Не/много магии - Александра Давыдова

Мне кажется, что когда-нибудь я обязательно найду ее, как когда-то она — меня. И мы придумаем, как жить дальше, даже если сердце — всего одно на двоих.

Черный дворецкий

— Скажи, а если заниматься любовью с мухомором, то можно отравиться насмерть?

— Что? — я резко оборачиваюсь.

Мика — помятая со сна, в пижаме, с фиолетовым плюшевым слоном под мышкой — зябко переступает босыми ногами по кафельному полу и дрожит от утренней прохлады. Мне почему-то вспоминаются птенцы пингвинов, передачу о которых я недавно вырезал из ленты. Такие же взъерошенные и насупленные, они выбирались из гнезд и начинали бродить, путаясь среди взрослых и внося изрядную долю беспорядка в жизнь птичьего острова.

— А если сначала подарить ему букет цветов?

— Кому?

— Ну, мухомору же. Он тогда станет добрый и не станет тебя отравлять, да?

Я медленно, стараясь выиграть время на обдумывание ответа, откладываю в сторону надкушенный бутерброд. Машинально смахиваю крошки со стола. Осторожно интересуюсь:

— Почему ты решила спросить об этом?

— Не знаю, — пожимает плечами девочка. — А зачем влюбленные дарят друг другу цветы? Чтобы задобрить или для красоты?

— Давай, ты сначала умоешься, почистишь зубы, оденешься и обуешься — сколько раз тебе говорили не ходить на террасу босиком? И потом, когда приведешь себя в порядок, приходи завтракать — я отвечу на все вопросы.

Мика рассеянно кивает, утаскивает из вазочки абрикос и убегает в дом. Я иду за ней следом, и с порога слышу крики. На втором этаже ссорятся.

— Ну, хватит, успокойся, купим тебе новый, — бубнит мистер Кейн, хозяин дома.

— Папа, но мне же его Марк подарил! А теперь эта, эта… — Алиса, старшая сестра, задыхается от возмущения. — Почему она вечно берет мои вещи без спроса? Ничего без присмотра оставить нельзя!

— Ты же обычно запираешь спальню на ключ?

— Да кто же знал, что она так рано вдруг проснется? На пять минут оставила дверь открытой — и пожалуйста!

— Сегодня после работы мы с тобой поедем и выберем точно такой же, как подарил Марк. Тем более, ты, вроде, не собиралась активировать сет срочно? Хотя бы до вечера дело ждет?

— Ждет…

— Вот и отлично. А теперь извини, я опаздываю, — мистер Кейн спускается в холл. Смотрится в зеркало, снимает с вешалки плащ и подзывает меня к себе:

— У нас непредвиденная ситуация, Кристоф. Мика не пойдет сегодня в школу, вам придется посидеть с ней. Ничего сверхопасного, просто несвоевременная активация чужого сета. Мне не хотелось бы везти ее к психологу сейчас, лучше выждать пару дней, не находите?

Я киваю.

— Как обычно, накормите ее завтраком… потом, может быть, сводите на прогулку — погоду обещали хорошую. Главное, проследите, чтобы она не забила голову какой-нибудь ерундой. Я на вас надеюсь. С меня — лишний выходной в этом месяце и двойная ставка за сегодня. Договорились? Вот и ладненько.

С улицы слышится шорох. Служебный мобиль обычно забирает Говарда Кейна от самого крыльца.

Когда я иду обратно на террасу со стаканом молока и тостами, мимо проносится Алиса. Аккуратно — волосок к волоску — уложенная прическа, бледно-фарфоровое лицо, крепко сжатые губы и шаг, как у манекенщицы на подиуме — будто вбивая гвозди в паркет. Улыбается мне, легкий кивок, на лице ни тени волнения. Как будто и не она вовсе кричала десять минут назад.

Хотя неудивительно — у Алисы в голове ни капли «глупостей». С одной стороны, для карьеры это прекрасно, но с другой стороны, в некоторых банальных душевных вопросах она навсегда останется как дитя малое. В самом деле, в двадцать пять лет бегать ко мне, чтобы выяснить, «что такое стыдно?» — это слишком. Уж от загрузки морально-ценностного блока я бы на ее месте отказываться не стал…

Мика стремительно допивает молоко, держа стакан обеими руками, облизывает белые усы и выдает очередной гениальный вопрос:

— Крис, а если я полюблю кого-то сильно-сильно, мне обязательно придется выпить яду?

— Нет.

— Тогда надо будет заколоть себя кинжалом?

— Нет, Мика, — я понимаю, что кто-то еще до завтрака успел добраться до Вильяма нашего Шекспира. Вот ведь, обычно девчонку из-под палки даже с экрана читать не заставишь, а тут сама пролезла в отцовскую библиотеку. Можно сказать, прикоснулась к антиквариату.

После завтрака мы начинаем срочно собираться в парк. Я пресекаю все попытки просочиться мимо меня к компьютеру «хоть на секу-у-ундочку!» и иду следом за Микой до самого порога ее комнаты, следя, чтобы она никуда не свернула. Говорю: «У тебя пять минут на сборы», запираю ее на ключ и направляюсь в библиотеку. Надо же выяснить, что еще она успела прочитать.

Прохожу мимо родительской спальни. Судя по какофонии, доносящейся из-за прикрытой двери, Стелла Кейн сегодня дома. Я громко стучусь, потом заглядываю внутрь. Мама Мики слушает больше пяти звуковых дорожек одновременно — я не умею их считать, нормального слуха на это не хватает — от хип-хопа до тяжелого дума. И дирижирует карандашом в такт эквалайзеру на мониторе, закрыв глаза.

Мне приходится кричать:

— Доброе утро!

— Утро, — отзывается Стелла и делает звук чуть тише. — Как там моя девочка?

В отличие от своей старшей дочери миссис Кейн выглядит неважно. На щеках дорожки от слез, голос дрожит. Уж если кто в этом доме и волнуется за Мику, то это она.

— Мне так жаль, что я сама не могу… — она постукивает карандашом по столу, пальцы дрожат. — Понимаешь?

— Конечно, понимаю, — я смотрю на Стеллу и вспоминаю, как десять лет назад сидел с ней на той же террасе за вечерним чаем и отвечал на вопрос: «Почему я люблю мужа?». А потом и на остальные вопросы. — Всё будет хорошо. Мика здоровая и умная девочка, она справится.

Стелла всхлипывает, вытирает глаза тыльной стороной ладони и врубает звук на полную катушку. Я поспешно ретируюсь в коридор.

Книжная «добыча» Мики оказывается не такой уж и великой, к моему облегчению. Спасибо эстетическому вкусу мистера Кейна, у которого в библиотеке большинство томов без суперобложек, да и по названиям романы о любви среди классики отыскать не так-то просто.

Кроме «Ромео и Джульетты» на столе лежат только «Женщина французского лейтенанта» и «Война миров». И если первая грозит мне необходимостью ответов на довольно логичные вопросы в стиле «А почему та тетенька — вне общества? Ее за это нельзя любить?», то дизайнера обложки для уэллсовского романа я готов просто удушить собственными руками. Спрашивается, зачем было изображать влюбленную пару под прицелом треножника? И какие нервы мне теперь понадобятся, чтобы с хорошей миной выдержать град предположений о межвидовых связях людей с инопланетными захватчиками?