Архив еврейской истории. Том 12 - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комиссия по разделу «Земли и воли» работала с середины августа по октябрь 1879 года, занимаясь имущественными и прочими вопросами. Уполномоченными от «Народной воли» в ней, помимо Зунделевича, были Михайлов и Тихомиров, а от «Черного передела» – Стефанович, Попов и Преображенский. По свидетельству Дейча, именно Зунделевич своим беспристрастием, благоразумием и справедливостью способствовал, наряду с дипломатичным Стефановичем, мирному, мягкому, полюбовному решению всех возникавших проблем. Комиссия завершила свою работу в октябре, не только разделив имущество, но и договорившись о том, что обе организации будут поддерживать друг с другом товарищеские отношения.
Сам Зунделевич незадолго до своего ареста, встретившись с Дейчем и Засулич (которая тоже примкнула к «Черному переделу»), позвал их к себе, и там каждый из собеседников очень настойчиво и энергично, но при этом миролюбиво и с уважением к чужому мнению пытался убедить другую сторону в ее неправоте[531].
Поездка в Европу, относящаяся, по-видимому, ко времени с середины сентября по середину октября 1879 года, вышла для Зунделевича не слишком удачной. Член ИК и руководитель динамитной мастерской «Народной воли» Ширяев попросил Зунделевича приобрести за границей 5–6 пудов (82–98 кг) динамита, поскольку готовить его в кустарных условиях было долго, утомительно и опасно. Ширяев также объяснил ему правила обращения с динамитом при упаковке и перевозке. Зунделевич в Женеве с помощью Кропоткина и его друга анархиста В. Н. Черкезова успешно приобрел динамит и упаковал его, а затем через немца-контрабандиста отослал в Германию, чтобы оттуда переправить в Россию. Казалось бы, все шло прекрасно, но на швейцарско-германской границе динамит был обнаружен и задержан таможенниками[532].
Переговоры о сотрудничестве Лаврова и Драгоманова с газетой «Народная воля» закончились с неопределенным результатом. К Лаврову Зунделевич приехал в Париж, сообщил ему о настроениях и планах народовольцев и об их желании видеть его имя на страницах своего печатного органа. Лавров сказал Зунделевичу, что «программно» участвовать в газете не будет, поскольку не разделяет народовольческих воззрений, но «не программные» статьи обещал время от времени присылать. Разговор длился примерно два часа, и большая его часть состояла в ответах Зунделевича на расспросы Лаврова о разных людях и событиях. С Драгомановым, встреча с которым происходила в Женеве, итог разговора насчет газеты был такой же, как и с Лавровым[533].
Драгоманов в конечном счете не стал участвовать в народовольческих изданиях, несмотря на повторное обращение к нему народовольцев, уже в лице Желябова, в письме от 12 мая 1880 года[534]. Лавров, видимо, колебался, и уже из Петербурга 19 октября 1879 года Зунделевич писал ему:
Согласно Вашему желанию, сообщаю Вам, что мои товарищи не только согласны воспользоваться Вашими статьями, но очень просят Вас присылать поскорее. Оставленными мною у Вас адресами Вы можете пользоваться для пересылки статей. Особенно нам интересно получать каждый месяц хронику заграничного движения[535].
Лавров действительно в конце октября 1879 года написал для «Народной воли» статью «Мнение о рабочем социализме», но она не появилась в печати, поскольку была захвачена жандармами при аресте Квятковского 24 ноября 1879 года в Петербурге. После этого сотрудничество Лаврова с «Народной волей» было отложено в долгий ящик, вплоть до рубежа 1881–1882 годов[536].
Взгляды Зунделевича в народовольческий период
В те два с половиной месяца, что Зунделевич работал в «Народной воле», он активно участвовал в спорах о характере партийной программы. Почти все члены-учредители «Народной воли» были сторонниками гражданской свободы и демократических представительных учреждений. Но о конкретных формах этих институтов и об экономическом разделе программного документа имелись разные мнения. Были предложены три проекта – Морозова, Желябова и Зунделевича, – но ни один из них не был принят[537] (в архивах они тоже не сохранились).
Программа Зунделевича частично известна в пересказе Иохельсона, но, как признается сам мемуарист, он помнит ее не во всех подробностях. Зунделевич, будучи убежденным сторонником самого широкого парламентаризма, разделял набиравшую тогда популярность в народовольческой среде идею Учредительного собрания, созванного на основе всеобщего избирательного права. Однако при этом у Зунделевича, сомневавшегося в демократических и социалистических устремлениях народных масс (особенно крестьянства), было опасение, что Учредительное собрание может санкционировать абсолютизм. В этом случае, по его мнению, «идейное меньшинство вправе было бы вести революционную борьбу против воли большинства». Иохельсон добавляет: «Он был против насилия меньшинства над большинством по рецепту Бланки и Ткачева, но стоял также за право меньшинства бороться с насилием большинства над совестью и словом»[538].
Из рассказа Иохельсона не совсем понятно, как могла бы выглядеть эта борьба. Короленко в своих воспоминаниях приводит довольно странный эпизод, когда Зунделевич, защищая в октябре 1881 года в Иркутске, по пути на каторгу, народовольческий террор, говорит о некоем принуждении. Дело, согласно Короленко, было так:
…народническая точка зрения заговорила устами Рогачева [другого каторжанина. – Г. К.].
– Скажите, Зунделевич, – спросил он, – что вы [народовольцы. – Г. К.] имели в виду, посягая на жизнь царя, которого весь народ еще признавал своим освободителем?
<…> Зунделевич несколько смутился. Очевидно, готового ответа у него не было.
– Мы думали, – ответил он, – что это произведет могучий толчок, который освободит присущие народу творческие силы и послужит началом социальной революции.
– Ну, а если бы этого не случилось и народ социальной революции не произвел… как и вышло в действительности… Тогда что?..
Зунделевич задумался, как бы в колебании, и затем ответил:
– Тогда… тогда мы думали… принудить…[539]
Приведенный Короленко диалог вызывает целый ряд сомнений и вопросов. Зунделевич не был в восторге от «творческих сил» народа и не верил в близкую социальную революцию, поэтому говорить подобные вещи от себя лично никогда бы не стал. Если же предположить, что он говорил от имени «Народной воли», которая, судя по ее программным документам (о чем ниже), действительно верила в народ и в близкий социальный – прежде всего аграрный – переворот, то и тут сказанное им не соответствовало партийным установкам: цареубийство напрямую не увязывалось народовольцами с началом народной революции. А насчет «принудить» ситуация совсем таинственная – кого принудить и к чему? Правительство к уступкам? Народ к демократии? Массы к социальной революции?
В общем, либо Короленко за давностью лет что-то перепутал, либо Зунделевич как-то очень неудачно сымпровизировал. Наиболее вероятно, что тут – сочетание и того и другого. Но, может быть, в рассказе Короленко
