейшая фрау Марта.

Я вернулась к себе и, чтобы не мешать собираться соседке, которая металась по комнате, приводя себя в состояние полной боеготовности, устроилась в плетеном кресле на веранде. Я-то никуда не спешила.

Чтобы там ни думали Марик и Галина, вечерняя смена, которую я ловко выгадала для себя, была верным шансом. Я знала: желание плотских утех может возникнуть у вампа в любое время суток, но он будет терпеливо ждать ночи. Зато уж тогда – держись крепче, кто окажется рядом! Ночь весеннего равноденствия обязательно будет ночью любви.

Идеальной любви – до самой смерти!

Не могу сказать, что меня это сильно беспокоило. Да, я испытывала волнение при мысли о предстоящем испытании, но его результат представлялся мне предсказуемым. Я должна победить! У меня есть преимущество: Алекс не знает, кто я. Вернее даже, кто МЫ: ведь на моей стороне Даниэль!

Я ощущала его присутствие в своей памяти, в подсознании, в крови – не знаю, как правильно. Даниэль, чью жизнь я впитала, остался во мне так же, как в нем самом, вероятно, оставались все его жертвы. Хотя я не усвоила принадлежавшие им опыт, знания и воспоминания, но приняла их в себя и время от времени натыкалась на выразительные фрагменты чужой жизни – вроде того черно-белого сна о Великой Стене.

Ученые часто употребляют образное выражение «видовая память» и выделяют в человеческом обществе два типа последней: генетическая – передаваемая по наследству – и негенетическая. «Видовая память», переходящая из поколения в поколение по наследству, – это инстинкт, а «негенетическая память» человеческого коллектива – культура. Я склонна думать, что у Алых Ангелов есть особый тип «видовой памяти»: похоже, что вампу передается не только жизненная сила его жертвы, но и накопленная ею информация. Вопрос в том, возможно ли научиться ее извлекать?

Вот интересно, если я буду звать – кто-нибудь или что-нибудь во мне откликнется?

Весеннее солнышко ярко светило и ласково пригревало, настойчиво отвлекая меня от мрачной мистики. Я закрыла глаза, и свет погас, только под веками в лиловой темноте поплыли радужные звезды. Они были очень похожи на мерцающие огни далекого берега.

– Даниэль! – шепотом позвала я. – Даниэль… Даниэль…

Его имя звучало, как волна, накатывающая на пологий берег: сначала гулким рокотом, потом мягким шелестом…

Волна подкрадывалась, замирала и уходила, оставляя у моих ног красивый и непрочный дар – полосу сверкающей, как звездные россыпи, мокрой гальки. Я сидела на берегу древнего моря – Мидетеррании, ощущая сиюминутное родство с этим краем Земли и вековечную к нему непричастность.

Меня не было здесь, у Залива Ангелов, полмиллиона лет назад, когда у подножия горы Мон-Барон стояли лагерем древние люди – охотники на слонов.

Без меня две с половиной тысячи лет назад сюда приплыли греки, чтобы превратить небольшое поселение Никейя в стратегический и торговый центр Средиземноморья.

Я не видела, как на заре нашей эры римляне заложили здесь город Семенелум и как четыреста лет спустя его до основания разрушили варвары.

Я не застала время расцвета Франкского королевства и периоды правления графов Прованса, Тулузы, Барселоны, Анжуйской династии и Савойского двора.

Людовик Четырнадцатый, Наполеон Бонапарт, король Сардинии и еще один французский император – Наполеон III – все они поочередно обладали этим берегом и канули в темные воды реки Леты, разминувшись со мной на века.

Я не оглядывалась на отели и виллы современной Ниццы, протянувшиеся вдоль берега сплошной полосой, и мне было странно и больно сознавать, что это море, нынче щедро брошенное к моим ногам, нисколько не изменилось за тысячи лет до нашей с ним сегодняшней встречи и не изменится еще тысячи лет после нашего расставания.

Перед собой и над собой я видела огромное темное пространство, в котором бесследно терялись и огни берега, и свет звезд, и уж тем более – мой растерянный взгляд. Мне было горько от понимания того, как мало я занимаю места и времени в этой бесконечности. И лишь одно примиряло меня с непоправимой несправедливостью: недоступный бессмертным восторг от того, что я существую здесь и сейчас!

А рядом, обнимая и согревая меня, сидел тот, чья жизнь была столь долгой, что ее начало терялось во мгле, как дальний берег моря. И, пока я восторгалась величием мира и сокрушалась о своем ничтожестве, он готовился отдать мне свою вечную жизнь, потому что смертельно истосковался по собственной человечности.

Я не обманываюсь: это не было ни проявлением любви, ни жертвой. Даниэль просто нашел, на кого перегрузить свою ношу, чтобы уйти налегке. На самом деле это не он мне, а я ему сделала бесценный подарок! Чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю, что трудно найти более веский аргумент в пользу отказа от вечной жизни, чем редкий шанс – смерть в объятиях Алого Ангела.