Моя вечная жизнь - Елена Логунова

В приписке Мишель обещала принять срочные меры к тому, чтобы в роковую ночь весеннего равноденствия подозреваемый Павлин на всякий случай находился подальше от Бад-Вильдбада – на родине, под бдительным присмотром своей благоверной супруги и всей баварской общественности. Какими именно будут срочные меры, она не сообщила, однако это я узнала очень скоро, неторопливо и с большой приятностью прогулявшись по поселку до отеля «Гутах».

Я немного опоздала и пропустила само представление, но швейцар, горничная и мальчик-посыльный, которым повезло быть его зрителями, с удовольствием пересказали мне драматический сюжет.

Оказывается, незадолго до моего появления к отелю подъехало такси, содержавшее в себе крайне расстроенную немолодую даму с насквозь промокшим носовым платком в одной руке и сложенным зонтом в другой. Выскочив из такси и оставив машину дожидаться ее возвращения с распахнутой дверцей, дама бегом проследовала на ресепшен, а оттуда – прямиком в указанный ей номер, откуда сразу же донеслись крики и частые звуки глухих ударов.

Спустя всего несколько минут – шокированный персонал «Гутаха» даже не успел вмешаться в происходящее – из отеля выбежал нарядно одетый господин со свежими следами помады на одной щеке и не менее свежей ссадиной на другой. Прикрывая голову чемоданом, из которого трепещущими флажками торчали защемленные крышкой рукава и штанины, он попытался укрыться от преследующей его фурии с зонтом в машине такси, но в итоге вынужден был принять в бой в закрытом пространстве автомобильного салона.

Чем закончился этот поединок, зрители не узнали, так как такси очень быстро укатило. Горничная предсказывала чистую победу расстроенной даме, швейцар ставил на джентльмена, а посыльный пророчил ничью. Пожилой швейцар таким образом проявлял мужскую солидарность, а юный посыльный – наблюдательность: он единственный заметил, что растрепанный боевой зонтик фрау фурии перед посадкой ее в такси полетел в мусорную корзину, что, по мнению юноши, уравнивало шансы соперников в рукопашной схватке.

По описанию я с большой степенью уверенности угадала в принаряженном-напомаженном господине Павлина, а дежурный администратор на ресепшене эту мою догадку подтвердил.

Итак, подозреваемый сошел со сцены – вернее, его столкнули с нее изобретательные комбинаторы агентства «Пулитц и Партнер». Никаких других вариантов не осталось. Следовало признать, что роковым незнакомцем, которого я должна обезвредить, является не кто иной, как Алекс.

– Что и требовалось доказать, – пробормотала я, не удивленная (и не огорченная) этим выводом.

Пора было готовиться к главному действию.

Было около полудня, когда я вывернула из тихого тупичка у оскверненного недавним скандалом респектабельного отеля «Гутах» на торговую улицу, протянувшуюся вдоль канала.

Рябая вода блестела, как рыбья чешуя. На клумбах кудрявились нежно-желтые, розовые и лиловые примулы. День был солнечный, яркий, радостный – именно такой мне всегда представлялась идеальная иллюстрация к остросюжетному рассказу с зачином: «Ничто не предвещало беды…»!

Я миновала школу с припаркованными у ограды короткими округлыми автобусами, равнодушно прошла мимо сверкающих витрин сплошного ряда очаровательных и бессмысленных магазинчиков. Оставила без внимания фруктовый развал, кофейню и конфетную лавку и прибрела к старинной, еще девятнадцатого века постройки, уличной купальне – квадратному бассейну со стертыми каменными ступенями, уходящими прямо в курящуюся паром воду.

На низком мраморном бортике, как живой, стоял бронзовый толстяк в набедренной повязке. Из надписи на бронзовой же табличке я узнала, что это великий Россини, неоднократно принимавший оздоровительные ванны в здешних источниках. Композитор продолжал тянуться мозолистой пятой к целебной воде и улыбался, как блаженный. Немного подумав, я здраво рассудила, что живая русская писательница ничем не хуже покойного итальянского композитора, после чего решительно сбросила туфли, подобрала юбку, села на теплый камень и опустила ноги в воду.

Это было очень приятно! Я даже удивилась, что никто, кроме нас с Россини, царство ему небесное, не хочет припасть к бесплатным водным процедурам. Если бы не опасение излишне шокировать культурную европейскую общественность своей дикарской непосредственностью, я бы вовсе разделась и залезла в воду целиком. Термальная ванна одновременно и расслабляла, и бодрила – я чувствовала именно то, что сейчас было нужно.

Тем не менее, даже в относительно приличном виде – всего лишь с максимально оголенными ногами – я вскоре собрала вокруг себя небольшую толпу зевак, и она продолжала расти. Очевидно, прогуливающиеся в поисках развлечений гости фестиваля реагировали на скопление народа как на сигнал о начале нового шоу и торопились к нему успеть.

Поначалу я не обращала внимания на прибывающий народ – я его просто не видела, так как зажмурилась на солнышке и разомлела. К тому же непонятные мне негромкие разговоры на немецком языке вполне органично сливались с убаюкивающим бульканьем и плеском воды. И лишь когда кто-то громко и радостно произнес по-французски: «Спорим, сейчас будет женский стриптиз?!», я очнулась, открыла глаза и заморгала, как разбуженная в полдень сова.

– Мадам, можете начинать! – подбодрил меня тот же голос.

Я только рот раскрыла, не зная, что на это сказать.

Ответил за меня знакомый мужественный голос:

– Мадам не может раздеваться без музыки, придется дождаться тапера!

В собравшейся толпе сразу несколько молодых людей (не поверите – одним из них был позавчерашний карлик с тромбоном!) добровольно вызвались организовать музыкальное сопровождение для стриптиза, но бронзовая рука, принадлежащая отнюдь не благодушному композитору Россини, выдернула меня из воды, как томную лилию.

– Марик! Что ты здесь делаешь? – смущенно пробормотала я.

– То же самое, что и все остальные – ищу хлеба и зрелищ! А нахожу тебя…

Гламурный Чингачгук заслонил меня от взглядов разочарованных зрителей своим мускулистым телом и бесцеремонно подтолкнул пониже спины. Теряя туфли, соскальзывающие с мокрых ног, я покорно повлеклась в жасминовые заросли за купальней. Там Марик меня развернул, слегка встряхнул и сказал:

– Что-то я тебя, милочка, не пойму! Тот ты воинственная амазонка, то сонная курица!

– Когда это я была воинственной амазонкой? – усомнилась я.

Спрашивать, когда это я была сонной курицей, не имело смысла, поскольку эпизод у бассейна еще не изгладился из нашей коллективной памяти.

– Да за завтраком! – напомнил Марик. – Не ты ли предложила нам всем поиграть в «А ну-ка, отними!»?