Свинцовый ливень Восточного фронта - Карл Кунов

Я унаследовал полковой штаб, состоящий главным образом из мужчин старше меня. Один из посыльных до войны был актером, другой был оперным певцом, и т. д. В качестве водителя и денщика я получил баварского водителя грузовика — моего верного Йозефа, — с кем я наслаждался тридцатью годами верной дружбы после войны. Я весьма часто навещал его и его семью на его родине, в Нижней Баварии. У него была добросердечная жена — австрийка, которая была его настоящим партнером жизни, оставаясь с ним и в добрые, и в худые времена, до его смерти. Но тем не менее с военной точки зрения за следующие три недели я испытал совершенно невероятный беспорядок и дезорганизацию.

Спустя всего несколько дней после принятия ответственности за оборону перевала Шлюхт моему штабу и мне приказали передислоцироваться к южному краю Вогез. 1-я французская танковая дивизия и 9-я колониальная дивизия прорвались к югу от Бельфора и достигли Рейна вдоль швейцарской границы. Я принял командование 490-м гренадерским полком, который, вместе с другими частями, был развернут к юго-востоку от Бельфора, чтобы прикрыть южный фланг девятнадцатой армии.

Местным командующим был генерал-майор Рудольф фон Оппен, весьма храбрый джентльмен, который был особенно искренен, выражая свое мнение. «Вы знаете, мой дорогой Grossjohann, сказал он во время нашего короткого разговора, — некоторое время назад я был приглашен встретиться с герром Гиммлером. Действительно, он очень хороший парень. Невообразимо, сколько крови налипло на его плавниках!» Он действительно сказал «плавниках»!

Мой командный пункт был в Бреботе, приблизительно в одиннадцати километрах к юго-востоку от Бельфора, прямо на юго-восточном берегу канала Рейн-Рона. Поздно днем 19 ноября большое количество французских танков атаковало из лесов на юге, а нам было нечего выставить против них.

Единственный шанс спасения солдат 490-го гренадерского полка, которые были поручены мне на короткое время, от танков состоял в том, чтобы использовать канал в нескольких сотнях метров за нами как препятствие. Я приказал отступление за это естественное танковое заграждение с наступлением ночи. Естественно, я ни у кого не спрашивал разрешение — на сей раз действительно не было никакой возможности так поступить. Задача обороны южного фланга девятнадцатой армии могла быть выполнена из-за канала ничуть не хуже, а возможно, и лучше, чем в тот момент. Следующим утром генерал фон Оппен позвонил мне, чтобы сказать, что два господина из штаба армии хотели допросить меня в полдень из-за моего «уклонения» за каналом! Но лично генерал полностью согласился с моим решением.

К полудню я появился, как мне было приказано, на командном пункте генерала, где эти два господина уже ждали меня. Один был подполковником Генерального штаба, а другой — военным прокурором. Я описал им ситуацию предыдущего вечера и объяснил, что противник напал с приблизительно таким же количеством танков, как у меня было пехотинцев; помимо этого, у нас не было никакого бронебойного оружия. Затем я кратко рассказал им о своем опыте первых недель в Ле Тилло, где я также был оставлен наедине со своей судьбой. Я объяснил, что я был в деле достаточно долго, чтобы понять, что в эти дни можно было положиться на свое собственное суждение как солдата. Эти два господина были быстро убеждены и уверили меня, что, основываясь на заявлениях генерала, они не будут поднимать жалоб против меня. На этом дело было закрыто.

В тот же самый день 490-й гренадерский полк был придан 198-й пехотной дивизии, которая была перемещена сюда, на юг, чтобы защищать позиции около Бельфора от атак французов и последующего прорыва на Эльзасскую равнину. Это не было бы возможно, если бы я не отвел полк в безопасное место за канал прошлой ночью. Как я упоминал, эта ситуация была практически такой же, как и в Ле Тилло, который также мог быть оборонен только в том случае, если бы я не исполнил бессмысленный приказ.

Грёзер хорошо зафиксировал ситуацию в своей истории:

«Как часть быстро созданной линии обороны, 490-й гренадерский полк под командованием майора Grossjohann (ранее командовавшего 308-м гренадерским полком) был помещен под управление дивизии. Кроме того, был также введен батальон истребителей танков „Ягдпантера“ частей СС… На рассвете 21 ноября атака 490-го грен, полка выбила противника из города Суарс. Части этого полка продвинулись вдоль Лепюи-Дель к узлу дорог в 1500 метрах к югу от города»[41].

Полки 198-й пехотной дивизии на моих восточных и западных флангах отстали, но моя старая команда в 308-м гренадерском полку следовала за мной, а мой полк наступал, пока мы не достигли швейцарской границы в туманной темноте.

Конечно, у меня действительно было большое преимущество в виде поддержки батальоном «Ягдпантер»[42], но мой ведущий пехотный батальон, атаковавший вдоль дороги, тем не менее, понес значительные потери от рук французов, которые стойко защищали кладбище в Суаре.

В конечном счете в ходе следующих нескольких дней сражений мой старый полк, которому я принадлежал в течение почти четырех лет, все больше и больше сжимался в маленькой области около швейцарской границы. Они, наконец, встали перед выбором — интернирование в Швейцарии или сдача в плен французам. Понятно, что они предпочли первый вариант. Генерал фон Горн, наш прежний командующий дивизии в России, который к тому времени был немецким военным атташе в Швейцарии, конечно, взял особую заботу о его прежнем полке, насколько это было возможно.

В вечерние часы 21 ноября я был ранен в левую руку маленьким осколком снаряда. Осколок пробил мой большой палец, вызвав такую сильную боль, что, вместе с большой усталостью, я весьма разболелся. Рано следующим утром меня прооперировали на перевязочном пункте, а затем я вернулся к своим делам. 490-й гренадерский полк, которым я командовал до тех пор, оставил управление 198-й дивизии той же ночью и вернулся к своей 269-й дивизии.

Для меня это означало последнее прощание с моей старой дивизией. После того я снова занялся своей работой на перевале Шлюхт.

Следующие две-три недели прошли относительно спокойно, по крайней мере, для нас на перевале. Раннее начало зимы, а в особенности сильный снегопад, создало ситуацию в Верхних Вогезах — перевал Шлюхт находится на высоте 1150 метров выше уровня моря, — которая заставила любую борьбу казаться практически невозможной. Однако французы сумели, после многих часов трудного марша через падающий снег и густой туман, застать врасплох и разбить слабый немецкий гарнизон на горе Гогепек, самом высоком пике Вогез высотой 1360 метров. Пик не был в моем секторе, но в секторе нашего соседа на юге, 269-й дивизии, которой я фактически подчинялся. Герр Борхер написал об этом случае в своей книге «Последняя битва в Вогезах» очень четко и весьма драматично: «Немецкая пехота на Гогепеке могла быть взята врасплох только потому, что крайне неосмотрительно полагалась на веру, что при такой погоде им не надо было ждать нападения. К сожалению, они были неправы».