Таблетки от пуль (сборник) - Сергей Трищенко

И внутри себя Степан ощущал пустоту. Пустота, всё увеличиваясь и разрастаясь, занимала место Степановой души. «Кому и зачем это нужно? — думал Степан, — Работали, покупали. Были бы дети — может, переколотили бы это хрустальное царство».

В комнату, привлеченная незнакомым шумом, вбежала Люся, ахнула, всплеснула руками, кинулась к вазе… нет, её притянуло к ней, тоже сильно исказив и деформировав, поднимая в воздух. А ваза стояла на столе, всё больше чернея и распространяя вокруг себя всплески тёмного света — когда в неё что-нибудь попадало.

Исказились стены комнаты, пол и потолок, замыкаясь в одной точке — горловине вазы. И Степана неудержимо потянуло вместе с диваном в медленно наливающийся чернотой сгусток мрака.

Чёрная дыра разрасталась. 

Поговори со мной

Питера Ричи разбудили несмолкаемые вопли немытых тарелок. Они лежали в раковине мойки и орали так, что звенело в ушах. С вечера он их не слышал — голова шумела от выпитого, играла громкая музыка — словом, вечеринка удалась на славу. Но почему он остался один? Впрочем, это проскользнуло мимо памяти. Что сгружал тарелки в мойку — помнит, а всё остальное…

Тарелки вопили хором, иногда попадая в унисон. Питер лежал в постели и размышлял: не включить ли и сейчас музыку, чтобы заглушить их? — но едва представил, что придется встать, подойти к проигрывателю, достать пластинку… как решил полежать ещё немного и потерпеть. Но тут кровать ласково шепнула на ухо: «Пора вставать, хозяин, уже семь часов».

Питер сразу поднялся, понимая, что иначе кровать просто-напросто сбросит его с себя, брюзжа: «Разлёгся, лежебока, добрые люди давно встали…» и принялся терпеливо застилать её, сожалея, что нет у него ещё пары рук, чтобы заткнуть уши и не слышать нескончаемых воплей тарелок, а заодно и увещеваний кровати: «Аккуратнее, хозяин, здесь складочку надо расправить, вот так…»

Когда кровать угомонилась, пожелав Питеру спокойного дня, Питер пришел-таки на кухню, где тарелки, казалось, начали хрипеть и задыхаться.

«Как хорошо было с программируемыми тарелками, — размышлял Питер, — поставишь «8 часов» — и спи. А эти…»

Чуть еда начинала подсыхать, или в ней начинались необратимые изменения, тарелки, уловив чувствительными датчиками, начинали вопить, словно обмочившиеся младенцы, напоминая людям, что их необходимо вымыть.

«Или хоть бы мойка была автоматическая, — мечтал Питер, — как в книгах про старину пишут!.. Положил тарелки — вжик! — чистые. Говорят, нельзя так, люди совсем обленятся, в обезьян превратятся… Превратишься тут: диски на проигрывателе и те вручную переворачивать приходится!»

Питер вздохнул.

— Ну, чего вам надо? — наклонился он над раковиной. — Сейчас вымою.

Тарелки, конечно, услышать его не могли: старая модель. Они и кричали-то однообразно: вопили «уа-уа!» и лишь одна, новенькая, перемежала вопли всхлипываниями: «Вымой меня! Вымой меня!»

Питер налил в раковину воды. Крики стали тише, некоторые совсем захлебнулись. «И как электроника не промокнет?» — подумал Питер. Впрочем, он знал, что скоро тарелки придется отнести и обменять на новейшую модель, доплатив, разумеется, известную сумму.

«Какие-то будут новые? — со страхом подумал Питер. — А вдруг станут учить держать вилку в левой руке, а нож в правой? Или брать птицу руками? Или заставлять при мойке пользоваться водой определённой температуры? Или будут беспрестанно повторять: «Жуй, жуй хорошенько, не торопись»?! — Питер кое-что слышал об ужасах подобных конструкций, а о последних моделях ходили вообще невероятные слухи.

Но нечего было и мечтать о том, чтобы продолжать есть из старых тарелок, когда истекал срок службы. Единственным их достоинством в это время было то, что они замолкали. Но зато на донышке вспыхивала ослепительно-красная надпись: «Отнеси и сдай!» А далее различные экземпляры вели себя по-разному. Иные прорастали иглами, и них нельзя было взять ни кусочка, даже если только что положили вкусный бифштекс — он оставался лежать на тарелке пронзённый, напоминая маринованного ёжика.

Другие сворачивались в клубок, оставляя всё внутри себя. Третьи приобретали поверхность гиперболического параболоида, удержаться на которой ничто не могло, а особенно подлива… Питеру не однажды пришлось пострадать от таких тарелок, пока в программу не встроили предохранитель, запрещающий отказывать в грязном состоянии. Вот вымоют, тогда пожалуйста…

Вот и сейчас одна тарелка под руками Питера, почувствовав, что стала чистой и больше ей ничего не грозит, всхлипнула в последний раз и раздулась — как бы от самодовольства — в идеальный шар, опоясанный ободком, по которому зазмеились буквы: «Отнеси и сдай! Отнеси и сдай!» И: «Покупая новое, ты способствуешь прогрессу!»

«И чего только не придумают, чтобы заставить человека топать на обменный пункт! — простонал Питер. — Два километра! Пешком!»

Вымыв тарелки, Питер решил схитрить и позавтракать прямо из кастрюли. Это получилось неожиданно легко: кастрюля промолчала — либо пораженная неслыханным нахальством, либо её программа не предусмотрела подобное зверство. А ложке было всё равно: она знала, что её так или иначе вымоют, а нет — она напомнит о себе противным алюминиевым писком. Так и получилось: едва Питер выпустил ложку из рук, она тут же запищала, и Питер с отвращением облизал ее, пищащую, чтобы не включать мойку снова.

Так, что он должен ещё сделать? Подмести пол? Питер с опаской покосился на пол. Тот молчал. «Э, да что я буду голову ломать? — сам у себя спросил Питер и направился к домашнему компьютеру. Ткнув пальцем в небесно-голубую кнопку сегодняшнего дня, он спросил:

— Какое сегодня число и что я должен сделать?

Компьютер издал несколько звуков, будто чмокал губами, прокашлялся и густым басом сказал:

— Сегодня 15 сентября, воскресенье. Можешь прогуляться по городу, но не забудь взять тарелку, для обмена.

Питер просиял. Воскресенье! Конечно — вчера ведь была суббота. И как он мог забыть! Теперь его даже необходимость обмена тарелки не пугала. Скорей! Гулять! Гулять!

Оделся Питер без эксцессов, только рубашка пробурчала что-то вроде «воротничок можно было и подгладить…», но Питер растянул его руками, и голос смолк.

Положив тарелку в плотный пакет, чтобы никому не бросалась в глаза огненная надпись, Питер вышел из квартиры (замок предупредительно прошелестел: «До свиданья, хозяин, поплотнее захлопни дверь»), спустился по лестнице, быстро стуча ногами, и вышел на улицу.

Лифт был отключён из-за новых веяний, благодаря которым гипокинезию объявили болезнью века и повели с нею решительную борьбу.