Убийственное лето - Себастьян Жапризо

Я немного поискал Эну, и Бу-Бу тоже. Жоржетта пошла покупать своему братишке еще мороженого, и мне пришлось следить, чтоб и мальчика не потерять. А когда Жоржетта вернулась, гонщики уже в пятнадцатый раз были на середине бульвара. На мой вопрос она сказала: «Наверное, пошла в туалет, ей же не три годика».

Мы видели, как Микки, строя рожи, опять обогнал всех и затем, выпрямившись и немного расслабясь, поехал вровень с остальными…

Я двинулся по бульвару, заглядывая во все кафе. Эны нигде не было. Уломав полицейского, бегом пересек дорогу и двинулся по другой стороне до площади Освобождения. Было не до гонки, я даже не прислушивался к репродукторам.

Вернувшись к Жоржетте, узнал, что гонщики пошли восемнадцатый круг и Микки в головной группе. Выиграв шестнадцатый, он решил передохнуть, что ли, и этим воспользовались три гонщика, в том числе победитель в Пюже – Арабедян, и поднажали. Я и так беспокоился об Эне, а это еще больше меня огорчило. Бу-Бу не было рядом. Наверно, тоже ищет ее. Я сказал Жоржетте: «Они скоро вернутся», но толком не знал, говорю о Микки и всех гонщиках, об Эне или о Бу-Бу. Жоржетта ответила: «Никто не захотел возглавить гонку, так что Микки пришлось все взять на себя».

Арабедян и двое других прошли первыми восемнадцатый этап, а Микки вел за собой всех остальных, отставая от лидеров секунд на сорок. У него как-то идиотски дергалось лицо – так с ним бывает, когда он уже совсем без сил, – и майка насквозь промокла. Я побежал вдоль улицы и закричал ему. Он слышал меня, как потом признался, но не откликнулся. Для тех, кто его не знает, могло показаться, что он смеется и ему на все наплевать, он ведь хитер, как черт.

В какую-то минуту я заметил рядом с нами Бу-Бу. Он выглядел расстроенным. Я спросил: «Ты нашел ее?» – но он только мотнул головой, даже не поглядев на меня. Я тогда решил, что он огорчен из-за Микки. Теперь-то я знаю, как все было Но рассказываю по порядку и не пытаюсь строить: из себя умника. Я тогда сказал своему брату Бу-Бу: «Я могу получить восемьсот франков за призовой велосипед. Но если Микки не поднажмет, он уже не догонит». Бу-Бу кивнул, но явно не слушал. Чуть позже объявили, что Микки и гонщик из Марселя Сполетто оторвались от основной группы и погнались за Арабедяном. Все кругом опять заорали, а Жоржетта стала целовать меня. И вот тогда-то я увидел Эну.

Она стояла на другой стороне площади, на краю тротуара, словно лунатичка – вот именно, я сразу так подумал. То шла вперед, то останавливалась и снова двигалась, расталкивая людей. И смотрела в землю. Я кожей чуял, она не знает, на каком свете находится и что делает. Клянусь, я это понял, хотя она была за сто метров, маленькая одинокая фигурка в белом платье. Распихивая людей, не обращая внимания на свистки полицейского, я бросился к ней.

Когда я поймал ее за руку и повернул к себе, то полные слез глаза были у нее еще больше и светлее, чем когда-либо. Я спросил: «Что с тобой?» Она ответила не своим голосом: «Болит затылок, болит». И покорно пошла за мной подальше от толпы. Мы уселись на ступеньке у какого-то дома в боковой улочке, и я сказал: «Сиди спокойно, не двигайся». Она повторила: «Болит затылок». Две незнакомые морщинки проступили от носа к губам, а расширенные глаза были как пустые Казалось, она чем-то потрясена.

Я прижал ее к себе, обнял за плечи, и так мы посидели некоторое время. До меня доносились крики с площади, голос по радио, но я ничего не разбирал. Не смел пошевелиться. Обычно, волнуясь, она дышала ртом. Но теперь не так: казалась безучастной, смотрела прямо перед собой, ничего не видя. Хотя и дышала через рот, но ровно.

Поежившись, она наконец отодвинулась от меня и прошептала: «Теперь мне лучше. Лучше». Я решил ничего не выспрашивать, просто помог подняться. Отряхнув ей платье, спросил, не хочет ли она чего-нибудь выпить. Она покачала головой. Глянула на меня, и я снова увидел слезы на глазах. Потом взяла за руку, и мы вернулись на площадь.

Гонка кончилась. Микки выиграл. Жоржетта с братишкой прыгали и кричали от радости. Им было не до нас. Бу-Бу облегченно улыбнулся, увидев Эну, и сказал: «Микки велел передать, что Сполетто – человек слова». Я отправился на поиски торговца велосипедами, который должен был подарить победителю гоночную машину. Тот повел меня в кафе и дал восемьсот франков. Потом я долго искал Сполетто, чтобы отдать ему половину. Эна и Бу-Бу ходили за мной, как тени. Я видел, что она временами вздрагивает, но явно рада за Микки и улыбается, слыша из репродукторов фамилию Монтечари. Теперь уж Бу-Бу держал ее за руку, старался выглядеть довольным, но я хорошо знаю своих братьев и видел, что он приглядывает за ней беспокойно и грустно.

