Таблетки от пуль (сборник) - Сергей Трищенко

— А почему… — начал было парень в джинсах, но лейтенант прервал его: — Существуют и другие миры. Но здесь встретились мы трое. Где-то, возможно, вторая троица вообще не знает, что была вторая мировая, где-то…

— Ладно, фантастику я читал. Расскажи о своём мире.

Лейтенант усмехнулся:

— Вам не понравится.

— Почему ты так думаешь? — сощурился энкавэдэшник.

— Знаю…

— И всё же?

— Ладно, слушайте. Войны между Германией и Советским Союзом не было.

— Как? — сдвоенное удивление пришло от обоих.

— А вот так. Гитлер и Сталин договорились о разделе мира — как, собственно, и было предусмотрено пактом Молотова-Риббентропа. После чего свято соблюдали данный пакт. Великобритании не удалось их рассорить. Она пала в конце 1941 года. Потом… произошёл дальнейший раздел мира. Германия получила Африку, Южную Америку… да и Северную впоследствии. А Советскому Союзу досталось всё остальное.

— А Соединённые Штаты?

— А что они могли поделать против мощи объединённых армий? К тому же атомного оружия она так и не получила, а с обычным много не навоюешь. Атомное оружие было у Германии и у Советского Союза… я не знаю, правда, как он его получил — не то Оппенгеймер помог, не то супруги Розенцвейг.

— И они не передрались между собой? — на энкавэдэшника было жалко смотреть.

— Как ни странно вам это слышать, нет. А потом состоялась совместная экспедиция в Гималаи, где благополучно обнаружили Шамбалу… после чего всякие войны не могли вестись вообще.

— Почему? Что случилось?

— А вот этого я вам, извините, не скажу.

— Хорошо, тогда такой вопрос: где находится точка расхождения наших миров? — парень в джинсах решил поставить вопрос ребром.

Лейтенант улыбнулся:

— Вам может показаться, что в 1941 году — либо 22 июня, либо 6 июля. Для меня же вообще в 1942 — именно тогда началось… впрочем, не будем об этом. На самом деле эти даты предопределены куда более мелкими, практически незаметными событиями, которые, в свою очередь, являются следствием им предшествующих. Например, 22 июня случилось оттого, что Гитлер узнал о предстоящем шестом июля. А оно — потому что Сталин… но, боюсь, это интересно разве что криптоисторикам.

— Не понимаю, — задумчиво произнес парень в джинсах, — как Гитлер смог изменить себе! Ведь в «Майн кампфе» он писал…

Лейтенант остановил его:

— Все дело в том, что у нас Гитлер не написал «Майн кампф». И не был вегетарианцем… 

Притча о недрёманном оке

На одной из затерянных в глубинах Вселенной планет существовало Недрёманное Око. Оно недвижно парило в вышине, и неотрывно, не мигая, следило за всем происходящим на планете. Никто ничего не мог сделать вне видимости Ока: оно видело сквозь стены — его контур просвечивал сквозь самые толстые перекрытия самого глубокого подвала.

Ничто не могло укрыться от Недрёманного Ока, ни одна сделка, ни одно движение, ни одно преступление.

Поначалу люди боялись Ока. Матери пугали им балующихся детей, священники заклинали паству, работники увещевали зарвавшихся хозяев. Его призывали в свидетели, им клялись. А оно взирало сверху на живущих под ним людей — молча, потому что это было одно Око… Говорить ему было нечем.

Потом люди перестали бояться Ока. Сначала один, потом другой, совершив какое-либо неблаговидное деяние, за которое — как говорили священники — обязательно должна последовать кара, вжимал голову в плечи, боязливо оглядываясь на Око. Но Око продолжало бесстрастно взирать сверху, не мигая и ничем не показывая недовольства или одобрения.

И люди осмелели (или обнаглели): они презрительно поглядывали на Око, совершая какое-нибудь безобразие, подмигивали ему, усмехались, а то и скалились.

А потом стали вести себя ещё хуже: они открыто грозили Оку, плевали в его сторону. Иногда, правда, плевок возвращался в лицо плевавшему, но виноват в том был ветер, а никак не Око.

И так продолжалось долго-долго, а может, продолжается и до сих пор. 

Притча о карающей длани

На другой планете была Карающая Длань. Она недвижно парила в высоте над планетой, над всем миром. И она была проклятием всего мира.

Потому что иногда — ни с того, ни с сего — она срывалась с места и хватала какого-нибудь человека. И убивала его. Душила, откручивала голову, раздавливала в лепешку, или бросала с огромной высоты на камни.

Причём она не разбирала, плохой это человек или хороший, молодой или старый, преступник или праведник.

И нигде нельзя было спрятаться от неё — ни в доме, ни в подвале, ни в погребе, потому что контур её просвечивал сквозь потолок, и она всегда находилась рядом с людьми.

Бывало так, что Длань убивала человека, а рядом преступник убивал жертву.

Её нельзя было ни умолить, ни умилостивить, она не принимала даров, и не брала взяток. Она просто существовала, хватала, душила и калечила.

Да, иногда Длань не убивала, а лишь калечила. Но точно также, не взирая на человека. Да ей и нечем было смотреть, ведь она была всего-навсего Длань, хотя и Карающая. 

Притча о целителях

Жили некогда два целителя. И такая им сила была дана, что могли они одним прикосновением исцелять любого страждущего.

Кто им эту силу дал — неясно. Известно было лишь одно условие давшего силу: не более одного исцелённого в день! Кто нарушит условие — умрёт, едва зайдёт солнце. Наверное, солнце и дало силу.

Сначала они свято сохраняли традицию, условие и прочее. Но потом один не выдержал, поддался жалости: то ли мать дитя принесла вторым в день, и так сильно просила, что не смог он удержаться; то ли влюблённые не хотели разлучаться, а болен был один неизлечимой болезнью, то ли старушка хотела пожить лишний день. Ну а может, и обманул кто. Целители-то только исцелять могли, а определить, кто на самом деле болен, а кто хочет дополнительную толику здоровья себе добавить — бесплатно ведь кто откажется? Это было второе условие давшего силу — чтобы бесплатно исцеляли.

Не выдержал один целитель — вылечил второго пациента. Значит, придётся помирать самому. Ну а раз так, то какая разница, помирать от одного нарушения или от сотни?

А дело утром было — так что повалили к нему и стар и млад со всей округи и со всех округов. Как прослышали, значит, про бесплатное исцеление.

Попользовал он в тот день — последний день своей жизни — то ли сто человек, то ли двести, то ли всю тысячу. И помер, конечно. Хотя я так думаю: если бы и не было такого условия, чтобы не больше одного человека в день исцелять, так он, приняв тысячу, сам бы надорвался и все одно помер.