Мы ехали домой на «ДС» без Микки – организаторы гонки позвали его на банкет – и, значит, без Жоржетты. По дороге говорили только о гонке. Высадив братишку Жоржетты около их дома, остались втроем. На перевале она попросила остановиться, ее тошнило. Я было пошел за ней, но она рукой велела мне остаться, я вернулся к машине, объяснил Бу-Бу: «Это от солнца. Уверен». Тот кивнул, но ничего не ответил. Затем она снова села в машину, попросила ехать, ей хотелось поскорее домой.

Когда же мы подъехали к нашему дому, она прошептала: «Нет, к матери». Мы с Бу-Бу поняли – она без сил, ее снова стошнит или она, чего доброго, упадет в обморок. Поехали деревней. На террасе у Брошара еще сидели люди. Я зарулил во двор Евы Браун и остановился перед крыльцом. Помог ей вылезти. Увидев дочку, Ева Браун ничего не сказала, только сильно побледнела.

На кухне, смирно сидя на коленях у матери и обняв ее за шею, она молчала. Старик наверху орал как бешеный, и я крикнул в потолок, чтобы он унялся. Бу-Бу тронул меня за руку и сказал: «Пошли». Я отстранил его и наклонился к ней: «Элиана, – проговорил я, – скажи мне. Прошу тебя. Скажи». Она ничего не ответила и не пошевелилась. Я не видел ее лица – волосы закрывали. Своим мягким голосом с немецким выговором Ева Браун сказала: «Ваш брат прав. Пусть она останется сегодня здесь».

Вот как оно обстояло. В целом. Я не глядел ни на Бу-Бу, ни на ее мать. Мне казалось, они против меня – ведь несколько дней назад я побил ее. Я сказал: «Поговорим завтра». И вышел оттуда.

Дома я просидел до темноты в ожидании Микки. Того подвезли на машине. Я окликнул его во дворе, он присел рядом. Я рассказал ему все. Он заметил: «Она сама не своя, и с отцом полаялась, и ты с ней поссорился. И солнце весь день. Даже асфальт плавился – уж это мне лучше других известно». Я спросил, как прошел банкет. «Неплохо», – ответил он. Многие советовали ему переходить в профессионалы. Он отвечал: «У меня целое лето на размышления». На самом же деле ему просто не хотелось говорить о себе.

Сидя рядом, мы еще помолчали, затем он принес из кухни бутылку вина. Пока мы пили, заметил: «Не знаю, чем она так озабочена, но уверен, рано или поздно сама все тебе скажет. Одно я знаю наверняка: на ней нет никакой вины с тех пор, как она с тобой». Я притворился, что не понял его. Он пояснил – так, как я сам думал: «Допустим, она кого-то знала до тебя, и тот не хочет оставить ее в покое, грозится или еще что. Бывает же, почитай газеты» Я спросил: «Если ей угрожают, почему она молчит?» Он ответил: «Может, грозятся сделать что-то как раз тебе». Сказал, словно такое само собой разумеется. Мне и в голову не приходило. Я все больше подозревал, что она виделась – или была вынуждена увидеться – с кем-то, кто знал ее до меня. Но считал – поступила она так ради прошлого, чтобы того утешить.

Я встал и походил по двору. Потом сказал Микки: «Значит, она виделась сегодня в Дине с этим типом. И в прошлый вторник, когда будто ездила походить по магазинам. Он живет в Дине». – «Одни догадки, – ответил Микки. – Если ты перестанешь психовать, она станет откровеннее. А ты ее еще и колотишь». Ну и ну, слышать все это от Микки, от этого балбеса. А ведь он прав. И мне уже хотелось, чтобы скорей настало завтра, когда я смогу обнять ее и сказать, что она может довериться мне и я не стану больше психовать. Еще я сказал: «Эх, Микки, мы даже не отпраздновали как следует твою победу. Вместо того чтобы плясать вокруг тебя, вон что получается». Вам никогда не угадать, что он мне ответил: «Видишь, у меня вино в стакане. А гонки я выиграю еще не раз».

6

Я снова мало и плохо спал в ту ночь. Если бы просто из-за жары… Утром поглядел на себя в зеркало. Я не красавец, но и не уродина. Правда, несколько полноват, за что ругаю себя. Я решил не ходить к Эне, то есть к ее матери, до двенадцати или до часу дня. Пусть отдохнет, поговорим спокойно, надо ее ободрить. Но из зеркала глядел на меня мужчина за тридцать, весом под девяносто кило – мог ли он быть ей по душе? Я хорошо вымылся, старательно побрился, захватил с собой в гараж чистые брюки и сорочку, чтобы не идти к ней в комбинезоне.

В гараже старался работать как можно лучше, но не переставал думать о своем. Часов в десять перед бензоколонкой остановился Микки: он вез в город лес. Мы отправились к Брошару выпить кофе. Говорили о жаре, что церковь зря штукатурили, обветшалой она смотрелась лучше. Я знал, что он заехал ко мне нарочно и что Фарральдо снова будет пилить его. Такой уж он, наш Микки, глуповат, но не бросит в трудную минуту.